Гарри, Рей и философский камень

Мистер и миссис Дурслей, из дома №4 по Бирючинной улице, гордились тем, что они, спасибо преогромное, люди абсолютно нормальные (наоборот). Трудно было вообразить, что они окажутся замешаны в делах необычных или загадочных — они не признавали всякой там чепухи (но к сожалению это не так). Мистер Дурслей работал директором фирмы «Груннингс», которая выпускала сверла. Он был большой (в каком смысле?), грузный мужчина почти без шеи, зато невероятно усатый. Миссис Дурслей, тощая блондинка, обладала шеей удвоенной длины — и очень кстати, ибо эта леди часто и подолгу шпионила через забор за соседями. У Дурслеев имелся сынок по имени Дудли — и, по мнению родителей, на свет ещё не рождался ребёнок прекрасней (это далеко от реальности). У Дурслеев было все, чего можно пожелать, но не только; ещё они хранили страшную тайну — и смертельно боялись, как бы кто-нибудь её не раскрыл (мы все не считаемся?). Они бы, наверное, не пережили, если б кто-то узнал про Поттеров. Миссис Поттер доводилась миссис Дурслей родной сестрой, но они много лет не общались, и, правду говоря, миссис Дурслей помалкивала о сестричке, словно той и нет вовсе: ведь что она, что её никчёмный муженёк — это просто уму непостижимо (совсем наоборот)! Чету Дурслеев в дрожь бросало при мысли о том, что скажут соседи, объявись Поттеры на их улице. Дурслеи знали, что у Поттеров тоже есть сын, а ещё и дочь, но никогда их не видела юи. Из-за детей от Поттеров следовало держаться ещё дальше — не хватало, чтобы Дудли водился с такими детьми (о да, о да!) Когда мистер и миссис Дурслей проснулись скучным и серыми утром во вторник — с которого и начинается ноша история, — ничто в пасмурном небе за окном не предвещало грядущих загадок и тайн (я постаралась!). Мистер Дурслей гудел что-то себе под нос, выбирая на работу галстук поскучнее, а миссис Дурслей весело сплетничала, запихивая орущего Дудли в высокий детский стульчик. Никто не заметил большой серой совы, пролетевший за окном (так они слепые!). В половине девятого мистер Дурслей взял портфель, клюнул миссис Дурслей в щеку и попытался клюнуть на прощание и сына, но промахнулся, ибо тот расскандалился и вовсю расшвыривал овсянку по стенам (ну ну). — Лапуля моя, — курлыкнул мистер Дурсли и шагнул за порог (я промолчу). Он сел в машину и задним ходом вырулил на Бирючинную улицу. Нечто странное он впервые заметил на перекрёстке — там кошка изучала карту (для нас это не странно). Он сначала даже не понял, что это было, — но потом резко обернулся. На углу Бирючинной улицы действительно стояла полосатая кошка, но без карты. Прибредится же… Наверное, игра света. Мистер Дурслей моргнул и воззрился на кошку. Кошка воззрилась на него. Он уже выехал на главную дорогу, но следил за кошкой в зеркальце заднего вида. Та читала на указателе название улицы — то есть нет, она смотрела на указатель, кошки не умеют читать ни карты, ни указатели (это не кошка 🤣). Мистер Дурслей встряхнулся и решительно выкинул кошку из головы. И всю дорогу идо города думал единственно о крупном заказе на сверла, который рассчитывал нынче получить. Однако на подъезде к городу кое — что заставило мистера Дурслея позабыть и о свёрлах. Стоя в ежедневной утренней пробке, он поневоле заметил, что кругом полно странно одетых людей. Людей в мантиях! Мистер Дурслей терпеть не мог вызывающей одежды — чего только на себя не напяливает нынешняя молодёжь! Видно, мантия — последний писк какой то кретинской моды (нет, это ты одет не по моде!). Он забарабанил пальцами по рулю, и взгляд его случайно остановился на кучке придурков, сгрудившихся совсем рядом. Те оживлённо шептались, и мистер Дурслей с возмущением разглядел, что двое — трое в компании отнюдь не молоды! Наоборот, вон тот дед старший мистера Дурслия, а вырядился в изумрудно-зелёную мантию. Ни стыда ни совести (смотря у кого)! На тут до мистера Дурслея дошло, что это какая то хитрая уловка: видимо, спора пожертвований… Да наверняка. Машины наконец поехали, и через пару минут мистер Дурслей, весь в мыслях о сверлах, подкатил к стоянке «Груннингса». В своем кабинете на девятом этаже мистер Дурслей всегда сидел спиной к окну. Иначе тем утром ему было бы трудно сосредоточиться на работе. Он не видел, как мимо его окна одна за другой проносятся совы, — зато прохожие на улице видели; они раскрывали рты и тыкали вверх пальцами. Подумать, средь бела дня! Почти никому и ночью-то этих птиц видеть не доводилось (да-да, ври больше). Рабочее утро мистера Дурслея между тем шло своим чередом, бессовно. Он наорал на пятерых подчинённых. Сделал несколько важных телефонных звонков. Поорал ещё. А в обед, крайне довольный собой, решил выйти на улицу размяться и заодно купить булочку. Он и не вспомнил бы про людей мантия, если бы возле булочной не наткнулся на новое сборище. Проходя мимо, мистер Дурслей гневно зыркнул на идиотов: они его почему — то нервировали. Компания, как и та, утренняя, о чём-то возбуждённо шепталась — и, кстати, жестянок для пожертвования мистер Дурслей у них не приметил. На обратном пути, сжимая в руке пакет с большим пончиком, он случайно услышал обрывки их разговора: — Поттеры, всё верно, именно так я и слышал… -… да — да, их сын, Гарри… — и дочь, Рей… Мистер Дурслей замер. Его обуял страх. Он оглянулся и хотел бы что-то сказать, но передумал. Он помчался назад в контору, добежал до кабинета, рявкнул секретарше: «Не беспокоить!» — и почти набрал свой номер, но вдруг остановился. Положил трубку, задумчиво погладил усы… Нет, это глупо. Поттер — не такая уж редкая фамилия. Наверняка существует масса людей по фамилии Поттер, у которых есть сын Гарри. Да и, если на то пошло, он не уверен, что племянника зовут Гарри. Он ни разу даже не видел мальчишку. Может, тот — Гаррет. Или Гарольд. К чему зря тревожит миссис Дурслей; чуть вспомнишь о её сестре, бедняжка всегда расстраивается. Оно и понятно: если бы у него была такая сестра… Но всё равно, эти мантии… После обеда о свёрлах думалось плохо, и, покидай контору в пять, взволнованный мистер Дурслей и едва не сбил с ног прохожего. — Извиняюсь, — буркнул он, не глядя на крохотного человечка, который спотыкнулся и чуть не упал (это кто? домовой?). Мистер Дурслей не сразу осознал, что человечек одё в фиолетовую мантию (аааа, понятно). При этом, чудом избежав падения, недомерок нисколько не огорчился. Напротив, весь просиял и воскликнул до того скрипучим голосом, что на него обернулись прохожие: — Не извиняйтесь, не извиняйтесь, дорогой сэр, ибо сегодня ничто не омрачит моего счастья! Возрадуйтесь: Сами — Знаете — Кто наконец-то сгинул! Сегодня даже у вас, муглов, должен быть великий, великий праздник! Старичок приобнял мистера Дурслея за талию — и унёсся прочь. Мистер Дурслей прирос к асфальту. Его только что обнял совершенно незнакомый человек (меня на улице каждый раз кто-то обнимает). И ещё его, кажется, обозвали муглом — чтобы это ни означало (тебе вовсе не обязательно знать что это обозначает). Мистер Дурслей в изрядном замешательстве поспешил к машине и скорее поехал домой, очень надеюсь что у него просто разыгралось воображение. Никогда ещё он не надеялся на подобное раньше, ибо не одобрял воображение как такового. Подъезжая к дому, он сразу увидел — настроение не улучшилось — давешнюю полосатую кошку. Та сидела на ограде у его собственного дома. Наверняка та же самая: точно те же отметины вокруг глаз (она такая одна, уж поверь). — Брысь! — громко сказал мистер Дурслей. Кошка не шелохнулась. Лишь строго на него посмотрела. «Это что, нормально для кошки?» — нервно подумал мистер Дурслей, но постарался взять себя в руки и вошёл в дом. Он был твёрдый настроен не впутывать в это дело жену (вы оба впутались туда когда поженились). Миссис Дурслей провела день совершенно нормально. За ужином она подробнейше рассказала мистеру Дурслею о непослушной дочери миссис Пососедству и о том, что Дудли освоил новое выражение («не хочу») (да что ты говоришь?). Мистер Дурслей старался вести себя как обычно. Когда Дудли наконец водворили в постель, мистер Дурслей отправился в гостиную к телевизору, как раз под конец выпуска новостей, и услышал: — И последнее. Наблюдатели со всех концов страны сообщают, что сегодня снова вели себя весьма необычно. Эти птицы охотятся по ночам и практически никогда не выходят при дневном свете, однако сегодня были отмечены сотни случаев их появления. С самого рассвета совы так и сновали вокруг. Эксперты пока что не находят разумного объяснения, от чего вдруг сум вдруг вздумалось стать жаворонками… — Диктор позволил себе улыбнуться. — Крайне загадочно… Ну а сейчас Джим Макгаффин с прогнозом погоды. Что, будет у нас вечером совопады, Джим? — Об этом, Тед, — ответил метеоролог, — мне ничего не известно, однако сегодня не одни только сове себя неестественно. Терририители Кента, Йоркшира, Данди — отовсюду — целый день звонили и сообщали, что вместо ливня, который я обещал вчера, у них прошёл метеоритный дождь! Похоже, народ уже начал праздновать ночь Гая Фокса. Рановато друзья, она лишь на следующей неделе… Но, кстати, сегодня ночью дождь я гарантирую. Мистер Дурслей так и застыл в кресле. Метеоритные дожди по всей Британии? Совы средь бела дня? Странные люди в мантиях? Ещё шепоток — шепоток про Поттеров… Миссис Дурслей срей вошла в гостиную с двумя чашками чая. Нет, так не годится. Надо ей рассказать. Он прокашлялся. — Э-э-э… Петуния, дорогая… к слову… про сестру твою ничего не слышно? Как он и ожидал, миссис Дуслей разволновалась и рассердилась. Ведь у них было принято делать вид, что никакой сестры не существует. — Нет, — резко ответила она. — А что? — Да тут всякую ерунду передаёт в новостях, — промямлил мистер Дурслей. — Совы… метеоритный дождь… а ещё в городе полно чудных людей… — И что? — перебила миссис Дурслей. — Ну, я подумал… а вдруг… вдруг это как-то связано с… ну, ты понимаешь… с её гоп-компанией. Миссис Дурслей, поджав губы, тянула из чашки чая. Мистер Дурслей колебался: говорит или нет, что сегодня на улице он слышал имя Поттеров? Нет, пожалуй, он не осмелится. И он спросил как можно равнодушнее: — А их сын… Он ведь по возрасту примерно как наш Дудли? — Вроде бы, — процедила миссис Дурслей. — А как там его? Говард? — Гарри. Отвротное, простонародное имя! — Да-да, — сказал мистер Дурслей. У него прямо-таки оборвалось сердце. — Абсолютно с тобой согласен. Больше он ничего не сказал, и супруги отправились спать. Пока миссис Дурслей умывалась, мистер Дурслей на цыпочках подкрался к окну и выглянул в сад. Кошка по-прежнему сидела на ограде. Она внимательно смотрела на Бирючинную улицу и словно чего-то ждала. Все-таки у него разыгралось воображение. Неужели и это связано с Поттерами? И если так… Если выплыло, что Дурслеи в родстве с… Нет, такого он просто не вынесет. Супруги легли в постель. Миссис Дурслей уснула немедленно, а мистер Дурслей лежал и думал, думал. Впрочем, перед отходом ко сну одна мысль его успокоила: даже если Поттеры и причастны к происходящему, они миссис Дурслей здесь они при чем. Поттерам прекрасно известно, что он и Петуния их не жалуют… Как же он ошибался! Мистер Дурслей погружался свой беспокойный сон, а кошка на садовой ограде даже не зевнула ни разу. Она сидела неподвижно, как статуя, и неотрывно следила за дальним въездом на Бирючинную улицу. Кошка не шелохнулась, ни когда на соседней улице хлопнула дверца машины, ни когда мимо пролетели две совы. Впервые кошка пошевелилась лишь около полуночи. На углу, за которым она наблюдала, появился человек — так неожиданно, будто выскочил из-под земли. Кошка повела хвостом и сузила глаза. Подобного человека Бирючинная улица ещё не видывала. Он был высок, худ и очень стар, судя по серебристым волосам и бороде, до того длинным, что хоть затыкай за пояс. Одет он был в длинную мантию и ниспадавший до земли пурпурный плащ, а обут в башмаки с пряжками и на высоких каблуках. Голубые глаза ярко искрились под очками со стёклами-полумесяцами, а длинный нос был до того крючковат, будто его минимум дважды ломали. Звали этого человека Альбус Думбльдор. Он, по всей видимости, не осознавал, что всё в нём, от имени до башмаков, не приемлемо неприемлемо для обитателей Бирючинной улицы. Он озабоченно рылся в складках плаща и что-то искал. Но всё же почувствовал, что за ним наблюдают, — и неожиданно вскинул взгляд на кошку, по-прежнему присмотревшись с другого конца улицы. Непонятно почему кошка позабавила его. Думбльдор хмыкнул и пробормотал: — И как это я не догадался? Он нашёл во внутреннем кармане то, что искал: нечто вроде серебряные зажигалки. Открыл, поднял, щёлкнул. Ближайший уличный фонарь, тихо чпокнув, потух. Думбльдор снова щелкнул — и следующий фонарь, поморгав, погас. Двенадцать раз щелкнул мракёр, и наконец на всей улице осталось лишь два далёких огонька — кошкины глаза, светившиеся в темноте. Никто, даже остроглазая миссис Дурслей, выгляни она сейчас на улицу, ничего бы не разглядела. Думбльдор сунул мракёр обратно под плащ и зашагал к дому №4. Там он сел на ограду рядом с кошкой ии, не оборачиваясь, сказал: — Вот так встреча, профессор Макгонагалл. Он хотел было улыбнуться полосатой кошке, но та исчезла. Вместо нее Думбльдор улыбался женщине довольно строгого вида, в квадратных очках той же формы, что и отметины вокруг кошкиных глаз. Женщина — тоже в плаще, но изумрудном, и с черными волосами, стянутыми на затылке в тугой пучок, — была явно на взводе. — Как вы догадались, что это я? — спросила она. — Моя дорогая, я ни разу не видел, чтобы настоящие кошки так каменели. — Окаменеешь за целый день на холодном кирпиче, — ворчливо отозвалась профессор Макгонаголл. — За целый день? Вместо того чтобы праздновать? По дороге сюда я видел по меньшей мере десяток пиршеств. Профессор Макгонаголл недовольно фыркнула. — О, конечно, все празднуют, — бросила она недовольно. — Казалось бы, надо поосторожней, так нет, даже муглы что-то заметили. Это было у них в новостях. — Она кивнула на дом Дурслеев и темное окно гостиной. — Я слышала. Стаи сов… метеоритный дождь… А что вы хотите, они же не дураки. Не могли не заметить. Метеоритный дождь в Кенте! Голову даю на отсечение, это фокусы Дедала Диггла. Никогда не отличался здравым смыслом. — Ну-ну, не сердитесь, — мягко укорил Думбльдор. — За последние одиннадцать лет нам до обидного редко приходилось радоваться. — Знаю, — раздраженно ответила профессор Макгонаголл. — Но это не повод терять голову. Все развеселились как дети! Разгуливают средь бела дня по улицам, даже не потрудившись одеться как муглы, и шушукаются о таких вещах! Она пронзительно посмотрела на Думбльдора, словно надеясь что-то от него услышать, но он молчал, и она продолжила: — Очень было бы интересно: Сами-Знаете-Кто сгинул, и тут как раз муглы узнают о нас!.. Он ведь и правда сгинул, да? — Очень на то похоже, — ответил Думбльдор. — Так что у нас есть повод. Хотите лимончик? — Что? — Лимончик. Это такая мугловая карамелька, мне они очень нравятся. — Нет, спасибо, — произнесла профессор Макгонаголл неодобрительно: до карамелек ли? — Так вот, хотя Сами-Знаете-Кто сгинул… — Моя дорогая, вы же разумный человек и конечно же можете называть его по имени! А то — «Сами-Знаете-Кто»… Глупости! Одиннадцать лет добиваюсь, чтобы его называли настоящим именем: Вольдеморт. Профессор Макгонаголл вздрогнула, но Думбльдор как раз отлеплял одну карамельку от другой и ничего не заметил. — Все только запутывается от этого «Сами-Знаете-Кто». Не понимаю, почему все боятся произносить имя Вольдеморта. — Вы-то не понимаете, — сказала профессор Макгонаголл с досадой и восхищением, — да только вы — не все. Известно ведь, что Сами-Знаете… Ну хорошо, что Вольдеморт вас одного и боится. — Вы мне льстите, — спокойно ответил Думбльдор. — Вольдеморт умеет такое, до чего мне никогда… — До чего вы никогда не опуститесь. — Хорошо, что сейчас темно. Я так не краснел с тех пор, как мадам Помфри похвалила мои новые меховые наушники. Профессор Макгонаголл пронзила Думбльдора острым взглядом: — Совы — ерунда, пусть себе носятся. Но вот слухи… Слышали, о чем все говорят? Почему он сгинул? И чтó его в конце концов остановило? Было видно, что именно это волнует ее больше всего. Из-за этого она целый день просидела на холодной каменной ограде — ни в обличии кошки, ни после она еще не смотрела на Думбльдора так пристально. Что бы ни говорили «все», она ничему не поверит, пока этого не подтвердит Думбльдор. Тот между тем выбирал новую карамельку — и не ответил. — Говорят, — не сдавалась профессор Макгонаголл, — что прошлой ночью Вольдеморт объявился в Годриковой лощине. Пришел за Поттерами. И по слухам, Лили и Джеймс Поттеры… Лили и Джеймс… погибли. Думбльдор склонил голову. Профессор Макгонаголл охнула. — Лили и Джеймс… не могу поверить… не хотела верить… Как же так, Альбус… Думбльдор похлопал ее по плечу. — Ну-ну… ничего… — мрачно произнес он. Профессор Макгонаголл продолжала, и голос ее дрожал: — Это еще не все. Говорят, он пытался убить сына Поттеров, Гарри. Но — не смог. Не сумел убить маленького мальчика. Никто не знает, как и почему, но, говорят, когда ему не удалось убить Гарри, он вдруг словно бы потерял силу — и исчез. Думбльдор хмуро кивнул. — Это… правда? — Профессор Макгонаголл даже запнулась. — После всего, что он сделал… стольких погубил… не сумел убить ребенка? Поразительно… Чтобы именно это его остановило?.. Но как, во имя неба, Гарри выжил? — Остается только гадать, — отозвался Думбльдор. — Может, никогда и не узнаем. Профессор Макгонаголл достала кружевной платочек и промокнула глаза под очками. Думбльдор громко шмыгнул носом, вытащил из кармана золотые часы и сверился с ними. То были очень странные часы: двенадцать стрелок и никаких цифр на циферблате; вместо цифр по кругу двигались маленькие планеты. Тем не менее Думбльдору они, видимо, говорили о многом, потому что вскоре он убрал часы в карман и промолвил: — Огрид запаздывает. Это ведь он вам сказал, что я буду здесь? — Да, — ответила профессор Макгонаголл, — и, я думаю, вы вряд ли объясните, почему именно здесь? — Я собираюсь отдать Гарри и Рей их дяде и тете. Других родственников у них не осталось. — Что? Людям из этого дома? — вскричала профессор Макгонаголл, вскакивая с ограды и тыча пальцем в дом № 4. — Думбльдор, как же можно! Я наблюдала за ними весь день… Они — полная наша противоположность. А их сын!.. Видели бы вы, как он орал и пинал мать ногами на улице — конфет требовал! И чтобы Гарри и Рей Поттеры жили с ними?.. — Здесь им будет лучше всего, — твердо сказал Думбльдор. — Их дядя и тетя все им объяснят, когда они немного подрастет. Я написал им письмо. — Письмо? — слабым голосом переспросила профессор Макгонаголл, вновь опускаясь на ограду. — Думбльдор, вы и правда полагаете, что все это можно растолковать в письме? Таким людям его никогда не понять! Он будет знаменит — станет легендой — не удивлюсь, если в будущем сегодняшний день назовут Днем Гарри Поттера, — о нем напишут книги — его имя будет известно каждому ребенку! — Именно. — Думбльдор серьезно поглядел на нее поверх очков. — И это любому вскружит голову. Еще ходить не умеешь, а уже знаменитость! Причем из-за того, о чем сам не помнишь! Разве вы не понимаете, насколько лучше, если он вырастет вдали от шумихи и узнает правду, лишь когда сможет сам во всем разобраться? Профессор Макгонаголл хотела возразить, но передумала. Сглотнув, она сказала: — Да-да, конечно, вы правы. Но как они попадут сюда? Она подозрительно оглядела плащ Думбльдора: не скрывается ли в складках ребенок? — Огрид привезет. — Полагаете, это… разумно — доверять столь важное дело Огриду? — Я бы доверил ему свою жизнь, — ответил Думбльдор. — Нет, он, конечно, человек добрый, хороший, — неохотно пояснила профессор Макгонаголл, — но, согласитесь, уж очень безалаберный. И его всегда так и тянет… Это еще что такое? Низкий рокот взорвал тишину улицы. Думбльдор и профессор Макгонаголл заозирались, не понимая, откуда он приближается, и ожидая увидеть свет фар. Скоро рокот сделался оглушителен; они подняли головы к небу — и прямо оттуда на дорогу свалился огромный мотоцикл. Мотоцикл был огромен, но казался крошечным под своим седоком, человеком раза в два выше и по крайней мере раз в пять толще обычного. Он был как-то непозволительно громаден и казался диким — кустистые черные лохмы и косматая борода, под которыми почти не видно лица, лапищи размером с крышку мусорного бака, ноги в кожаных сапогах, похожие на дельфинят-подростков. В громадных мускулистых руках гигант держал сверток из одеял. — Огрид, — с облегчением сказал Думбльдор. — Наконец-то. Где ты взял мотоцикл? — Позаимствовал, профессор Думбльдор, сэр, — ответил гигант, осторожно слезая с седла. — У юного Сириуса Блэка. — По дороге никаких неприятностей? — Нет, сэр. Дом раздолбало, но мелких удалось вытащить, пока муглы не понабежали. Они уснул над Бристолем. Думбльдор и профессор Макгонаголл склонились над свертком. Внутри, еле видимый, спал младенец. Рядом лежала его сестра. Под угольно-черной челкой мальчика на лбу виднелся порез необычной формы — совсем как зигзаг молнии. — Значит, сюда… — прошептала профессор Макгонаголл. — Да, — отозвался Думбльдор. — Шрам останется на всю жизнь. — А нельзя что-нибудь с этим сделать, Думбльдор? — Даже если б и можно, я бы не стал. Шрамы бывают полезны. У меня, например, шрам над левым коленом — в точности схема лондонской подземки… Что же, давай ребенка сюда, Огрид. Дело есть дело. Думбльдор взял свёрток на руки и повернулся к дому Дурслеев. — А можно… можно с ними попрощаться, сэр? — попросил Огрид. Он склонил большую лохматую голову над Гарри и поцеловал малыша. Поцелуй, вероятно, был очень колкий. После этого Огрид вдруг завыл раненым псом. — Ш-ш-ш! — зашипела профессор Макгонаголл. — Разбудишь муглов! — И-и-извиняюсь, — всхлипнул Огрид. Он извлек откуда-то громадный крапчатый носовой платок и спрятал в нем физиономию. — Но я не могу-у-у! Лили с Джеймсом померли… А малышей отправляют к муглам… — Да, да, это очень грустно, но ты уж возьми себя в руки, Огрид, не то нас заметят, — зашептала профессор Макгонаголл, осторожно похлопывая Огрида по руке. Думбльдор меж тем перешагнул низенькую садовую ограду и направился к двери. Аккуратно положил свёрток на порог, достал из-под плаща письмо, сунул его в одеяльце и вернулся к своим. С минуту все молча глядели на крошечный сверток. Плечи Огрида вздрагивали, профессор Макгонаголл отчаянно моргала, а свет, обычно струившийся из глаз Думбльдора, как будто потух. — Что ж, — сказал наконец Думбльдор. — Вот и все. Здесь нам больше делать нечего. Идемте праздновать? — Ага. — Огрид еле мог говорить. — Мне еще надо байк Сириусу оттащить. Д’зданья, профессор Макгонаголл… профессор Думбльдор, сэр. Утирая ручьи слез рукавом куртки, Огрид оседлал мотоцикл и пнул стартер; машина с ревом взвилась в воздух и скрылась в ночи. — Надеюсь, скоро увидимся, профессор Макгонаголл, — кивнул Думбльдор. В ответ профессор Макгонаголл высморкалась в платочек. Думбльдор развернулся и пошел прочь по улице. На углу он остановился и вытащил серебристый мракёр. Щелкнул всего раз, и двенадцать световых шаров мгновенно вкатились в уличные фонари. Вся Бирючинная улица вдруг засветилась оранжевым, и стало видно, как вдали за угол скользнула полосатая кошка. На пороге дома № 4 едва виднелся маленький сверток. — Удачи тебе, Гарри, и тебе, Рей — пробормотал Думбльдор, развернулся на каблуках, шелестнув плащом, и исчез. Легкий ветерок шевелил аккуратно подстриженные кустики Бирючинной улицы, тихой и опрятной под чернильными небесами. Где угодно, только не здесь можно было ждать загадочных и удивительных дел. Гарри Поттер в одеяле повернулся на другой бок, но не проснулся. Рей открыла глаза, моргнула и уснула снова. В пальчиках она сжимала письмо. Гарри спал крепко, не подозревая, что он особенный, что он знаменитый, не ведая, что через несколько часов ему предстоит проснуться от воплей миссис Дурслей, которая выйдет на крыльцо с бутылками для молочника, и что следующие несколько недель его будет беспрерывно пихать и щипать двоюродный братец Дудли… Он не знал, что в это самое время люди по всей стране, собравшись на тайные празднества, поднимают бокалы и приглушенно восклицают: «За Гарри Поттера — мальчика, который остался жив!»