Версия Пацци

Под утро Уилла снова занесло на графтонский пляж. Прошло, наверное, больше столетия. Люди научились воспринимать деяния детей Мировой войны как призыв к сплочению и любви, высказанный тем единственным способом, который был им доступен. Вот он, Столб Старого Ларри, его копия в натуральную величину, отлитая из бетона местным художником-монументалистом. Вытянутые в сторону руки увешаны браслетами из разноцветного бисера – подношениями паломников, молящихся об избежании несчастных случаев. Такие же бусы и чётки свисают с каждого выступа скульптуры. Уиллу не очень нравится это идолопоклонство, мелкие суеверия… В то же время он понимает, что его досада – лишь трансформированная зависть к тем, кто дорожит своей жизнью, и он приходит к Столбу в надежде на какое-то чудо, но пляж безлюден, небо бесцветно; тростник монотонно шуршит за спиной, и так же тоскливо сух звук прибоя. Но вдруг из воды поднимаются две чёрные ветви, затем голова, на которой они растут… Уилл привычно пугается рогатого призрака, прячется за Столб и наблюдает, как над волнами поднимется тонкая тёмная фигура. Боже! Это женщина, увенчанная чёрными кораллами, и такие же выросты большими крыльями раскрываются у неё на спине. Её тело юно и хрупко. Громоздкие украшения ему не под силу. Едва дойдя до сухого песка, она садится на колени, смотрит по сторонам, потом откапывает крупную шипастую ракушку, подносит к уху и слушает с таким лицом, с каким не могут дозвониться до кого-то дорогого, нужного… Разжалобленный, Уилл покидает убежище, подходит к чёрной фее, склоняется перед ней, берёт её холодные ладони, а у неё оказывается вторая пара рук, уже горячих. Их она прижимает к его щекам, притягивает голову для долгого и третного поцелуя, столь ясно осязаемого, что до конца жизни не забыть. На чёрных ветвях осыпью распускаются незабудки. Сон оборвался на блаженном моменте, так что пробуждение было проклято. В пустой кровати Уилл провёл ещё десять минут за суррогатной усладой, потом наскоро ополоснулся и стал выбирать одежду. Чистых футболок нашлось три: баклажановая с декларацией «Мозг всегда прав», белая с заклинанием: «Просто не делай этого!» и ультрамариновая с призывом «Cherchez un homme». Эту последнюю, купленную в самой демократичной сувенирной лавке Марселя ещё до воссоединения с другом, Уилл решил надеть: она отвечала его игриво-баламутному настроению. Ганнибал доготавливал завтрак: остатки ужина залил омлетом, отжал апельсиновый сок. Всё бы хорошо, но его рубашка в цвет чистого мартовского неба… Уилла так и передёрнуло. Этот мозгорез его дразнит что ли!? Из всей радуги своего гардероба он не мог выбрать что-нибудь не-синее!? - Доброе утро, мистер Конгениальность. А это что за приветствие!? Откровенный стёб! Уилл резко выдохнул через ноздри, молча взял нож и вилку. Доктор Лектер намётанным глазом воззрел на компаньона и чуть не присвистнул: такой тестостероновый паводок психиатру довелось наблюдал со стороны раз десять, не больше. Гасить или плеснуть масла? - Что тебе снилось, Уилл? - Да вот, прикинь,… типа… рождение Венеры. Недобрый доктор соскользнул на привычную стезю провокаций. - Этому событию предшествовал весьма скандальный инцидент… - Помню! Бог времени Сатурн отчекрыжил своему небесному отцу Урану его достоинство и кинул в океан. - Вот загадка для мыслителей: почему такая низость, коварство и насилие стали источником воплощённой радости? - И?... - Мистики говорят, что единый Демиург из самого дурного умеет создать самое прекрасное. Моралисты – что Уран принял свою участь со смирением, раскаялся в бесчинстве и за то был прощён супругой Геей. Культурологи – что здесь предел обеим ипостасям авторитарного сознания – на смену матриархально-патриархальной системе пришло царство молодости. Метафизики – что тут наш предок научился предпочитать количество качеству, оценивать содержание через форму… - А знаешь, что скажет простой человек, такой,… ну, хоть как инспектор Пацци? - Очень интересно. - Океан, испокон веков отражавший небо, потому вполне его понимающий, решил помочь собрату – сотворил из его… материала этакую прелесть, и Уран как глянул на неё, так мигом отрастил себе новый… - Кхм… Да. Это точно в стиле Пацци. - Что если я согласен? В пошлой фантазии Уиллу виделось откровение, а в синей рубашке визави – красная тряпка корриды. - Ничего. Главное, не сболтнуть сейчас, что эту идею уже высказали два шизофреника и один невротик. - Я не хочу сока. Дай мне кофе. … А пока я его буду пить, постарайся воздержаться от странных реплик и вопросов типа есть ли у нас снайперская винтовка? - Хорошо. - Главное, я битый день ломал башку: зачем-де Ганнибалу снайперская винтовка? И только к ужину допетрил, что ему просто хотелось, чтоб я выкашлял полчашки латте на футболку! … Что с ней было не так, а? Слоган не понравился? - Пей, пожалуйста. Гормональная буря выла в уши профайлера обвинения в адрес партнёра: соблазнил Бэллу Кроуфорд, охмурил Алану и наверняка растлил малютку Эбигейл! А сколько ещё у него их было!... Терапевт-кулинар, напротив, измерял свою ответственность: вчера за ужином на столе оказалось слишком много природных афродизиаков, а потом ночная исповедь… И всё же пусть не забывается. Угрюмо-воспалённый взгляд Уилла натолкнулся на своё отражение в слегка позеленевших и полуприщуренных глазах Ганнибала. Как никогда живые инстинкты напомнили младшему из двух товарищей, что он не в той весовой категории, в какой быкуют без риска для здоровья. Уединившись перед шифоньером, Уилл включил мозги и рассудил уже спокойней. Да, в одном лице когда-то уживались Потрошитель и дамский угодник широкого профиля, но теперь, на шестом десятке лет ганнибальское донжуанство мирно догорает в платоническом чувстве к валькирии, защитнице ягнят, и не из чего тут взъедаться. Потом есть дружба, дорогая обоим, значит, возможен джентльменский договор насчёт прекрасной половины… Под эти путаные мысли американец надел поверх синего трикотажа фисташковую рубашку, повязал развесёлый галстук и накинул пиджак тона капучино, на который слегка не хватило молока. Затем были гладко зачёсаны и зафиксированы укладочным гелем кудри, выбрызган на шею парфюм от Гуччи. На пятом пшике в ванную заглянул доктор Лектер. - Уилл, мы опа… зды… - А? У денди со стажем всё лицо вспыхнуло от испанского стыда. Что делать? Прямо сказать приятелю, что он вырядился, как мелкий жиголо, или попробовать обиняками?... - Знаешь, как называется цвет твоего галстука? - Ну? - Палевый. - И какие варианты? - Синонимы? - Альтернативы. - Да вот… хоть этот… - На этом только с тоски вешаться! «Значит, завтра», - чуть не вырвалось у дальновидного психиатра. - А такой? - Ганнибал! Научись уважать мои выборы! И вообще! … У меня сегодня наклёвывается… кое-что вроде как романтическое… Будь любезен не мельтешить. Я понятно выражаюсь? - Вполне. («Я и не собирался гулять в людных местах с попугаем на плече»)… Ведя машину, доктор вдыхал от бокового окна и несколько раз потёр ноздри надушенным платком. Меньше всего ему хотелось вступить с соседом в биохимический резонанс, воспринять его задор как личный вызов. У дверей дворца Каппони уже толпились посетители и служащие. Второй охранник Орландо, по недоразумению уволенный из Веккьо, рассказывал трём дамочкам о своих подвигах: - Я гнался за ним по всему коридору Вазари, настиг над Арно и все рёбра пересчитал; а карман у него был весь набит медалями Челлини. Я их, само собой, выгреб и вернул на витрину. Там, правда, ещё пара-тройка песо затесалась, но на это никто не жаловался. Как говорится, лучше больше, чем меньше. Орландо происходил из хорошей семьи: его отец лечил зубы, дядя содержал тратторию, а брат профессионально прыгал в воду с высоты. Женщины слушали бравого молодчика, улыбаясь и ахая. Уилл хрустнул зубами… - Ганнибал, скажи этому охламону, чтоб ехал домой: сегодня он мне не нужен. Куратор подманил к себе охранника, сказал тихонько: - Орландо, сейчас вы свободны, но возвращайтесь после полудня в своём лучшем костюме. У меня будет для вас очень важное поручение. Парень кивнул и удалился. Уилл заносчиво глянул ему вслед, затем посмотрел на друга долгим, выразительным взглядом, повторяющим просьбу, нет, даже требование не маячить на его дороге к счастью. Ганнибал не знал точно, с кем новоявленный плейбой собирается заигрывать: с Лией, уже как будто занятой молодым исследователем оккультных учений; с гардеробщицей Джеммой; с Дианорой, экскурсоводом из музея Данте, не очень красивой, но владеющей английским языком? Может, со всеми подряд… - Реджина, я сегодня поработаю в кабинете, - предупредил доктор серьёзную, почтенную сеньору, секретаршу испарившегося предшественника. Небольшая угловая комната с двумя окнами. Высокие застеклённые книжные шкафы, широкий стол, два кресла в стиле ампир. На тумбочке за портьерой графин, заварочный чайник, кипятильник в футляре из-под старинного бинокля, коробка фиников… Вот с этим придётся безвылазно провести день. Ну, бывало и хуже. Ганнибал подошёл к северо-западному окну, посмотрел, и мнение изменилось. Хуже – вряд ли. Над увядшим садом и далёкими домами жалось к горизонту бирюзовое небо. По нему ползли мелкие, чахлые сизобрюхие тучки. Из всех красок, какие могут явиться над головой, эта – стонущая яркостью, терзающая нервы жалобным нефритовым оттенком – была всех ненавистней. Точно такое же издевательство висело над Польшей в ноябре сорок пятого. Целый день его видел подросток, выглядывая из-под грязного брезента на платформе товарного поезда. Сожженные деревни сменяли изломанные леса, разбомбленные города чередовались с полями, вспаханными танками. У насыпи среди бесконечного мусора торчали человеческие кости. А невменяемое небо голубело, строило стада нелепых шерстяных клочков и выглядело улыбающимся идиотом, сидящим на трупе матери, как на скамейке. Желание выдавить себе глаза и выпрыгнуть в окно, однако же, категорически отверглось зрелым разумом. Да, бывают прискорбные совпадения, но за всяким нужно угадывать Промысел. Допустим, в дни Армагеддона голубое небо должно было утешить выживших. С ЭТОЙ душой оно не сладило, и только. Зачем теперь вернулось? Повторить попытку? Попросить прощения? Примириться? Хорошо. Доктор Лектер осмотрел своё уютное владение. Как обычно, это не убежище, а уголок радушия, и всё, что нужно сейчас – как можно приятней провести время. Заварить чаю, а пока пускает в воду пузыри кипятильник, любоваться клумбой с высокими бордовыми амарантами прямо под окном. Породнить бирюзовое небо с запахом, цветом, вкусом молочного улуна и янтарного финика. А ещё есть такой экстрим, как чтение во время еды, и тут уж никаких полумер, только Святое Писание! Уилл занял пост охраны, но усидеть не мог, бегал вверх и вниз по лестницам, прохаживался вдоль раздевалки, выходил на крыльцо и всматривался в перспективу улицы; он опустился до того, что вытащил из ящика Орландо сигареты и курил их за дверью, а студёный ветер отнимал половину пагубного дыма. Согреваясь после очередного приёма никотина, Уилл стал свидетелем диалога немолодого посетителя и гардеробщицы: - Извольте раздеться, профессор. - Глядя на вас, синьорина, не сделать это невозможно! Доктор Фелл у себя? - Вроде, никуда не отлучался. Он вообще такой… как это называется?... дисциплинированный. Джемма шаблонно хихикнула, сообщив о чудаковатости шефа-иностранца, гость тоже улыбнулся и, проходя мимо агента Грэма, поздоровался по-английски. Профессор Спаланцани некогда защитил диссертацию о пытках и казнях, применяемых римским правосудием в XVI веке. Через неделю после получения учёной степени он был госпитализирован с острым психозом, провёл в различных лечебницах без малого пять лет, а теперь вёл в университете двухсеместровый курс «Декоративно-прикладное искусство Византии», на досуге вышивал золотом по бархату и плёл кружева. Доктор Лектер, перекатывая во рту косточку финика, повторял: Есть шестьдесят цариц и восемьдесят наложниц, и девиц без числа, но единственная – она, голубица моя, чистая моя… Увидели её девицы – и превознесли, царицы и наложницы – и восхвалили. Кто эта, блистающая, как заря, прекрасная, как луна, светлая, как солнце, грозная, как полки под знаменам? Кровь гулко пульсирует в корнях зубов и под ногтями. Кто эта, распечатывающая колодцы, бьющая без промаха в кромешной тьме!? Только голубое небо за окном немного остужает нервы. Тут постучался Спаланцани. Так называемый доктор Фелл приказал себе опустить долу сумасшедшие глаза и максимально ослабить рукопожатие, чтоб не раскрошить ладонные кости визитёра. - Здравствуйте, Витторио, очень вам рад. Прошу, проходите. Гость выпил две чашки чая и съел почти весь запас фиников, напомнил, что во вторник в салоне Лилий состоится поминальный банкет в честь профессора Солеате. - Бедный Джакомо, - вздохнул учёный кружевник, - он так вас недооценивал!... - Увы, - согласился Ганнибал. Обсудили покойного, его родню, его научные труды… Собираясь вскоре уходить, Спаланцани выложил на стол толстую книгу в суперобложке, размашисто заштрихованной серой, фиолетовой и тёмно-голубой пастелью. - Хочу вам подарить выдающийся памятник современной литературы. - Борис Пастернак? Хм… - На склоне лет поэт обратился к прозе… Тут… о враче… А вы ведь тоже медик… Впрочем, если… - Чрезвычайно интересно. Я наслышан о «Докторе Живаго» и пробовал читать его в оригинале… Благодарю. Спаланцани откланялся. Было очевидно, что эта разбалансированная натура долго мучилась над замысловатым русским романом, но в конце концов решила от него избавиться. Раскрыв наугад, в самом гнутом месте, Ганнибал нашёл действительно знакомую картину: В её полутьме светились, как фосфор, бросающиеся в глаза голизною трупы неизвестных, молодые самоубийцы с неустановленной личностью, хорошо сохранившиеся и еще не тронувшиеся утопленницы. Впрыснутые в них соли глинозема молодили их, придавая им обманчивую округлость. Мертвецов вскрывали, разнимали и препарировали, и красота человеческого тела оставалась верной себе при любом, сколь угодно мелком делении, так что удивление перед какой-нибудь целиком грубо брошенной на оцинкованный стол русалкою не проходило, когда переносилось с нее к её отнятой руке или отсеченной кисти. Психопат сунул в рот последний финик, разжевал и проглотил вместе с костью, смешав сладость плода с алой солью разодранных дёсен. Нет числа мёртвым женщинам… Но есть одна – живая. Беги, возлюбленный мой; будь подобен серне или молодому оленю на горах бальзамических! Дождь погасил последнюю краденую сигарету. Уилл чертыхнулся и пошёл в тепло, заперся в туалете, попил из пригоршни, глянул в зеркало, обозвал себя жалким выродком. От безысходного бешенства он распахнул окно и с криком метнул в него мусорную корзину. Пока он так бесновался, нарядный Орландо предстал перед начальником, получил запечатанный конверт и адрес, по которому письмо должно быть доставлено и вручено некоему высокопоставленному лицу. Парень обещал исполнить всё в точности: он с первой встречи видел в докторе Фелле крёстного отца своих будущих детей. Когда по сумеречной Флоренции стали загораться фонари, состояние Уилла достигло невыносимой плачевности, и он толкнул дверь в кабинет друга-психолога. - Вот где такое видано!? Ведь это просто свинство! Она должна была прийти! - Кто? - Если тебе посылают угощение, ты обязан за это поблагодарить! Тем более, что целыми днями пинаешь балду! Или я чего-то не понимаю в этой ****ой жизни!!? Или я слишком многого хочу!!? Просто заехать и сказать: «Спасибо, было вкусно» - это так, *****, нереально!!? - Уилл… - Я сорок шесть лет Уилл! Я что, похож на мудака!? Мне всего-то хочется взглянуть на неё хоть одним глазом! Ну, поболтать пару минут! Ну, что тут такого!!? - Ты влюблён в Аллегру Пацци? - Нет! Нет! …… Господи!... Да!... Я с ума схожу – так хочу её увидеть! Все только о ней и говорят. Наверное, это самая прекрасная женщина на свете! Бред, да!? Так не бывает! - Бывает. Описано множество случаев и даже… Доктор усадил сумасброда в кресло. - Только повидаться! На минутку!... - Уилл,… это очень плохая затея. Вспомни, что такое наш Ринальдо. Он не отличается ни силой, ни умом, ни добродетелью, но превращение человека в сверхчеловека – вопрос мотивации, а супружество в данном случае – почти диагноз. - Я его не боюсь! - Разумеется. А как насчёт совести? Ты поступаешь непорядочно… - Уверен, у неё есть и другие ухажёры!... - По отношению к Молли. - Да она же от меня сбежала! - В минутном порыве, продиктованном заботой о детях. - Мы в разводе! - Браки заключаются и расторгаются не на бумаге. Она с любовью приготовила тебе еду, сложила в коробку с символическим узором. Ты был растроган, правда? Решил сохранить один контейнер в память о жене – и вдруг, растревоженный слухами о какой-то посторонней особе, шлёшь ей свою реликвию. Это измена, Уилл. - Зачем ты меня мучаешь!? - Тебе надо избавиться от навязчивого желания. - Я посмотрю на неё – и всё пройдёт! - Нет. - Она настолько хороша!? - Ты слишком возбуждён. - Ну, да! Давай, великий терапевт, вылечи меня от этой напасти! Если можешь! - Средство есть всегда. … Кажется, ты уже осознал свою страсть как заблуждение… - Иди к чёрту! Ты просто ничего не понимаешь! - Мне ведома заочная влюблённость. - И кто она? Мария Каллас? Индира Ганди? До кого ещё ты не смог бы добраться? - В тот период для меня все дамы мира были равно недосягаемы. Но об одной мне думалось чаще и чаще, хотя, как и ты сейчас, я не знал черт её лица, длины и структуры волос, цвета глаз. И всё же она грезилась мне день за днём, точнее ночь за ночью. Не выходящей из ванны в одном полосатом полотенце или примеряющей бельё в кабинке магазина. Я воображал её в тот чудный миг, когда она… схватила пистолет… и превратила Красного Дракона в красное мокрое место. - Что!? Ты посмел!… посмел… о Молли!!? Да я!!!... Уилл ломанулся через стол, метя схватить распутника за горло. Фарфоровая чашка полетела на пол и разбилась. Ганнибал поймал грозящие руки в запястьях; Уилл отскочил в сторону двери, подсёк неприятеля ногой по лодыжке и всем своим телом рванул вниз. Оба рухнул на паркет, пока ещё на бок, но более опытный боец уже изготовился взять верх, как вдруг над ними раздался предупреждающий искусственный кашель. В следующую секунду горе-друзья обнаружили себя простёртыми у ног инспектора Пацци. - Простите, что помешал,… - бормотал он, - Я тут… посуду вам вернуть… - Что бы вы ни подумали - это неправда! – закричал Уилл, взвиваясь на ноги. Ганнибал поднялся преспокойно, будто с пляжного шезлонга. - Очень мило с вашей стороны, коммендаторе. Как поживает донна Аллегра? Лицо непрошеного гостя трагически исказилось. Уиллу пришло на ум, что девичник завершился перестрелкой, и… - Доктор Фелл, я понимаю, что это… не совсем в вашей компетенции, но больше мне обратиться не к кому. - Я весь к вашим услугам. - … Что бы вы – теоретически – подарили любимой женщине… выгнавшей вас из дома? - Вас выгнали из дома? – Уилл чуть не расхохотался. - А что произошло? Отчего такая немилость? – вкрадчиво спросил Ганнибал, попутно указывая на кресло. Пацци сел. - Представляете, вчера, как договаривались, я повёз её в Скалетту, а она возьми да загляни в бардачок, а там… этот ваш салат в банке с цветами. Ой, что она мне устроила! Выскочила из машины и давай ругаться, обвинять в измене! Я оправдывался, говорил, как всё было на самом деле… - Как ужинали с иностранцами, подозреваемыми в убийстве, и взяли на прощание то, что не успели доесть? – ехидно уточнил агент Грэм. - Ну, да. Но она никак не верила, что такой штукой, - на стол был выставлен злополучный контейнер, - может пользоваться мужчина; кричала, что это мне любовница дала. Я, конечно, не стал объяснять, что вы… ну, необычные люди… - Это что же в нас такого необычного!? – обиделся компаньон серийного убийцы. - Чудовищное недоразумение, - перехватил доктор Лектер, - Теперь наш прямой долг - восстановить согласие в вашей семье. Дайте мне двадцать минут. Уилл глазом моргнуть не успел, как его подопечный исчез, и треть часа ганнибалова отсутствия истомила его, как целая бессонная ночь. Но вот человек в синей рубашке и влажном по плечам пиджаке вернулся, неся букет амарантов в двух слоях светло- и тёмно-зелёной обёрточной бумаги. Флорист пояснил, что эти мрачные с виду, но стойкие цветы означают его, Ринальдо, печаль и неувядающую любовь, а его надежду выражает нитка чистейшего жемчуга, что прячется в загибе упаковки. Инспектор схватил подарок, поблагодарил и на сей раз надолго оставил проблемных переселенцев в покое. По дороге домой Уилл сидел притихший, пристыжённый, но его жгучие гештальты не хотели закрываться. Дождавшись первого светофора, он спросил: - Молли занимала тебя именно потому, что она – моя жена? - Потому что она спасла тебе жизнь, - отвечал Ганнибал почти сердито. - … Тебя ведь тогда самого с того света доставали? - Сменим тему. - Ладно. ……… Помнишь Беделию? У вас с ней было серьёзно? - Она моя кузина. - Да ну! … И она тоже… - Психопатка? Абсолютная. Ни разу в жизни не смеялась и не плакала, а улыбки копировала из журнала «Vogue». Появляясь с ней на публике и даже будучи наедине, я чувствовал себя актёром в претенциозной мелодраме. - А… («А в порно?») - Что? - Н-ничего. Продолжай. - Её суточная доза виски превышала мою недельную, причём первый глоток следовал сразу за утренней чисткой зубов. Чем меньше оставалось в бутылке, тем более умное и загадочное лицо леди пыталась скроить. Вечерами все запахи в доме перебивал лак для ногтей, а в час ночи меня будили женские вопли из гостиной, где леди смотрела по телевизору своего обожаемого Хичкока. Из-за пристрастия к якобы остросюжетному кино и беллетристике она сменила родное, благозвучное имя – Стелла Пайнс – на этот несусветный кич… Я звал её Делией, как музу Альбия Тибулла, но она только злилась. - А где она сейчас? - Вышла замуж за нефтепромышленника; ежегодно публикует любовный или любовно-исторический роман. Кажется, один уже экранизировали. - Ну, дела!... На проезжей части возник затор из-за аварии впереди. Уилл заметил, что их машина поравнялась с магазином грампластинок, как бы про себя воскликнул: «Это судьба! Подожди, я быстро». Сбегал и вернулся с покупкой, но не показал, держал под курткой и больше ни о чём не заговаривал. Особняк встретил хозяев неприятностью – вылетели пробки на электросчётчике. Холодильник не успел протечь, но помещение выстыло. Ганнибал сразу зажёг на кухне все конфорки – четыре голубых костерка, нехотя включил люстру и поставил в вазу развесистую ветку амаранта. - Ты очень голоден, Уилл? - Да не пойму… - В твоём состоянии слишком калорийная пища противопоказана. Я пожарю грибы с… - Луком и картошкой. - Чисти это сам. - А где ты взял грибы… да ещё такие… сиреневые? - В нашем же дворцовом саду выросли. Пока кухмистер резал и варил фиолетовые рядовки, ассистент прислонил к вазе пластинку и, глядя на неё, обрабатывал овощи. - Моё любопытство возрастает, - сообщил Ганнибал. - Посмотри, если хочешь. Иконой оказался портрет молодой женщины с длинным носом, чуть отвисшими щеками и густой русой чёлкой. Барбра Стейзанд – было подписано. - Все очень удивлялись, ну, те, кто знали… Я-то не меломан… Но сходство впрямь редкостное. И глаза того же цвета… И этот нос… Только губы вроде меньше. - У Молли? - Да. И скулы у неё выпуклей, круглей. Всё равно кто-то шутил на свадьбе, что они с певицей – близняшки, разлучённые в младенчестве… Считай теперь, что видел её. Ганнибал стоял справа, чуть позади; он положил ладонь на левое плечо Уилла, большим пальцем приласкал кудрявый затылок. - Я снова спрашиваю себя: что не могу ради тебя сделать? … Ответ прежний: такого не существует. - Ты мне ничего не должен… - Наш союз имеет смысл только при твоей удовлетворённости, но сегодня.... - Я справлюсь! - Собственными силами – маловероятно. Пора внести в нашу жизнь новый элемент. Тебе он понравится. - А вдруг нет!? - Очень понравится. Картофельная соломка затрещала в раскалённом масле, лук пассеровался в отдельной сковороде, грибы доваривались уже в компании гвоздики и лавра. Когда всё было соединено, пропитано друг другом и подано на стол, Уилл потребовал точного анонса: он не любит сюрпризы, особенно маньяческие. Ганнибал уверял, что предстоит нечто совершенно естественное, а по бедному профайлеру бегали мурашки, особенно после фразы: «Но это не то, о чём ты думаешь». Пригрозив новой истерикой, Уилл добился только намёка, что тут задействовано третье лицо, и всё зависит от его согласия. Может ли оно отказать? Конечно. Но есть план В, и в его сторону уже сделаны шаги. После ужина чокнутое пугало умилосердилось и дало клятву, что проект будет свёрнут в случае малейшей претензии. - Но, - прибавил Ганнибал, - если ты не примешь мой подарок, я до конца жизни прохожу в розовых носках. А теперь давай послушаем мисс Стрейзанд. Барбра пела "Память". В эти минуты Ринальдо Пации уже лежал в постели, а прекрасная Аллегра сбрасывала перед ним батистовый халатик, чтобы до утра её единственным одеянием были жемчужные бусы. Клариса Старлинг наблюдала, как восходит солнце, и пила кофе. Молли Грэм никак не решалась разбудить младшего сына, чтоб везти его в детский сад. Песня выветрила из Уилла все сегодняшние неистовства. Он держал у сердца пакет от пластинки и всхлипывал: - Я словно слышал ЕЁ ГОЛОС! Часы показывали девять. - Знаешь, один секрет я раскрою вполне. Послезавтра или чуть позже у меня воспалятся лёгкие – это стало уже сезонной традицией. Десять-двенадцать дней я не смогу заниматься хозяйством, да и вообще чем-либо. Тебе понадобится помощник или помощница. Самым логичным будет пригласить ту, кого тебе так не хватает. Больной говорил спокойно, даже с полуулыбкой, словно речь шла об отлучке по приятному делу. Уилл онемел, машинально протянул руку за бокалом лёгкого белого вина… Тут в дверь позвонили. Ганнибал отпер и впустил в прихожую двух монахов в чёрных шляпах и таких же плащах поверх белых ряс. - Вы доктор Фелл? – спросил старший. - Да. - Отдаёте ли вы себе отчёт в том, какое бремя на себя возлагаете? - Да. - Таких чистокровных во всём мире не больше сотни. Через год нам нужна здоровая и плодовитая дщерь, вам понятно? - Понятно. - Невеста – да хранит её Матерь Божья! – живёт в Аргентине. Имя ей Сегунда Милагрос. Координаты хозяев начертаны в руководстве по содержанию. Там же вы обрящете фото родителей и генеалогию. Учтите, если вверенное вам творение не исполнит завет CRESCITE ET MULTIPLICAMINI! – вы пожертвуете нам два миллиона лир или на себе постигните, что значит быть вымирающим видом! - Чао, санти падри! – вмешался Уилл, - Квали проблеми? - Esse Homo, - представил его монахам Ганнибал. Они сняли головные уборы, поклонились, и главный продолжил: - Простите за резкость, сын мой. Я хотел оставить сего отрока в обители: он отмечен знаком ангела! Но ваши аргументы были изумительны и неотразимы. Брат Бернардо… По знаку прелата его спутник достал из-под плаща и опустил на пол что-то чёрное, какого-то зверька. Надев очки, Уилл чуть не взвизгнул от радости. У ног монаха потягивался, зевая, щенок мастифа. Он спал, пригревшись в человеческих объятиях, а теперь стряхивал дрёму, мотая головой с остро торчащими обрезанными ушками. Хвост его был тоже укорочен. Гладкая шкура отливала, как антрацит, а на груди белело пятно в виде фигурки, распластавшей длинные крылья. Аббат приказал питомцу сесть смирно, осенил его крестным знаменьем: - Благослови Господь тебя, чадо! Присовокупил латинскую молитву, вручил доктору свёрток с документами и ушёл в сопровождении своего молчуна. Пёсик, скуля, прыгнул на дверь, зацарапал её. - Non poui, - строго сказал Ганнибал. Покинутое существо гневно тявкнуло, но отбежало от двери, понюхало обувь, мебель, коврик. Уилл опустился на колени, позвал: - Эй, бамбино! Щенок помедлил перед новым хозяином, но увидел свет любви в его глазах и радостно бросился на руки, лизнул в губы. - Доволен? - Слов нет! Просто чудо! Ты всё-таки решился на собаку! - Это не «собака». Это кане корсо, четвероногий гладиатор. Через год он будет массивней тебя. Объясняй ему тогда, что твой обидчик неприкосновенен. - Объясню. Уилл обеими рукам нежно взял щенка за голову, поцеловал его в лоб. - Ты у нас будешь Джек.