Das Katzenlied

Казалось, в какой-то момент эмоции просто отключились. Люстра, дедушка вместо Кота… Матти, который всё-таки пришёл… Подозрение на инсульт… Эрвин взялся рассматривать бумаги, чтобы не думать. Не анализировать эпизод с превращением. Шиза. Что, если он, как многие художники до него, в какой-то момент поехал крышей? Что — реальность? Где реальность? Крысолов. Эрвин вцепился в эту теорию, как охотничья собака в заячье ухо. Матти сперва не верил, подозревал картину, а потом просто взял и сорвался с места. К Кларе. Эрвин бы не успел за ним. Да и… у него как будто не было сил ещё куда-то бежать по ночному городу. Он продолжил читать про флейту. В бумагах нашлись ноты — какая-то коротенькая мелодия. Эрвин не разбирался в музыке, но напротив но были заботливо оставлены пометки: народная музыка, Хамельн, флейта… Называлась мелодия «Кошачья поступь». Где-то тикали часы. Тик-так, тик-так. На подоконник запрыгнул новый кот. Его движения были степенными, плавными, как в замедленной съёмке. Серый кот, чья шерсть больше похожа на медвежью. Старый кот. Он смотрел на Эрвина серьёзными голубыми глазами. А Эрвин в ответ смотрел на него. Старик Второзаконие, который сидит на ограде храма или кладбища. Древний кот, который застал самого Гамельнского Крысолова. Кот смотрел на Эрвина, а Эрвин видел, как по улицам старого городка бредёт, пританцовывая, Крысолов с флейтой. За ним следует целая процессия из людей и кошек. Эти люди и кошки без конца превращаются друг в друга, меняются местами… Спустя много-много лет на флейте играет Клара. И коты — те самые, что цвели на окнах — устремляются к ней. Они вьются вокруг неё, струятся, повинуются малейшему её жесту… И вновь к ним присоединяются люди. И дедушка Айке, и многие, многие, многие… Они также послушных воле флейты, как и коты. Они жаждут заполучить картину, которая нужна Кларе… Но Клара боится. Сила, скрытая во флейте, неподвластна ей. Спросить бы: что это за сила? Но даже Старик Второзаконие видел не всё. А может быть, видел, но не расскажет — он ведь кот. А коты, как известно, себе на уме. Где-то тикали часы. Тик-так, тик-так. Небо отчётливо серело. Уже почти четыре? Кота на подоконнике не было. Хлопнула дверь. В комнату ворвался бледный Матти, взъерошенный ещё сильнее, чем обычно. — Это Клара! — выкрикнул он и замер на полушаге. — Ты что, всё это время тут просидел? Эрвин с трудом пошевелился и потёр глаза. Он только сейчас заметил, насколько на самом деле устал. Мышцы от долгой неподвижности онемели, сильно болела голова. Матти сел рядом, как будто не зная, что сказать. — Это Клара, — наконец повторил он. — Я видел эту флейту у нас дома. Думал, она себе новую приблуду купила перед отъездом в Швейцарию на какие-то курсы ветеринарные. Так Эрвин был прав: они действительно живут вместе. Господи, о чём он вообще думает? Какая разница? — Потом ты мне её показал, — продолжал Матти. — Ну… Я подумал, что Клара, если флейта у неё, тоже в опасности. Побежал домой — а её нет. Клары. Матти замолчал. Он встал, поднял подушку, которую сам же и бросил в кота несколько часов назад, положил на диван. — Всё это время я носился по городу. Искал Клару. Не нашёл. Вернулся к себе — и понял, что я дурак. Дома ни чемодана её, ни картины. — Так, может, Клара просто уехала, а картину кто-то другой спёр? — Я сдуру позвонил её подружке, которая её в Швейцарию звала. Та меня обматерила — ночь же! Короче, нет никаких курсов. Эрвин не нашёлся, что ему сказать в такой ситуации. По всему выходило, если это, конечно, не галлюцинации, что Клара непродуманно ограбила дедушку Айке при помощи флейты Гамельнского Крысолова и котов. Теперь дедушка в больнице, а Эрвин и Матти — свидетели. Добропорядочно и мстительно сообщить в полицию или побыть хорошим другом Матти и не выдавать его девушку? — А флейту я нашёл разломанной на части. По ней как будто ещё и потоптались, — сказал Матти. — Ценный экспонат, да? — К чёрту. — Ладно. Что полиции будем говорить? Соседи вызвали… На шум, вообще-то, но я в запале ляпнул, что Клара картину украла. Они обещали утром к тебе прийти… Я сказал, что ты забыл картину у меня, я решил вернуть утром, а потом — Клара. — Поддержу эту версию. Про котов не говорим? Матти замахал руками. — Нет. Тем более без флейты они закончились. — А дедушка? — А про дедушку мы ничего не знаем. Если что, он видел глюки. А ты… — Матти строго посмотрел на Эрвина. — …сидел дома. — Ладно. Шаткая версия. Один случайный сосед, выглянувший в окно или услышавший шум в подъезде, — и ей конец. — Я скажу, что она украла картину, подозрительно похожую на «Кошачий концерт» из Новой пинакотеки. Тенирс-младший, фламандцы — в общем… — Лучше не говори, — перебил Матти. — Картина и картина. Меньше подробностей — меньше интереса. Может быть… Эрвин уже не соображал, как будет лучше. Он не спал с пяти утра прошлого дня и… — Иди спать. Когда припрутся, я тебя разбужу. — Спасибо, — пробормотал Эрвин и съехал головой на подлокотник. — Э, нет, не здесь. Нормально спать иди. Пришлось встать и дотащиться до своей кровати. Раздеваться Эрвин уже не стал, просто завернулся в одеяло и рухнул лицом в подушку. Устраиваясь поудобнее, он на миг приоткрыл глаза. На подоконнике, освещённый ранним июньским солнцем, сидел серый кот с шерстью, похожей на медвежью. Старик Второзаконие неотрывно смотрел на Эрвина.

***

Такова история, мой дорогой читатель, которая однажды случилась в глубоко провинциальном Эндорфе. Разумеется, просто так она закончиться не могла, и я говорю отнюдь не про Старика Второзаконие. Клару поймали, картину вернули в музей… Правда, её почти сразу же облили красной краской какие-то заезжие зоозащитники. Клара хотела продать картину ради помощи бездомным кошкам, и они сочли, что она была в своём праве. Клару мне, несмотря ни на что, даже жаль. Она слишком громко кричала про флейту и особую мелодию, что подарили ей власть над котами. Мистические силы, как я успел убедиться, вполне реальны, но психиатры в них не верят. Впрочем, вернёмся к вещам действительным. Картину, к сожалению, восстановить не удалось. Она, конечно, была поддельной, но вы даже не представляете, мой дорогой читатель, до чего хороша была эта подделка! Я, смотритель Эндорфского краеведческого музея, знаю в этом толк. Воландовские же мистификации я отныне не жалую. Подумать только, я едва не повесил собственного внука! Эрвин, правда, на меня не в обиде и даже не сбежал обратно в Берлин. Однако недели две после того происшествия он, казалось, не знал, как со мной разговаривать. Сейчас Эрвин помогает мне с музеем. Кот Мангоджерри живёт у него в комнате и больше не устраивает разрушений. Матти от него не в восторге, но приходит ничуть не реже, чем раньше. Если до происшествия хотя бы Клара иногда что-то готовила, то теперь Матти может спокойно продать свои плиту и холодильник. Готовит чаще всего Эрвин, который где-то нахватался заморских рецептов. Я уже три месяца убеждаю его приготовить наш традиционный Eintopf по-нижнесаксонски, но он ни в какую не соглашается. Ах, мой дорогой читатель, эта молодёжь… А впрочем, о них ещё Сократ всё сказал.