Life is full of upcoming changes

      Спустя пару быстрых приветствий и дежурных вопросов вроде «Как здоровье?» и «Как подготовка к школе?» диалог наконец перешёл к обсуждению того, что ребята делали летом, и тут уж Серёже, как называли его почти все вокруг, было что сказать, а потому, переместив их небольшую компанию подальше от проходного места, он начал свой небольшой монолог о летних приключениях, сопровождаемый обворожительной мимикой. — А мы с родителями пару месяцев провели во Франции, следили за открытием филиала, чтобы у местных детей появились наши игрушки. Оказывается, слава этих вещей бежит вперёд нас. Есенин рассмеялся, легко и негромко, но непривычных к его обаянию людей уже это завлекало, а потому пару-тройку человек на улице обернулись на звук. Раньше примерно так же при общении с ним ощущала себя и Соня, но впоследствии странное чувство какой-то вовлечённости притупилась, а со временем и совсем угасло. Сейчас она спокойно болтала с ним, хотя несколько лет назад могла бы только восхищённо смотреть, не проронив не слова.       Секундное молчание для осмысления нарушили слова Леры, а после и вопрос младшей, перебившей сестру. — А, точно, я помню что их магазин стал популярнее. Кажется, вы. — Серёжа, Серёжа! А какие игрушки вы продаете сейчас? Остался тот маленький лук с фейерверками, как в прошлом году? Следовало бы объяснить, что за такой лук имела ввиду Соня. Начать надо с того, что семья Есениных была известна почти по всей России своим магазином чудесных волшебных игрушек, исполняющих фантазии и мечты любых детей, а иногда и взрослых, а потому обыденных товаров там найти было нельзя. Воплощением одной из таких чудесных детских мечт стал маленький лук и стрелы, создающие маленький (и совершенно безопасный, кстати) фейерверк при попадании куда-либо — именно такую модель игрушки вспомнила девочка, заставив Есенина просиять, потому что изначально идея этого шуточного вооружения пришла именно ему. — Естественно остался. Французским детишкам он очень понравился.       Сережа усмехнулся. Он довольно пренебрежительно относился к ребятам помладше, а потому и сейчас никакого уважения к мальчишкам и девчонкам из Франции у него в голосе не прозвучало. Так почему же Франция, и почему у сестер ее возникло никаких вопросов? Торговый дом Есениных, кроме звёздной популярности в своей сфере в России, был известен и за границей, а потому каждое лето колесил по какой-нибудь стране, имеющей хотя бы мало-мальски обученных магов. Раньше маленького Серёжу с собой не брали, но с каждым годом его упрашивания к родителям были все настойчивее, а возраст все серьёзнее, и потому уже дважды в жизни он был с родителями в таких «турне» магазина. Конечно, сами владельцы торгового дома не продавали игрушки лично, но следили за открытием новых магазинов и заключали множество сделок и договоров, уделяя основное внимание юридической части ситуации.       И вот Есенин собирался было и дальше хвастаться своей поездкой, но неожиданно его монолог прервал подошедший к компании старшеклассник, и, как Лера успела подметить по его внешнему виду, член КГУ. Тут же троица слегка напряглась — мол, зачем совету понадобились какие-то ученики средних классов, так ещё и до начала учебного года? Пока младшая успела вспомнить все свои грехи за начальную школу, начиная от подножки одной преподавательнице (в оправдание девочки нужно сказать, что сделала она это случайно, но все равно от декана ей тогда влетело по первое число), а заканчивая постоянным списыванием домашних заданий по некоторым предметам — больно ей нужно делать эту алгебру, если там и так все понятно и одинаково — и все думала, за что же из этого её могли выгнать из школы, потому что другого варианта развития событий Соня не видела и не предполагала. Проходит, кажется, ещё пара секунд перед тем, как старшеклассник наконец заговаривает с ними. — Романовых ждёт к себе заведующая отделением. Прямо сейчас.       Путь до кабинета заведующей был сложнее любого лабиринта — вверх и вниз по лестницам, с яруса на ярус, заходя в какие-то двери и плутая по каким-то коридорам, лишь спустя пятнадцать минут они в сопровождении этого члена совета оказались перед дверьми человека, который фактом своего присутствия многих учеников пугал больше, чем директор. Секунда на то, чтобы собраться с духом — и старшеклассник впустил их в кабинет заведующей, тут же закрывая за ними дверь и оставаясь снаружи напару с Есениным, который из любопытства и любви к сплетням хвостом шёл за сестрами. И пока Серёжа пытался своим чутким слухом выцепить что-нибудь из диалога за стенкой, его «напарник» просто ушёл, что дало мальчику большую свободу в подслушивании, позволив чуть ли не вплотную подойти к двери. Разговор ему удалось услышать только обрывками.       Шум. Девочки садятся на стулья перед столом заведующей, но не осмеливаются сказать что-то, кроме «здравствуйте». Довольно твердо женщина заявляет им о важности ее слов, но полностью разобрать её слова у Есенина не получается, потому что громко скрипит чей-то стул — и мальчик уверен, что именно Сонин. После молчания длинной в несколько секунд в кабинете слышится какое-то шушуканье, или, что более вероятно, шёпот Александры Николаевны (Сережа наконец вспомнил, что ее именно так звали), что было просто из ряда вон — раз эта женщина что-то шептала, значит, ситуация и правда была крайне секретной. Но недолго слушающий мучается в неведении: как только заведующая заканчивает свою тихую речь, тут же в ответ ей летит очень громкое восклицание младшей из сестер, и уж его то было слышно хорошо. — Почему именно мы?! Неужели небыло ещё кого-то, кто был бы рад такой идее? Поехать в Англию, конечно, найти там друзей же так легко, как же! Да вы понимаете вообще… Кажется, её гневную тираду каким-нибудь жестом тормозит Лера — такое часто случалось, когда кое-кто выкрикивал ответы на уроках — и Соня замолкает, но, видимо, ни одно ее слово на Александру Николаевну действия не возымело, и она холодно отправляет девочек вон из кабинета, собирать вещи. Сережа быстро успевает ретироваться подальше от двери, в коридор, и остаётся ждать Романовых.

***

      Первые десять минут после воссоединения троицы ни Лера, ни Есенин не могли вклинить и слова в монолог Сони, который начался сразу после выхода из кабинета. Очень бессвязный, злобный, хаотичный поток ругательств вперемешку с высказываниями о том какие все ужасные и бесчувственные люди безостановочно лился из уст девочки, задетой, как понял Серёжа, очень скорой и длительной разлукой со своими друзьями — хоть мальчик и счёл большой удачей для младшей то, что уезжает она вместе с сестрой. Но вот наконец все свои мысли она высказала, и Лера по пути к спальням факультетов поведала Есенину о том, что же всё-таки за новость сообщила Романовым заведующая отделением.       Дело обстояло так: верхушки магического правительства двух государств решили укреплять взаимоотношения путём программы обмена между двумя самыми популярными в этих странах школами, и по некоторым критериям получилось так, что выбор пал именно на сестёр — их характеры сильно разнились и это было хорошо с точки зрения сравнения: важно понимать, что ребенок с любыми критериями смог бы прижиться в чужой школе. Если вкратце рассказывать о той школе, куда им предстояло ехать — одна из известнейших магических школ мира, Хогвартс — то ее можно было описать как престижную, древнюю и крайне интересную в плане программы. Романовым предстояло на весь учебный год уехать в Англию и впоследствии, по возвращении, оставить своё мнение о школе, по которому специалисты будут решать вопрос возможности программы обмена на постоянной основе. Ну, и, конечно, главной целью было налаживание коммуникаций с английскими детьми и проверка того, как хорошо будут строиться их взаимоотношения с потенциальными новыми одноклассниками.       И только старшая вошла во вкус, рассказывая всю эту историю, как невероятным образом ребята дошли до своего пункта назначения — Соня и Сережа должны были отправиться в гостиную Джабога, а Лера прямиком в свою сварожскую спальню-келью. Завтра должны были начаться уроки, а потому школа уже кишела учениками, снующими от друзей к себе и наоборот, они болтали, смеялись, кричали что-то друг другу — одним словом, шум стоял ужасный. Дети, которые не виделись три месяца, могут рассказать всем вокруг информации больше, чем телеведущий в выпуске главных новостей за прошедшую неделю, а их всегда очень много. Лера, не желая слушать и дальше этот галдеж, от которого того и гляди разболится голова, быстро прощается с друзьями и уходит в направлении, куда уже тянутся все остальные ученики Сварога.       В Джабоге же было на удивление тихо: никто не играл в магические настольные игры (некоторые из которых были приобретены прямо в магазине у Есениных), никто не собирался в маленькие компании, чтобы попить чая и поболтать, никто даже не сидел где-нибудь на креслах или диванчиках, занимаясь чем-либо своим, например, рисуя; только двое учеников, очень тихо переговариваясь, сидели под стеклянными арками, ограничивающими край гостиной и начало озера. Вообще, если бы вы спросили любого ребенка из Джабога, что было главной гордостью их отделения, то он бы тут же ответил, что это неимоверно большая, чудесная гостиная и волшебной красоты озеро прямо посреди неё — такому завидовали все остальные факультеты. Столы для письма, диваны, стулья — при желании здесь можно было бы поместить треть от всех, кто обучался в Колдовстворце. Все тона тут были очень приятны глазу — медово-оранжевый свет падал на мебель из ольхи схожего тона, а в разрез такой теплой картине шло горное озеро в природном обрамлении светло-серого известняка, переливающееся чистейшей водой бирюзового оттенка, посверкивающего, будто большой драгоценный камень. А как чудесно проходили вечера в этой гостиной — множество учащихся делали домашнее задание за столами, обменивались новостями у озера, редкие парочки ворковали, занимая диванчики, сцепив руки и глядя друг другу прямо в глаза. Собирались почти что кружки по интересам — и всем было тут место, всех тут любили и принимали, с радостью раскрывая объятия.       Ныне же все были так заняты разбором вещей, беготней к другим отделениям, а некоторые, самые младшие, даже подготовкой ко сну, что гостиная пустовала. Задерживаться в этой гулкой тишине, нарушаемой лишь шепотом тех двоих у озера и звуком падающих на водную гладь капель, и Серёже, и Соне не хотелось совершенно, и потому они, быстро распрощавшись, разошлись по своим комнатам.       Гордостью Джабогских детей, конечно, было и общежитие, занимавшее небольшую часть первого яруса и полностью второй: комнаты, рассчитанные на заселение от трёх до пяти жителей, соединённые коридорами, расходящимися, будто лучи; просты внутренним убранством, но это придаёт им своеобразный уют, хотя, конечно, больше всего комфорта привносили именно живущие там. Некоторым ученикам даже везло настолько, что их селили в крайние комнаты первого яруса, где были окна, выходящие на «великое озеро», как иногда доброжелательно звали пещерный водоем дети.       Романова, как и любой в Джабоге, гордилась внутренним устройством общежития, но главным для нее (и ее трёх соседок) было окно. Чудесное окно с невероятнейшим видом, как любила описывать его Соня, что слегка не соответствовало действительности: в ее ситуации получилось так, что известняковый сталагмит ещё давным-давно вырос прямо под окном комнаты, закрывая добрую половину вида. Но как бы девочке не хотелось просто любоваться озером, распластавшимся за окном, пришлось отвлечься на разбор вещей, с таким тяжким трудом помещенных в чемодан. А пока младшая Романова любовалась на свой половинчатый вид, Серёжа Есенин уже замыслил одно интересное дело, к подготовке к воплощению которого он тут же и перешёл.

★

      Первое сентября всегда было весёлым — встречались те, кто не успел увидеться еще вчера, пятиклассники отправлялись на испытание поиска узнавать свой факультет, некоторые старшие братья и сестры ждали своих пятиклашек до самого конца их испытания, встречая их только в полночь и прямо там же выслушивая рассказ о невероятных приключениях на острове посреди Байкала в поисках Алатыря-камня. Начало нового учебного года всегда сулило какие-то изменения, от него тянуло ветром перемен, а в случае сестер Романовых ветер был больше похож на ураган. Им предстояло провести в Колдовстворце ещё три дня, а затем уже отправиться в свое собственное приключение.       Весь первый день был какой-то кашей, по большей части из-за того, что почти все учителя были задействованы в испытании, а потому линейка для остальных школьников прошла довольно хаотично — и хорошо, что хотя бы не дошло до драки, как в прошлом году. Там два ученика десятого класса довольно-таки жёстко решили вопрос о том, кто у кого украл идею для входной презентации по артефакторике: очень уж похожи были проекты по магическим защитным артефактам волжских булгаров. Но, к счастью, их удалось разнять до применения оппонентами сильных магических чар, а потому обошлось хотя бы без летального исхода. В этом же году дела обстояли гораздо спокойнее, а потому, пронесшись вихрем, тяжёлый день довольно быстро завершился, а ведь ни Соня, ни Лера не пошли смотреть на новобранцев в своих отделений просто из-за чертовской усталости.       Есенина же почти весь день не наблюдалось, и сестры посчитали, что он решил последить за ходом испытания бедных пятых классов, так как другого объяснения его временной пропаже найти не смогли.       Второй день шел уже поспокойнее, не было больше того ажиотажа и спешки, которые гоняли детей туда-сюда, будоража юные умы чем-то невероятно праздничным, приводящим некоторых в нервное возбуждение, подобие лихорадочного желания успеть и тут, и там. Сегодня же все довольно быстро переключились с празднества на обыденный быт учебы, пусть и не в совсем обыденных обстоятельствах для некоторых. Романовы были освобождены от уроков, но в то время, когда Лера пользовалась этим в полной мере, посетив за день от силы один урок, и то придя на него с большим опозданием, Соня же носилась по школе в свои последние в этом году дни здесь, будто пытаясь нагнать ускользающее время. Посещая все уроки, но скорее не ради новых знаний, а уже просто ради возможности попрощаться с учителями и друзьями из параллели. Довольно странно вёл себя Сережа — хихикал, бросал многозначительные взгляды во время уроков, а на перемене куда-то пропадал, заставляя других теряться в сомнениях и вопросах. Удивительно, но младшей такое его поведение напомнило о не слишком то далёких по времени, но очень далёких по ощущениям временах третьего класса, когда такое «стреляние глазами» от Есенина стало бы предметом как минимум неимоверной радости.       Тогда Соня была крайне безответственной — в целом, как и сейчас — но к этому добавлялось ещё неумение хоть немного держать в узде свои эмоции и любвеобильность, а потому оказалась в крайне неудобном положении, неожиданно «влюбившись» в своего давнего друга и нового соседа по парте. «Любовью» она считала каждое мимолётное проявление симпатии или любопытства, тут же заставляя себя думать об объекте своего обожания беспрерывно и веря, что вот она, волшебная влюбленность, до немыслимого возводимая во что-то невероятное в медиа. Правда, такого внушённого интереса ей хватало очень ненадолго: самым большим числом были целых два месяца, а самым малым — всего лишь три дня. Серёжа Есенин, которого она не слишком то жаловала в детстве, так как уже тогда он был довольно эгоистичен и склонен к попыткам сделать все так, чтобы было выгодно только ему, вдруг показал себя с другой стороны, что каким-то неведомым образом заставило Соню в корне изменить свое детское мнение о нём. Скорее всего очень повлияло и то, что в него влюбились уже все девочки, какие только могли, и, судя по их общей логике, сидя с данным принцем класса, ей невозможно было не «втрескаться», что Романова и сделала, думая, что так нужно и буквально заставляя себя искать в нем лучшее.       И она нашла — красота. Серёжу любили за внешность, потому что в далёком третьем классе (что, так-то, было всего три с небольшим года назад) он ещё не умел пользоваться своей харизмой, а потому был довольно неприятен в общении: требовал выполнения каких-то его прихотей, не стеснялся опускаться до истерик для использования своих родителей, приказывал одноклассницам, но почему-то все продолжали любить его за красивые глазки.       Соня начала возводить его красоту в своих глазах до уровня греческих богов, не иначе — Есенин стал новым Апполоном во втором «Б", и девочка старательно ловила его знаки внимания, считая таковыми даже обычные случайные взгляды. Она дарила ему шоколадки, смеялась над шутками, старалась влиться в компанию его друзей — и все почти что получалось. Но, кажется, сложно было идеализировать Серёжу так долго, ведь вскоре она начала замечать то, о чем напрочь забыла с самого маленького возраста, когда Романовы и Есенины ещё заставляли детей дружить друг с другом. Мальчик, вопреки общему мнению, перестал казаться ей добрым и хорошим — может, по глупости он использовал ее слишком уж открыто, на что Соня не смогла закрыть глаза, а потому Сережа быстро превратился из чудесного ангела в коварного черта.              Кажется, ее розовые очки спали примерно через три недели, но после, что удивительно, Есенин взял да и сдружился с Романовыми — может, посчитал что это поможет и дальше использовать младшую, потому что Лера на его провокации не поддавалась совершенно. Но план с крахом провалился: очень быстро Соня научилась уклоняться от его манипуляций, вместе с тем узнавая лучше, как и вторая сестра, и по итогу их детская дружба возобновилась.       На несколько секунд урока младшая зависла, глядя прямо куда-то поверх головы Сережи и вспоминая все то, что происходило раньше и даже будто сожалея о расставании с друзьями на год, что было довольно несвойственно ей, особенно учитывая то, что это время будет пережито в компании сестры. Из состояния транса её вывело холодное «Романова, ты слушаешь?» прямо над ухом. Шёл урок гербологии, не самого любимого многими предмета, и Соня совершенно забылась, ведь речи преподавателя были почти такими же нудными, как выслушивание нотаций от кого-нибудь, а для девочки это было высшей степенью скучности. И вот, казалось бы, сейчас этот урок должен превысить все возможные границы надоедливости, бесполезности и прочих не самых весёлых критериев, как вдруг спасение последовало совершенно оттуда, откуда не ждали: Есенин вдруг вскочил с места, тут же заявляя, что он может ответить, и что у некоторых есть веские причины отвлекаться. Соня смогла выдохнуть — на этот раз Серёжа в коем то веке раз поступил как настоящий друг — и села на место, пока вышеназванный мальчик вместо ответа очень красиво лил какую-то бессмыслицу про глубокий смысл формы листа, что отлично у него выходило, тем самым быстро превратив тянущиеся десять минут до конца урока в пару мгновений.       Сразу после долгожданного звонка девочка направилась к спальням отделения своей сестры — узнать, была ли та вообще на уроках, но ответ был ясен заранее. Комната была не заперта, что тут же подтвердило все мысли младшей Романовой, и, с размаху ворвавшись туда, она сразу начала «читать мораль» сестре. –Лера, Господи, ты опять не ходила на уроки, да?!       Соня не сразу заметила, что злостная нарушительница правил всё ещё мирно спала, а потому секунд пятнадцать говорила что-то, сотрясая воздух, пока не поняла своей оплошности. Решение было принято быстро: будить прямо здесь и сейчас — и тут же исполнено. Младшая яростно стянула с Леры одеяло и чуть ли не закричала ей в ухо что-то вроде «А ну быстро вставай!», на что получила весьма заслуженный толчок в качестве предупреждения и поток бессвязной и не слишком цензурной речи в дополнение, содержащий в себе по большей части пожелания отправиться куда подальше. Но вместо того, чтобы внять предупреждениям и понять, что лучше не пытаться поднять «спящую красавицу» без должной для того причины, Соня вновь начала лезть с попытками разбудить, которые были неожиданно прерваны стуком в дверь.       Это, кажется, напугало малдшую неожиданностью, а старшую просто заставило наконец открыть глаза — гости, приходящие в её комнату (за исключением Сони) были редкостью, и тем более по обыкновению не стучались. И только хозяйка «Обители лени» или, проще, свалки в виде комнаты, хотя бы села на кровати, как кто-то за дверью наконец устал ждать и вошёл.       В потоке света, лучами прорезавшем полутьму комнаты, стояла фигура. Обрамленный золотым ореолом, создающимся из-за яркого освещения в коридоре, этот кто-то был поразительно похож на Иисуса или ангела, создавая почти что карикатурно клишированную сцену с большинства религиозных полотен с явлением Христа грешникам. Сияли драгоценным златом кудри, контрастируя с полутьмой в комнатке, а сама фигура их обладателя стала темной, но все равно словно излучаяя свет, если не материальный, то, как минимум, духовный.       Пару секунд сестры пребывали в легком шоке — ровно до того момента, как глаза привыкли к свету и тут же с личности внезапного гостя слетела вся завеса тайны: в дверях, ухмыляясь, стоял Есенин. Явления Бога не случилось, и первым делом свое негодование выказала именно Лера. — Да какого чёрта вы вообще именно сюда припёрлись? Под горой много других мест для проведения «социально-развлекательных» сборищ, и эта комната уж точно не одно из них. Идите отсюда подобру-поздорову, а я остаюсь спать ещё на пару часов… Или даже больше, — подавив зевок, она кинула негодующий взгляд на Соню, которая не удостоила старшую никаким ответом кроме скорченой рожи. Тут уже Серёжа вклинился в их молчаливое препирание, за секунду привлекая все внимание к своей персоне. — Вообще-то я хотел позвать вас кое-куда, но раз уж тут такой аппатичный настрой, то я пойду…       Театрально развернувшись, Есенин тут же услышал за спиной Сонин окрик «Ой, мы сейчас!» и громкую возню, в результате которой младшая всё-таки выволокла Леру из кровати, затем чуть ли не выпиннывая из комнаты, дабы отрезать пути отступления. Недолгий путь до какого-то относительно укромного уголка рядом со Сварожскими спальнями — и троица уже около загадочный двери, отворяющейся с тихим скрипом…       Старая кладовка сияла сотней золотистых огоньков гирлянды, будто перемигивающихся между собой, зазывая войти внутрь, на старом дряхлом ящике уютно расположился чайник и скромный фуршет из сладостей — наверняка тех, которые удалось натырить из столовой — пять стульев вокруг ещё одного древнего предмета мебели, прикрытого заботливо связанной чьей-то бабушкой шалью, ныне заменяющей скатерть… И, конечно, ещё два участника тайного торжества прощания: Аня Ахматова — волевая и с некоторой торжественностью в поведении и действиях ученица Хорса; и Антон Чехов: тихий мальчик со Сварога и один из хороших знакомых как Леры, так и остальной части разношерстной компании.       В довольно темной комнате среди хороших друзей было уютно. Импровизированный стол с едой опустел, но диалог, который завязался во время трапезы, от этого стал только интереснее — даже чай налить забыли. Вспоминали все самое интересное за эти несколько лет, будто расставаясь не на год, а на всю жизнь: и смешные ситуации, и какие-то действия или фразы учителей и учеников, иногда Серёжа или Соня начинали кого-нибудь обсуждать, перебивая друг друга, вынося какую-нибудь не слишком приятную всем личность на препарацию в диалог всех пятерых. Лера и Антон о чем-то тихо говорили между собой — часто случалось, что эти двое оказывались вне гущи событий, а потому часто могли обсуждать что-то философское, хоть обстановка редко была подходящей.       Сейчас картина складывалась такая: основной шум, конечно, создавал Сережа, и на этот раз причиной была дискуссия с Аней по поводу надобности перемывать всем косточки, что Ахматова считала неправильным; Соня очень активно слушала и частично учавствовала в диалоге, но вставить свои пять копеек мнения среди обстрела фразами между «дуэлянтами» было очень проблематично; Лера, заняв стратегическую позицию около второй тумбы (так определенно уменьшался риск получить случайную затрещину от Есенина, который очень активно размахивал руками), с некоторым интересом прислушивалась к теме разговора, но потом Антон отвлек ее внимание обсуждением кое-какого произведениях из данных на лето, и все её любопытство переметнулось уже к новому собеседнику.              Вечер приходил очень весело ровно до той минуты, когда дверь, вдруг резко распахнулась и в «банкетный зал» размером два на два не просунула голову какая-то старшеклассница, как оказалось, для того чтобы предупредить. — Если вы не хотите, чтобы вас исключили за эту пирушку в такое время, то лучше поторопитесь и валите отсюда сейчас же, класруки сегодня обходят спальни, поэтому не советую тут ещё торчать.       После этого все довольно быстро разбрелись по спальням, потому что получить никому не хотелось, пусть Серёжа клятвенно обещал продолжение банкета ночью, но уснул одним из первых, и, конечно, все не собирались снова.

★

      А на утро ни Романовых, ни их вещей в спальнях уже не видели.