Падшие

Они выехали слишком поздно для вечерни, да и причиной такой неотложной поездки была вовсе не она. Так вышло, что Дугальд был ярым поклонником примет, а хранить вещи покойных – к несчастью. Нэндэг Бэлфор – кто же только в Стерлинге не слышал это имя, кто же только не знал эту прекрасную даму. Элегантная и грациозная, гордая и расчетливая, она обладала всем, что ценилось в светском обществе. Она с детства не верила в сказки, считала счастье мифом, не отвечала зовам сердца и отдавала предпочтение своему ледяному уму. Она была прекрасна в этой бесчувственности, в этом холоде Нэндэг считала себя живой. Но мало кто помнил ее как Бэлфор, на устах людей отпечаталось новое имя девушки – Нэндэг Макинтайр. Выйдя замуж за бесполезного, обедневшего и никчемного оружейника, Дугальда Макинтайра, Нэндэг увядала, как сорванный с мерзлой земли цветок. Нэндэг умерла 29 ноября 1836 года, от холеры, через два года после рождения своей единственной и горячо любимой дочери. Она была первым и последним человеком, которого Нэндэг любила так сильно и страстно. Малышку назвали Блэйр. Блэйр Макинтайр. Девочка, в столь раннем возрасте находясь на похоронах собственной матери, даже не думала о том, чтобы заплакать или закричать, ее детское лицо не отражало ни одно чувство, и тогда присутствующие увидели в глазах Блэйр тот же пронизывающий холод, который был когда-то в глазах ее матери. И вот, только увидев эту несчастную лечебную книгу Нэндэг, Дугальд поспешил отставить все дела, дабы избавить от каждой вещи, от которых веяло ее мертвым знобом. Но он никак не сможет избавиться от одного человека, от того, кто вечно будет лишь только одним видом напоминать его жену. Блэйр. С тех пор, как умерла ее мать прошло долгих четырнадцать лет. Блэйр уже не маленькая бездушная девочка, а утонченная девушка. Высокий рост, длинные, слегка вьющиеся каштановые волосы, тонкая, почти просвечивающаяся кожа, всегда печальное лицо, меланхоличное поведение. Такой помнили когда-то Нэндэг, такой знают сейчас Блэйр. Ее воротило от каждого сравнения с матерью, она оскорблялась каждый раз, когда ее называли красивой. Это была мертвая красота, не заслуживающая упоминания. Блэйр, сидя в карете, без всякого интереса пролистывала книгу, стеклянными глазами глядя на рецепты, врачебные пособия и наставления, которые не смогли спасти ее мать. Скоро этой книге суждено было затеряться старой церковной библиотеке, хорошая участь, в отличии от многого другого имущества Нэндэг. Все ее вечерние платья были выброшены, романы Вальтера Скотта безвозвратно сожжены, а духи с ароматом лимонной вербены проданы в дешевую парфюмерную лавку. Наверное, тяжело было расти Блэйр без материнской любви, но девушке тяжелее было слышать все те скорбные утешения, которые рушились на нее с каждым выходом в свет. Бедная Блэйр, она бы долго не могла мириться с мыслью о потере такого родного человека, горько бы рыдала от сожалений общества. Она бы подолгу вглядывалась в последнюю вещь ее матери – обычный пыльный лечебник, она бы больно впилась в обложку ногтями и порицательно смотрела на отца всю дорогу. Но Блэйр было все равно. Она не знала ту женщину, которая обожала ее всем своим пустым сердцем, не знала, что была когда-то любима. И слава Богу, так было проще для уставшей от этого мира девочки. Лишь только Макинтайры вошли в стены неприглядной церквушки, к ним подбежал пожилой священник, желающий сообщить Дугальду, что вечерня давно закончилась, удивляясь, как же долго Макинтайров здесь не было видно. Последний раз они ходили с Дугальдом за советом к отцу Нивену по поводу банкротства их фирмы и снижения прибыли. Не получив никаких дельных наставлений, Дугальд заперся в своем кабинете, продумывая, в какой проект лучше инвестировать и так небольшую сумму своих сбережений. Слово за слово священник уже предлагал поставить свечки за здравие Блэйр, а может даже и за упокой Нэндэг. – Отец, от его речей мне дурно, – в голосе Блэйр слышались знакомые Дугальду осколки раздражения. Прихоть дочери побыстрее закончить пустой треп была проигнорирована. Смирившись со своим положением, Макинтайр невольно разглядывала уже приевшиеся фрески. Ее уставшие карие глаза непривычно долго останавливались на каждой росписи. Она не сразу поняла, что их отреставрировали. Это были все те же неинтересные ей лики святых, но что-то в них бессознательно приковывало ее внимание и сдавливало дыхание. – Отец Нивен, мы с дочерью пришли по делу. Горничная нашла лечебник миссис Макинтайр, можно ли его оставить в вашей библиотеке? – осторожно прервал речи священника Дугальд. Он жестом подозвал к себе дочь, и та показала книгу. Пару минут назад она усердно пыталась оттереть ее от пыли и грязи, лишь бы отвлечься от удушающего запаха ладана, постоянно вызывающего у нее головную боль. – Конечно можете, мистер Макинтайр, – отец Нивен повертел книжку в руках, оценивая насколько плачевно ее состояние, и снова вернул Блэйр. – Мисс Макинтайр, отнесите пожалуйста лечебник, а то все служащие снова куда-то разбежались. Нам с твоим отцом есть о чем побеседовать, подождем. Священник указал Блэйр на ближайшую арочную дверь, невнятно объяснив путь к библиотеке. Не запомнив ни одного его слова, она поплелась в сторону прохода. Блэйр хотела задержаться буквально на минуту, дабы подслушать, о чем пойдет их диалог, но Дугальд до последнего ждал, когда Блэйр скроется за поворотом и стук ее каблуков затихнет вдалеке, не начиная разговор даже о таких банальных вещах, как погода. Макинтайр лишь оставалось бродить одной по душной церкви, раннее ею неизведанной. Церковь Блэйр находила не самым привлекательным местом для прогулок, она ее угнетала и настораживала. Макинтайр часто ловила на себе презирающий взгляд с икон, следящими за ее исповедями. Там были смешаны запахи сгоревшего воска, старости и, по каким-то неведомым причинам, смерти. За столько лет она уже успела отвыкнуть от этой давящей атмосферы святых мертвецов. Стоило ей зайти в эту злосчастную дверь, как она оказалась в узком и бесконечно длинном коридоре, обставленным большими банками с краской, завядшими растениями и поломанными лавочками. Блэйр, заметив вдали единственный проход, смело приняла его за библиотеку. Макинтайр ошиблась. Ее встретила маленькая комнатка, освещенная призрачным горением свечей. Окно было полностью занавешено черной тканью, не давая солнечным лучам и шанса проникнуть в эту каморку. Но темнота никак не смогла скрыть неубранную кровать, перепачканный углем мольберт, висящую на стуле одежду и разбросанные книги. В углу комнаты теснились холсты. Блэйр уже собиралась уходить, как заметила на столе приличную стопку листов, изрисованных эскизами неизвестной ей, вероятнее всего, будущей картины. Среди резких и толстых линий карандаша она смогла различить только множество человеческих фигур, разбросанных по верхнему и нижнему углу бумаги. Пролистывая остальные наброски, уже проглядывались лица этих людей: некоторые застыли в немом ужасе, другие позорно отводили глаза, третьи смотрели горделиво и печально, кто-то завистно. Блэйр не успела до конца изучить зарисовки, как книга неловко выскользнула из ее рук, а следом из нее упал и смятый обрывок бумажки. – Вот черт, она еще и порвалась что ли, – подняв листочек, Блэйр начала скептично рассматривать его, пытаясь понять из какой главы он выпал, но интерес поглотил ее разум, когда она увидела, что мелкий текст был рукописный, да еще и на незнакомом ей языке. – Не французский, не английский… Латынь? – Оу, что это еще за бесовщина? – сзади чья то худощавая рука с длинными пальцами выхватила бумажку. Блэйр очень заметно вздрогнула и, без того болезненно бледная, стала вовсе походить на чистое полотно. Обернувшись, она увидела высокого статного парня, который очень вдумчиво читал, нет, сверлил своими желтыми глазами написанные на отнятой бумажке строки. – Прости, милая, не хотел пугать, – он с большим трудом оторвался от листка, скомкал его себе в карман плаща и очень скоро принял расслабленный вид, не забыв при этом услужливо улыбнуться даме. – Я вижу ты с книжкой. Бедолага, заплутала? Библиотеку ищешь? Блэйр пыталась промямлить что-то внятное, борясь с внезапным испугом и нащупывая в сумраке выпавший лечебник. Наконец, выдавив из себя нечеткое да, она посмотрела на своего собеседника, который все время с терпеливой улыбкой наблюдал за неловкостями Макинтайр. Он прошел в сторону выхода и махнул головой, чтоб Блэйр шла следом. Лакей ее был человеком достаточно необычным, Блэйр смело могла его назвать даже странным. Его угольно-черные волосы сливались с тьмой коридора, давая лишь неясный контур отдельных прядей, а глаза, будто факелы, освещали выученный наизусть путь. Вытянутое и безжизненное лицо выражало непонятную девушке эмоцию: легкую усмешку в сочетании с истошной и бессонной усталостью. Темный, немного грязный плащ полностью покрывал тощее тело, добавляя движениям парня еще большей плавности, будто Блэйр шла в сопровождении собственной тени. За те пару минут, которые они прошли, он так и не взглянул на Блэйр, хотя та нагло и уже без капли былого смущения изучала его. – Мы на месте, мисс, оставишь книгу на соответствующей полке, – он начал перечислять категории книг, указывая полки, на которых они должны лежать – Только прошу, не перепутай. Блэйр кротко поблагодарила его, даже слегка поклонилась, что было ей совсем несвойственно. Она уже притронулась тонкими пальцами к холодной ручке двери библиотеки, как опомнилась: – Погоди, скажи хоть свое… – Макинтайр резво повернулась к парню, но тот уже растворился в мраке, оставив после себя лишь неестественную, бездонную тишину – ...имя Блэйр, хоть и плохо запомнила дорогу назад, смогла выбраться из тесных улочек старой церкви обратно к отцу. Он все также общался со священником о бытовых мелочах, будто время для них полностью остановилось, а карманные часы, спокойно висящие на золотой цепочке Макинтайра, были не больше чем украшение. – Блэйр, ты задержалась, – Дугальд посмотрел на дочь, которая уже вплотную подошла к нему и стояла так с минуту, пока ее осуждающий взгляд не стал на столько тяжелым, что отец Нивен сконфуженно постучал Макинтайру по плечу, дабы прервать беседу. – Пойдем, кучер уже заждался. Благодарим за теплый прием, отец. Выйдя из здания, Блэйр позволила себе глубоко вдохнуть сырой осенний воздух, который казался блаженно освежающим после часов блужданий в удушающем храме. После того, как мысли Макинтайр встали на свои места, образ ее нового церковного знакомого казался еще более мистическим. Она уже начинала подозревать, не был ли парень ее причудливой галлюцинацией. На половине пути домой Дугальд робко прокашлялся и поправил накрахмаленный воротник, прежде чем начать: – Блэйр, я надеюсь, что ты помнишь мистера Фредерика Гамильтона? – сказал мужчина, уже не скрывая взволнованности. Он нервно постукивал по своим коленям, поправлял складки брюк. – Тот уродливый граф, который обанкротил нашу компанию? Помню, – Блэйр демонстративно подняла голову. Дугальд не ожидал от нее иного ответа, в конце концов именно он был виной такого мнения о старом друге семьи. – Прикуси свой острый язык. Он ведь нам не чужой, хватит о былом. Мы пересеклись с Фредериков на днях на одном из ужинов. Ты тогда не пошла, приврала, что заболела, я знаю. Он очень огорчился, но просил тебе кое-что передать, – Макинтайр достал из-за спины небольшой деревянный футляр с печатью Гамильтона на крышке и протянул его дочери. Внутри среди красной бархатной обивки лежал фирменный револьвер. Оружие было как нельзя изящно, явно предназначалось для рук хрупкой дамы скорее не для стрельбы, а для украшения. Но оружие было исправно и в полной боевой готовности, все-таки красота не единственное его преимущество. Блэйр насторожено покрутила револьвер в руках, но оцепенела, когда обвела пальцами контур собственных инициалов на обратной стороне рамки, под самым барабаном. – Больше походит на издевку. Зачем дарить столь дорогую игрушку, зная, как я ценю качество и удобство, а не пафос, – Блэйр с нескрываемым отвращением положила револьвер обратно в футляр, но оставила при себе. – Компания Фредерика славится в первую очередь именно качеством, Блэйр, – Дугальд снова принял напыщенный и деловитый вид. Ему хорошо удавалось скрывать радость от того, что дочь присмирила свой пыл и приняла подарок. – Не то, что наша. Дугальд замолчал на полуслове, будто нехотя соглашался с заявлением Блэйр. Оскорбленный жестокой правдой он не смел больше и смотреть на дочь до самого приезда в поместье. Карета Макинтайров подъехала к двухэтажному поместью, не самому большому, но и не слишком маленькому. Все в нем было как положено: отделка уже немного посеревшим кирпичом, большие витражные окна, сад. Это место Блэйр все никак не могла привыкнуть называть домом, исключительно «нашим поместьем», хотя и прожила в нем мучительные шестнадцать лет. Макинтайр старалась поскорее избавиться от компании отца и прийти в свою комнату, обходя служанок, сокращая длинные коридоры и пустые залы, сторонясь диванчиков и кофейных столиков. Только вбежав в свою спальню, она закрыла глаза, опустила плечи и полностью расслабилась. Блэйр лениво упала на старое кресло, еще раз оглядела комнату: белые обои с мелким узором, кровать в шелковой фате балдахина, цветы и растения, завядшие несколько месяцев назад, широкий подоконник, на котором Блэйр так любила читать. В этом месте по-особенному пахло спокойствием и уединением, солнце грело теплее, а дожди звучали мелодичнее. Лучшим тайником для хранения ненужных вещиц Макинтайр приняла ящик туалетного столика. Туда она и заперла вычурное оружие, рядом с колодой игральных карт, любовными письмами и украшениями матери, подальше от глаз своих. Внезапное сближение отца с Гамильтоном вызывало у нее очень много вопросов, на которые Дугальд вряд ли собирался давать ответы. Размышлять об этом было бы слишком утомительным занятием, поэтому Блэйр просто скучающе смотрела, как темнеет на улице и зажигают фонари, как слабые очертания маленькой церквушки окунаются в сумрак. Они выехали слишком поздно для вечерни