Осколки

Глава 2

Подболотск. 1963. Август. В отличие от своего «соседа», в Подболотске лето от осени особо не отличалось: сырость, серость, практически полное отсутствие солнца, а про желание вести активную жизнь стоит промолчать. Неудивительно, что в это время город пустел, просто потому что делать здесь нечего. Больше удивления вызывало то, что люди вообще возвращались и спокойно жили до следующего лета, а не бросали всё со словами: «К чёрту этот Подболотск, переезжаю!» Двадцатисемилетний Александр Ядов, член администрации Подболотска и, если верить слухам, её будущий глава, тоже с удовольствием съездил бы отдохнуть, вот только в последнее время жизнь приходится делить с маленьким чудом, имя которому Андрей. Андрей Александрович Ядов родился два месяца назад, и если для отца это был самый счастливый день из всех, что когда-либо доводилось проживать, то для матери сын, увы, больше был разочарованием. Для девицы это был лишь способ удержать богатого любовника, а позже стать его женой и зажить припеваючи, отдав малютку на воспитание нянькам. Кто же знал, что для, как кажется в начале, чёрствого и равнодушного Александра, ребёнок будет важнее всего мира. Их ссора в тот июльский день была тихой, но напряжение и агрессию Ядова чувствовал весь дом. — Андрей спит, и если ты его разбудишь, то я собственными руками вышвырну тебя из окна, — буквально прошипел мужчина, оголив свои клыки, которыми с полной серьёзностью был готов загрызть свою — уже бывшую — любовницу. — Я всегда знал, что тебе от меня нужны лишь деньги, и в глубине души понимал, что ребёнок — способ остаться при них подольше. Я, как дурак, надеялся, что ты исправишься, но ничего не изменилось… В сумке у двери деньги, считай это благодарностью, потому что другую видеть ты не способна. А сейчас — убирайся из моего дома. Навсегда. На этом и закончился один из этапов жизни Александра Николаевича. Начался новый и, судя по всему, самый важный — отцовство. Ночь была дождливой, и капли воды довольно громко падали на крышу дома; благо, уснуть малютке это не помешало, и Ядов искренне обрадовался, когда комочек счастья сладко засопел на его руках. Ребёнок сам по себе был достаточно спокойным и улыбался каждый раз, когда на глаза попадались папа или бабушка с тётей, но плакал он всё же часто, от этого ещё ни один родитель, увы, не убежал. — Ну наконец-то ты уснул… — послышался облегчённый выдох. Если бы в мире существовало средство, которое в секунду избавит малышей от всей боли, что преследует их в период взросления, то Ядов, не думая ни секунды, отдал бы за него все деньги. Но, увы, ничего подобного ещё не придумали, поэтому Александру, как и многим другим родителям в этом мире, приходится плакать вместе с ребёнком, потому что иначе просто никак. Уложив заснувшее чудо в кроватку, мужчина простоял возле неё ещё около пяти минут, просто любуясь. Он любил этого маленького мальчика, в чьих венах течёт благородная кровь семьи Ядовых, и ни за что в жизни не дал бы его в обиду. Александр Николаевич, какой бы важной шишкой во всей области ни являлся, в первую очередь отец. Заслужить это звание очень сложно, а удержать — ещё сложнее. — Он уже уснул? Там мама приготовила ужин… Я уже всё, поэтому давай посижу с Андреем, пока ты ешь? Ты уже очень долго не выходишь из комнаты… — внезапно тишину разбавил девичий голосок, что заставило мужчину вздрогнуть. Елизавета Николаевна Ядова, младшая сестра Александра, которой сейчас было всего девять лет, была довольно тихой и скромной девочкой, но старший всегда говорил: «Я не понаслышке знаю, чья кровь в ней течёт, поэтому подождите ещё лет пять, и она даст жару всему городу, а потом ещё и масштабы увеличит». У этих двоих была одна матушка и один отец, но в случае с Сашей (а в будущем и с Андреем) генетика решила поиграть. Альбинизм. Встречается крайне редко, но метко. Именно это 27 лет назад сделало семью Ядовых одной из самых обсуждаемых в городе, и нередко разговоры были в негативном ключе. К слову, главному герою этих обсуждений жить мешали не люди, а солнце, но и от него быстро нашёлся выход в виде тёмного плотного зонта. — Лиза, моя дорогая… — мужчина мягко улыбнулся, посмотрев на девочку, а затем вновь взглянул на детскую кроватку. — Да, я иду… Сиди тихо, а если начнёт просыпаться — возьми на руки и постучи в стену, я услышу и прибегу, хорошо? Получив кивок в ответ на свои слова и погладив сестру по голове, мужчина медленным шагом пошёл к двери. Только сейчас пришло осознание, что он, оказывается, до ужаса голоден, поэтому ужин быстро занял собой все возможные мысли. Пока Андрею не исполнится хотя бы годик, родители уговорили Сашу пожить у них, ибо, как сказала сама матушка, Ядов и так почти не ест, а с ребёнком на руках совсем загнётся. Новоиспечённый отец был безумно благодарен, ведь младенец действительно занимает всё время и нет возможности просто умыться, что уж говорить про готовку и подобные вещи. Стоило закрыть дверь в комнату и почувствовать манящий аромат предстоящего ужина, как на секунду за окном стало светло, как днём, а затем грянул гром, причём до ужаса сильный, словно возле тебя только что разрушилось огромное здание. — Нет… Нет-нет-нет… Но, вопреки всем молитвам, раздался детский плач, а следом и мучительный стон Ядова. Обидно было не за ужин, который откладывается на неопределённое время, а за Андрея, который ещё долго не сможет нормально уснуть. — Андрей, мальчик мой, папа уже бежит! Мама, сделай кофе, пожалуйста! И покрепче! Катамарановск. 1987. Март. — Голодный обморок. Сколько дней он не ел? — Кто ж его знает… — В любом случае его сейчас лучше не оставлять одного, ибо в следующий раз одним обмороком, увы, не обойдётся, сами понимаете. То, что происходило после того, как мужчина более или менее очнулся, Жилин помнил не очень хорошо: «Железные Рукава», люди в белых халатах, машина, дом, а ещё кто-то совал под нос сладкий чай. После того, как сознание полностью вернулось, полковнику до ужаса хотелось спать, поэтому было принято решение заснуть на добрые несколько часов, не замечая всех тех, кто тогда находился в доме. Это были действительно сладкие часы, потому что ничего не снилось. Только спокойствие и блаженная, манящая тишина. Проснувшись ближе к пяти часам вечера, Сергей чувствовал себя отдохнувшим и наконец-то голодным. Стоило бы подняться аккуратно да сделать омлет с овощами. Именно так Жилин и поступил. Но, сев на кровати и посмотрев перед собой, мужчина замер в ужасе. У окна стоял… отец? Боги, только не говорите, что Жилин ещё не проснулся и самая страшная часть кошмара только начиналась… Несколько секунд, и Сергей облегчённо выдохнул. Нет, его отец бы ни за что не надел спортивный костюм. — Витя! Господи, так ведь и до сердечного приступа недалеко! — И тебе привет, братец. Они не виделись так долго, что Катамарановск уже и подзабыл, что Жилиных на самом деле двое. В разговорах как первый, так и второй почти не упоминали своего брата-близнеца: как-то темы неподходящие были. Только недавно Сергей «Рукавам» проговорился, потому теперь Виктор Орестович и стоял напротив: Гриша с Артёмом постарались. — Как говорят американцы: «Кто брату своему единственному поможет, тому… тот тоже поможет». Наконец посмотрев на своего брата, Виктор хоть немного, но улыбнулся; то же и Серёжа сделал в ответ. Они были рады вновь увидеться. Пусть эти двое и не полетели обниматься и плакать от счастья, но атмосфера спокойствия и некоего комфорта уже вовсю царила в доме. — Ну, давай, рассказывай, что у тебя происходит. Выглядишь не лучше жмурика. Мужчина усмехнулся, садясь рядом с братом и осматривая его с ног до головы, но всё же сердце за Серёжу болело очень сильно. Пусть они после смерти отца, а затем и матушки, пошли совсем разными дорогами, а позже и вовсе стали врагами — братская связь никуда не делась, и обоих мучила совесть за то, что не сдержали обещание матушке. — Не оставляйте друг друга… Настанет день, когда кроме брата на Земле не останется никого более родного… Не смогли. Оставили. Но всегда есть второй шанс. — Мне отец снится. Будто мы на речку собираемся, уже почти из дома вышли, как вдруг он хватается за сердце, говорит, мол, разбилось, собрать нужно, и умирает. И так уже почти неделю, если не больше, всё так смешалось… — Думаешь, он пытается этим что-то сказать? — Он умер совсем не так. Ну, ты знаешь. Я к тому, что это не может быть просто воспоминанием… И сердце какое-то… Вопросов было слишком много, и, казалось, ответы получить просто невозможно. Даже если отец что-то хотел сказать, это ведь явно что-то более серьёзное, чем одиночество полковника, верно? К тому же не совсем он и одинок: Жетон разбавлял серые дни своим существованием. Конечно, мог на несколько дней убежать, по городу погулять, но всегда возвращался к своему хозяину. Ещё и рыжую подругу с собой приводил: та уж слишком любила жилинские котлеты да мягкий ковёр, на котором было крайне удобно спать. А Серёжа и не против. Тем не менее чьё-то сердце разбилось, и его нужно было собрать. — Ладно, — быстро прервал чужие и не самые светлые мысли Виктор. — Для начала, думаю, нужно хорошо поесть и успокоиться, дальше будем действовать по ситуации. А, точно, к тебе тут какая-то Елизавета Игоревна заскакивала, пока ты спал. Симпатичная, я бы с такой познакомился, даже на секунду тобой притвориться хотел, да раскусили быстро, — последовал тихий смех, а вот второму брату, кажется, было не до этого. — Елизавета Игоревна? Подожди, а какой сегодня д… Чёрт, среда! — хлопок по лбу, тихое «ой», и можно продолжать: — Психотерапевт. Должны были в очередной раз встретиться, я и про сон хотел рассказать, но вышло так, как вышло. Удивлён, что она меня потеряла и даже пришла. Думал, такие люди не сильно зациклены на пациентах. — Вот оно что, а мне ведь так и не сказала, кто она. Только передала, что ждёт тебя в любой день у себя. Уж думал, что у тебя девушка появилась, обрадовался. Приятно удивлён, что про моё существование она знает. — Как же без упоминания твоей персоны мне рассказывать о том, что меня беспокоит? — Пошёл ты, Серёг, знаешь, куда? И два брата радостно рассмеялись. Как ни крути, вдвоём было намного комфортнее, а ещё совсем не страшно. — Я омлет там состряпал — мне ж велено тебя кормить, поэтому пошли, а то ещё раз в обморок упадёшь. Владивосток. 1972. Март. — Товарищ Ядов… — тихо произнёс бывший директор, не желая признавать того факта, что враг стоял прямо напротив. О, этот змей наверняка с самого начала знал, где и как живут Дармановы, это не было удивительно. Больше пугало то, что этому человеку Роман был нужен, и явно не для благих целей. Опять что-то спрятать? Кто пострадает в этот раз? — Я могу чем-то помочь? Например, подсказать дорогу в Подболотск? — Я прекрасно понимаю Ваше недовольство, но, прошу, выслушайте меня. Разговор предстоит долгий и, уважения ради, я принёс торт. Только после этих слов взгляд Дарманова опустился ниже этой наглой, белобрысой физиономии, и действительно — в руках был торт, причём, чертовка, вкусный, с орешками. Александр Николаевич наверняка знал о том, что его, так сказать, собеседник питал страсть к сладкому. Использовал всё, только бы поговорить? Что ж, хорошо. Но, видит Бог, если бы это была очередная сомнительная сделка или шантаж — Ядов вылетел бы в окно. Уж слишком много злости накопилось, чтобы просто смотреть в пустоту и подавлять эмоции. — Хорошо, проходите, — ответил Дарманов с полным равнодушием и принял торт. Только развернулся, чтобы вернуться в квартиру и дать пройти в неё гостю, как вспомнил, что забыл об одной очень важной детали. — Ах да, товарищ Ядов… Сделайте буквально пару шагов влево. Просьба была, мягко говоря, странной и неожиданной, но Александр всё равно её выполнил. Как оказалось, зря. Хотя смотря для кого. — Чудесно, — проговорил хозяин квартиры и, мягко улыбнувшись, слегка прикрыл дверь, а затем со всей своей мощи раскрыл обратно. Та, как и ожидалось, идеально впечатала в себя незваного гостя, который через несколько секунд стоял на коленях и держался за нос, из которого текла кровь. А ещё он, кажется, что-то пищал. А на душе Романа Дмитриевича в этот момент стало так спокойно и хорошо, что, кажется, на всю жизнь хватит. — Я забыл спросить: Вам чай или кофе? — Ваты… — Так уж и быть, налью Вам кофе. Вкусить нежного и наисвежайшего торта (хоть в чём-то Ядов сделал хороший выбор) удалось лишь минут через десять, ибо директор быстро сжалился и побежал за аптечкой (но улыбка с лица не исчезала ещё долго). Первые минуты трапезы прошли в тишине; Александр Николаевич, казалось, был увлечён десертом, но на деле боялся сказать и слово: нос у него один как-никак. Но начать разговор, рано или поздно, было нужно. — У меня есть к вам предложение. Точнее… Это просьба. — Я не буду ничего прятать на территории своего дома, Никита Алексеевич. — … Но я Александр Николаевич. И это действительно заставило Дарманова отвлечься от мыслей и посмотреть Ядову прямо в глаза. — Да? Боже, а выглядите точно как Никита Алексеевич. — Не важно. В общем, мы с вами должны… найти важный артефакт… — «… И спрятать его у вас дома, а затем по стечению обстоятельств взорвётся всё здание, и вашу семью я отправлю на Северный полюс»? — Боже, нет! В глазах Александра, кажется, впервые за всю его сознательную жизнь читались беспокойство и страх. Он чего-то боялся? Не может быть, только не Ядов, у которого вместо характера была чистая сталь. — Этот артефакт крайне важен не только для меня. Он спасёт множество судеб, в том числе и судьбы наших детей. После нашей последней встречи отношение ко мне изменилось не в лучшую сторону, я знаю, но… Пожалуйста, выслушайте всё, что я сейчас вам расскажу. Вся несерьёзность тут же покинула комнату; даже солнце, что освещало пушистые дармановские кудри, делая того ещё больше похожим на одуванчик, скрылось за облаками. Кофе и торт были забыты сразу, как только все в комнате поняли, что разговор действительно серьёзный. Будь это вновь какая-то махинация с товаром, Дарманов бы и слушать не стал, но вот когда дело касалось детей… — Я вас слушаю, Александр Николаевич. Катамарановск. 1972. Март. Лес всегда был тем самым местом, где человек (а возможно, и не только) может остаться наедине со своими мыслями, погрузиться в свой внутренний мир и по-настоящему отдохнуть. Для одних подобное вызывало в памяти лишь тревогу и страх, особенно в ночное время суток. А другим было искренне непонятно, как можно бояться всей той красоты, что дарит природа: шелест листвы, пение птиц и солнечные лучи, что пробиваются сквозь плотное покрывало из величественных деревьев. Алексей, а если точнее — отец Алексий, относился именно ко второму типу. Лес был для него единственным домом, где не существовало ужасов детства, оставшихся травм, гонений на веру и всех тех, кто пытался посадить мужчину за решётку. Листья — тёплое одеяло, а легкий ветерок — сладкая колыбельная, и больше ничего не было нужно. Шагая по уже давно изученной дорожке и поправляя свою колоратку, которая сегодня, как назло, постоянно «уезжала» в сторону, богослужитель шёл к своему месту силы, чтобы отдохнуть от всей суеты, что преследует ежедневно. Этот человек мог бы быть прекрасным, добрым мужчиной, что стремится помочь каждому, кто в этой помощи нуждается. Но вышло совсем по-другому. На деле в душе сорокалетнего мужчины с редкими седыми прядями прятался затравленный мальчик. За его нежной улыбкой скрывалась ненависть и злость на весь мир, желание избавиться от людей и создать новый, чистый мир. Хотя некоторых Алексий бы оставил. А ещё животных: их мужчина любил всем сердцем и помогал бездомным зверькам всю свою сознательную жизнь. Правда, дома эти милые существа не уживались, убегали постоянно. — Я найду его. Создам новый мир. Займу место Господа, и вселенная избавится от всей той грязи, что сейчас ходит по земле. Желание изменить мир может сильно поменять человека и его окружение, и всё либо пройдет спокойно, либо превратится в кошмар. Увы, второй вариант одерживает верх куда чаще, но мужчина был полностью убеждён в своей правоте и планировал довести дело до конца. Из мира мыслей его заставил выйти тихий писк в паре метров от Алексия. «Это что, мышь?» И правда: мягкий серый комочек, кажется, убегал от кого-то более сильного и опасного, отчаянно пытаясь найти укрытие. Какое же счастье, что на глаза попался человек, причём на вид очень даже безопасный. С книжкой в руках — видимо, ещё и культурный. Забравшись вверх по чужой штанине, зверёк быстро оказался в руках шокированного Алексия, который явно не ожидал такого развития событий. Не то чтобы он был против, просто не каждый день на тебя кто-то забирается. — Ты… чего это, сестрица? Что-то подсказывало, что в руках была именно девочка, и это не могло не вызвать улыбку на лице священника. Конечно, кроме тихого писка никакого ответа не поступило, да оно и не было нужно. — Ну, раз уж это случилось, то пойдём-ка ко мне домой. Там отогреешься, поешь да побежишь на все четыре стороны.