Когда мы будем главными героями

Около 5 утра все наконец разошлись спать. Когда мы пытались организовать четыре спальных мест в доме, где обычно жил один человек, я выбрала диван на кухне - не то чтобы он был самый удобный, просто я знала, что ещё долго не лягу, и хотела побыть одной. Пытаясь никого не разбудить, я нашла в холодильнике кусочек бананового хлеба, который мы пекли вечером, а в своей термокружке - остатки холодного кофе. У меня в рюкзаке всегда был дрип пакет про запас, но сейчас я бы точно разбудила весь дом шумом чайника, если бы кипятила воду для кофе, так что пришлось довольствоваться тем, что есть. Сев на диван, я поджала ноги и закуталась в клетчатый плед. Глаза слипались, но мне не хотелось ложиться - я знала, что тогда сразу засну, а когда открою глаза, уже безвозвратно наступит осень. Сейчас календарь в телефоне уже показывал 1 сентября, но мне казалось, что пока я не ложусь, новый день не наступает - всё ещё тянется 31 августа, последние часы самого запоминающегося лета моей жизни. Я закуталась в плед ещё сильнее и открыла дневник, чтобы написать что-то о сегодняшнем дне. Листая до нужной страницы, я мельком улавливала записки различных летней дней, и, так и не взяв ручку в руки, решила поддаться приступу ностальгии и перечитать их. Допив холодный кофе, я открыла первую запись, сделанную в солнечные дни июня. 20.06 День тоска, потом Далматинца встретила и того полицейского До сих пор в пот бросает, когда вспоминаю, как бежали Вечером был квартирник Спать хочу страшно, лень всё описывать, но, кажется, этот день и так запомню «Тоской» в своём дневнике я назвала тот вечер, когда сидела в библиотеке Маяковского до самого закрытия. Эту часть я не любила вспоминать, хотя была уверена, что всё началось именно с неё. Не со странного квартирника, не с ещё более странной встречи с Далматинцем, а с того момента, когда я сидела над пустой страницей ворда в коворкинге библиотеки рядом с книжными полками и упорно пыталась остановить слёзы, которые всё подступали к глазам. Я уже не помнила, в какой момент у меня появилась мечта стать писательницей, а вместе с ней и привычка открывать заметки в телефоне каждую секунду - или помню, но не хочу себе признаться себе, чтобы не ужасаться, сколько времени уже прошло без появления каких-то результатов. Но как бы давно я не начала, только этим летом я впервые почувствовала, что привычные занятия приносят уже не облегчение, а страшную тоску - с каждым днём, когда у меня не получалось прописать персонажа, закончить главу, довести до конца хотя бы одну идею, я всё больше погружалась в жуткий липкий страх того, что никогда не осуществлю свою мечту. У всех в юности есть мечты, все хотят быть актёрами, космонавтами, никто не планирует быть скучным и депрессивным взрослым. Но люди вырастают и становятся такими. Может, это и мой случай? Как бы я не сопротивлялась, в голову лезли картинки того, как я буду проводить жизнь в кромешной тоскливой скуке, с горькой усмешкой вспоминая годы, когда я верила в своё прекрасное и творческое будущее. Я излишне резко и громко захлопнула крышку ноутбука. Люди вокруг оглянулись, и я заспешила уйти.Выйдя на улицу, я уже не старалась переубедить свои страшные предчувствия, доказать себе, что я ещё только подросток и у меня ещё есть вся жизнь, чтобы добиться всех мечтаний - теперь я просто попыталась выбросить из головы все мысли, и шла, даже не отдавая себе отчёт, куда и зачем. Тогда, оказавшись на Невском проспекте, я и увидела Далматинца. Вернее, в тот момент он был для меня лишь одним из множества уличных музыкантов, которых я видела в центре города каждый раз, когда что-то меня сюда заносило. На вид ему было лет 17, как и мне. Подростков с гитарами среди музыкантов было множество, но этого я, кажется, видела впервые - его странный чёрно-белый пятнистый раскрас волос я бы запомнила. Прислонившись к столбу, я смотрела, как он играет. Гитара явно была не новая и расстраивалась прямо во время песни, но романтика уличных выступлений превращала неровное звучание в особый шарм, а не недостаток. Атмосферу дополняло звонкое дребезжание, которое получалось, когда музыкант задевал струны кольцами - украшений у него было много, и это странно сочеталось с потёртыми джинсами и клетчатой рубашкой. Вернее, в тот момент он был для меня лишь одним из множества уличных музыкантов, которых я видела в центре города каждый раз, когда что-то меня сюда заносило. На вид ему было лет 17, как и мне. Подростков с гитарами среди музыкантов было множество, но этого я, кажется, видела впервые - его странный чёрно-белый пятнистый раскрас волос я бы запомнила. Прислонившись к столбу, я смотрела, как он играет. Гитара явно была не новая и расстраивалась прямо во время песни, но романтика уличных выступлений превращала неровное звучание в особый шарм, а не недостаток. Атмосферу дополняло звонкое дребезжание, которое получалось, когда музыкант задевал струны кольцами - украшений у него было много, и это странно сочеталось с потёртыми джинсами и клетчатой рубашкой. «А можно что-то известнее?», - предложил кто-то из толпы, и тут же был поддержан одобрительными кивками других слушателей. Музыкант задумчиво наклонил голову и запустил руку в кудри. Пока он колебался, люди вокруг забрасывали его вариантами, что они хотят услышать - Земфиру*, Сплин, Звери. И только когда кто-то предложил «Батарейку или ту, где белые обои» и с ним начали соглашаться всё больше людей, музыкант встрепенулся и быстро сказал «Ну Земфиру*, так Земфиру*» Он играл в своём ритме, который часто отличался от оригинала, но, к счастью, людям на Невском проспекте на такие детали было всё равно, как и на то, что в одной из строчек он подменил пару слов «Я умираю, когда вижу то, что вижу И некому спеть Я так боюсь не успеть хотя бы что-то успеть» После предложения играть «что-то всем известное» не утихали, и когда парень спел «Выхода нет» и «Самый дорогой человек», монеток и мятых купюр в чехле его гитары стало заметно больше. «Ещё Нервов?», - спросил он. Люди радостно закивали, я уже приготовилась петь со всеми «плакали, плакали батареи и трубы», но зазвучали минорные аккорды мало знакомой мне песни. «Волю в кулаке, мысли в разные стороны По моей комнате гуляют чёрные вороны На потолке чувства одинокие собраны, Они с грохотом падают мне на голову» Кажется, не я одна ожидала другой музыки. «Тоска», - недовольно сказал какой-то парень стоящим рядом с ним ребятам, и они все вместе ушли. К концу первого припева ещё несколько парочек и одиночек последовали их примеру и пошли по своим делам. Музыкант, казалось бы, никого не замечал - у него была привычка смотреть куда-то вверх по время пения, и когда на нас светило вечернее солнце, он жмурился, и почти всю песню пел с закрытыми глазами. Я не могу объяснить себе самой, почему, но мне вдруг стало страшно обидно за него, хотя ничего в его поведении не выдавало, что ему было не всё равно на происходящее. Я порылась в кармане и нашла 300 рублей, которые брала из дома на ужин и так и забыла положить на карточку, оценила, насколько сейчас мне хочется есть, оставила 100 рублей в кармане, протиснулась к музыканту и бросила пару бумажек в чехол гитары. Музыкант благодарно кивнул, заметив меня, и я почувствовала, как краснею. Зазвучали последние аккорды, и люди ответили аплодисментами - кто-то хлопал песне, а кто-то тому, что она закончилась, и можно снова предлагать свои варианты. Музыкант аккуратно прислонил гитару к стене здания, у которого стоял, и потянулся к стоящему у его ног кофейному стаканчику. Поднимаясь, он вдруг резко вскинул голову и посмотрел на меня со странной смесью страха и отвращения на лице. Моё сердце от этого взгляда дёрнулось и сорвалось вниз прежде, чем я поняла, что он смотрит не на меня, а куда-то за моё плечо. Обернувшись, я увидела полицейского, который уверенно распихивал людей. Протиснувшись через толпу, он ускорился, но музыканту хватило нескольких секунд, чтобы схватить гитарный чехол с дневной выручкой внутри и отпрыгнуть от полицейского. Люди перед ним расступились. Я ждала увидеть, как он понесётся вдоль канала Грибоедова - форы в нескольких секунд ему точно хватит, чтобы грузный полицейский его не догнал - но музыкант не убегал, а лишь пятился назад медленными шагами, будто тореадор, который ждёт нападения быка. Полицейский так оторопел от его поведения, что сам остановился, будто пытаясь понять, в чём подвох. На секунду во мне проснулась злость - я решила, что гитарист смеётся над полицейским, выделывается, и хотелось накричать на него за эту глупость, пнуть, чтобы он уже убежал подальше от своих же проблем. Но тот не смеялся - он смотрел серьёзно, даже не скрывая испуга, и всё равно не уходил, глядя за спину полицейского. Я попыталась понять, куда он смотрит, и в это же время полицейский обернулся и обвёл глазами место, откуда согнал музыканта. Наши взгляды одновременно остановились на гитаре, которая всё так же стояла, прислонённая к стене. Музыкант не успел её забрать. Полицейский довольно хмыкнул и неспешными шагами пошёл к гитаре, своему трофею. Подросток попытался подбежать первым, но было бесполезно даже пытаться - он стоял слишком далеко. А я стояла близко. Я плохо помню следующие несколько секунд. Только помню, как солнце слепило прямо в лицо, когда я в один прыжок оказалась рядом с гитарой и подняла глаза на полицейского. В следующем слайде моих воспоминаний я уже неслась по Невскому проспекту, а за мной, грозно дыша мне в затылок, бежал человек в форме. Четыре шага на вдох, четыре шага на выдох. Я вспоминала заветы своего тренера, как правильно дышать во время бега, но ничего не помогало, и воздух беспорядочно врывался в мои лёгкие и вырывался обратно. Четыре шага на вдох, четыре шага на выдох. Полицейский не отставал, и ему даже хватало сил, чтобы каждые несколько шагов кричать «стой», с каждым разом голосом всё больше походя на лай бульдога. Я пыталась вилять вокруг прохожих, но когда мне начало казаться, что крики полицейского звучат ближе, я совсем потеряла голову и неслась прямо, будто пытаясь протаранить толпу. Я свернула на первом же повороте, хотя этот никак не могло помочь, когда полицейский бежал так близко, что не мог потерять меня из виду. Мы пробежали мимо церкви Петра и Павла, с вершины которой на нас глядел каменный ангел с крестом в руках, снова повернули у какой-то кофейни, оказались на большой конюшенной рядом с протестантской церковью девы Марии, обогнули её и здание общества анонимных алкоголиков. Я пыталась бежать с вечными поворотами, и кровь в моих висках стучала так сильно, что я уже не слышала, бежит ли полицейский за мной. Вскоре я устала следить, мимо скольки спешлти кофеен, книжных магазинчиков и церквей мы промчались, и все они перед глазами смешались в единую Питерскую массу. Перебежав малую конюшенную, я всё же решилась обернуться и поняла, что наконец оторвалась от полицейского - не знаю, насколько, но сейчас я его уже не видела. От счастья мне казалось, что дальше я полечу, а не побегу, но моя эйфорийная радость исчезла также быстро, как появилась - не следя за дорогой, неожиданно для самой себя очутилась на проезжей трассе, и чуть ли не попала под чёрную тойоту. Отпрыгивая в сторону, я неудачно оступилась и больно подвернула ногу. Сил осталось и без того мало, и теперь я, хромая, скорее не бежала, а скакала по тротуару, ожидая, когда меня нагонит полицейский. Кто-то резко потянул меня назад за капюшон толстовки, и я чуть ли не упала на спину. Инстинктивно я махнула рукой, прямя во время падения пытаясь ударить невидимого враг, но в полёте заметила краем глаза уже знакомые чёрно-белые волосы и потёртую рубашку. Музыкант поймал меня одной рукой, а второй распахнул дверь, в которую тут же вбежал, потянув меня за собой: «Сюда!» Я не успела понять, что происходит, и вот оказалась в кофейне, где уже не было гостей, и лишь одинокий парень, то ли бариста, то ли официант, устало протирал столы от крошек печенья и разлитого какао.«Мы закрыты», - сказал он, не поднимая головы, но музыкант не сбавлял темпа бега и уже успел оказаться на другом конце помещения у двери с надписью «вход только для персонала» «Саша, спаси меня», - крикнул он на ходу, и я не успела заметить, как на это отреагировал работник кофейни, потому что поспешила вслед за музыкантом скрыться в служебном помещении, превозмогая боль в ноге. Он слишком громко хлопнул дверью, сам от этого недовольно сморщился, и на пару секунд мы оказались в тишине. Я уже сама не замечала, как крепко сжимала гриф гитары, будто пытаясь сломать его.Музыкант бережно разжал мою ладонь, забирая инструмент. «Спасибо, - тихо сказал он, широко улыбаясь, - я Далматинец. Приятно познакомиться» Он протянул руку так обыденно, будто не было ничего странного ни в его имени, ни в обстановке, в которой происходит знакомство.«Ксюша, - ответила я, неуверенно пожимая протянутую руку, - а тебя прям... правда?» «Меня все так зовут», -пожал он плечами. Наступила ещё одна пауза. В моей голове вертелся рой вопросов. Ещё не выбрав, какой из них задать первым, я сделала вдох, но тут Далматинец шикнул на меня, и прислонился ухом к двери. «Мы закрыты, - услышали мы Сашу, - будем рады видеть вас завтра с 10:00» Ему никто не ответил, но по кафе загремели тяжёлые шаги. «Я тут это, - раздался к сожалению знакомый голос, - ищу кой-кого» «Мы закрыты», - повторил Саша. «Я услышал!», - прервал его полицейский. На самом деле его высказывание было в несколько раз длиннее, если не упускать мат. «Да, конечно. Прошу прощения», - произнёс Саша типичных тоном «клиент всегда прав» Полицейский шагал так громко, что мы чётко могли проследить его передвижения - вот он делает круг по крохотному залу кофейни, вот делает второй, будто среди трёх столиков и одного кресла можно было кого-то не заметить, и, наконец, проходит к двери. «Хорошего вечера», - сказал Саша так мило и обыденно, будто провожал обычного посетителя кофейни, какого-нибудь любителя латте на кокосовом молоке и кофе в собственном эко стаканчике с собой. Входная дверь яростно хлопнула и воцарилась тишина. «Я сейчас доубираю и уйду», - негромко сказал бариста, явно обращаясь к нам. «Ну вот тогда и мы уйдём», - быстро поддакнула я. Сразу выходить из нашего убежища мне было страшно. Далматинец пожал плечами« Окей». Он сел на пол и бережно поставил рядом с собой гитару, так, чтобы гриф касался его плеча - так люди в аэропорту прислоняют чемоданы к ноге, чтобы всегда ощущать, что их пожитки никто не украл. Далматинец достал из кармана спутанные наушники, аккуратно распутал и протянул один наушник мне. «Хочешь?» «Давай». Он включил музыку. Я успела разглядеть на экране название - Until it sleeps, Metallica. После Далматинец приблизил экран телефона к себе, что-то включил и начала печатать. Теперь он долго ничего не говорил, только выбирал новую песню, когда предыдущая подходила к концу, и снова быстро стучал пальцами по экрану, что-то набирая. Через пару песен, когда он на секунду опустил телефон и в задумчивости посмотрел вверх, куда-то сквозь крышу, я заметила на экране текст, складывающийся в четверостишия. Моя догадка, что сейчас придумывает Далматинец, подтверждалась, когда он одними губами напевал какую-то мелодию - совсем не ту, что сейчас играла у нас в наушниках. Несколько песен я просто сидела, вслушиваясь в музыку, а потом рука сама потянулась к телефону, и, следуя примеру Далматинца, открыла заметки. Я перебирала записи о персонажах, которых когда-то придумала, пытаясь найти лучшие из них, и придумать сюжет, в котором они могли раскрыться. В наушниках заиграла первая песня, которую я узнала - Why'd you only call me when you are high, Arctic Monkeys. Я огляделась, прислушалась к музыке, вдохнула доносящийся до нас запах кофейных зёрен, посмотрела, как завороженно внимательно Далматинец занимается своими сочинениями, не упуская из бокового зрения гитару. Этот момент показался мне таким мимолётным, что я испугалась испортить его, если вдруг на меня вдохновение так и не снизойдёт. Но чтобы чем-то себя занять, я открыла пдф версию какой-то книги о писательском мастерстве - десятой из прочитанных мной книг на эту тему, не меньше - и погрузилась в чтение советов начинающим писателям. Большую часть из них я уже знала наизусть. Не развивай сюжет слишком быстро, не развивай сюжет слишком медленно. Не пиши о чём-то, о чём пишут все. Не пиши героев без мотивации. Не пиши героев без предыстории. Не пиши слишком много предыстории. Не пиши об интересном герое и бледном любовном интересе. Не пиши об интересном любовном интересе у бледного героя. Единственный совет, на котором я надолго остановила взгляд: «Чтобы интересно писать, надо интересно жить» По мнению автора, писателю надо было чаще встречать новых людей, искать новые хобби, общаться, дружить и любить, гулять и ходить в театры, на крайний случай, кататься на велосипеде. Ведь о чем ты можешь писать, когда в твоей жизни ничего не происходит? С ним было сложно не согласиться, но я обманула бы себя, если бы сказала, что точно соответствую этому совету. В наушниках закончилась какая-то незнакомая мне агрессивная металл-песня и неожиданно заиграла «Shape of my heart» Стинга, отвлекая от негативных мыслей. Я снова огляделась, мысленно обратилась к автору книги с советами писателям и высказала ему, что, по крайней мере в этом моменте, точно интересно живу. Краем глаза я заметила, что, когда я сама не подглядываю, чем занят Далматинец, порой он поднимает на меня взгляд. Так мы сидели ещё четыре песни - он писал, я читала, и мы вместе слушали музыку. Затем дверь открылась, и я наконец увидела нашего спасителя - светловолосый паренёк-подросток с жёлтой банданой. «У вас так тихо, я подумал, вы через пожарный выход убежали», - признался он. Далматинец даже не поднял на него головы, на что Саша обратился ко мне: «Что, он опять в творческом запое? И не разговаривает с людьми» Я ничего не ответила, но мы друг друга поняли. «Ладно, вставай, анонимный алкоголик», - сказал Саша. Его уставший голос всё сильнее давил мне на совесть, и я поспешила встать. «Саша, это Ксюша, Ксюша, это Саша, - бодро сказал Далматинец, выходя из нашего убежища, - Саша, ты наш герой, я у тебя в долгу» Тот ничего не ответил, молча снял фартук, повесил его на место за барной стойкой, и направился к выходу, звеня ключами. Я засеменила за ним. Выходя, Саша порылся в кармане и достал бумажный пакетик. «Списанные сегодня конфеты. Будешь?». В пакетике тут же оказалась рука Далматинца, который с радостной улыбкой юрко оказался рядом с Сашей и выхватил горстку конфет, но тот стукнул его по руке: «Веди себя прилично, оставь даме» «Спасибо», - засмеялась я, тоже пробуя конфету. «Кто-то идёт к метро?», - спросила я, не в настроении идти одной. «Я пешком домой прогуляюсь», - ответил Саша. «А у меня репетиции сейчас, - сказал Далматинец, - сегодня вечером на одно мероприятие играть позвали». «Ага, - оставалось ответить мне, - тогда пока». Саша перешёл дорогу и направился к перекрёстку, а мы с Далматинцем разошлись по одной улице в разные стороны. Я ещё не успела осмыслить знакомство, которое так быстро началось и закончилось, когда послышала за спиной шаги. «Ксюшь, - окликнул меня вернувшийся на несколько шагов назад Далматинец, - тоже приходи сегодня на квартирник. Моховая, 21. С 23:00» «Хорошо», - ответила я, не задумываясь. Далматинец развернулся, на этот раз, чтобы точно уйти, но я его остановила. «Погоди. Можно узнать, как тебя зовут? Мне так неудобно тебя называть по прозвищу» «Да зови как хочешь, - он улыбнулся и пожал плечами, - а так я Серёжа» *певица Земфира признана иностранным агентом на территории РФ