Пэнси (ОтМетки)

Поступая на первый курс, одиннадцатилетняя Пэнси Паркинсон мало задумывалась о своей жизни после окончания школы. Тогда выпуск казался невообразимо далёким событием, практически недостижимым – как же, до него было целых семь лет. Позже, курсе на третьем, когда им уже начинали, пусть пока и не очень настойчиво, твердить о важности СОВ, она задумалась. И не придумала ничего особенного. Только то, что обычно хотят и получают девчонки вроде неё. В её планах на жизнь всё было до смешного просто: родители, друзья, хорошие баллы на экзаменах, карьера. Любовь. С неё всё пошло не по плану. Окружающие и родня по умолчанию предполагали, что Пэнси выйдет за кого-то чистокровного, за кого-то «из круга». Сватали её заочно то за Малфоя, то за Забини. Пэнси тоже так думала ровно до того момента, как её сердце пропустило удар от взгляда изумрудно-зелёных глаз за круглыми очками в дешёвой оправе. Полукровка. Сирота. Гриффиндорец. Гарри Поттер. Даже забавно, что тогда она была в панике и считала свои чувства концом света, а к серьёзному разговору с отцом о своих отношениях (который так и не случился) готовилась, как к бою. Однако даже тогда, когда она переплетала пальцы с тем, на кого даже смотреть не должна была, когда, уложив голову на его плечо, в тысячный раз прокручивала в голове свою речь и подбирала аргументы, представления о мире оставались в общем-то прежними. Семья, экзамены, карьера. Последняя особенно важна, потому что разговор мог пройти плохо, Пэнси могли выставить из дома, нужно было готовиться обеспечивать себя самой. Ей хотелось в Министерство, в Отдел по связям с общественностью: у неё всегда хорошо получалось оправдывать почти любые проделки слизеринцев перед деканом. Семья, экзамены, карьера. И всё это – в спокойном, стабильном мире. В том самом, который она знает всю сознательную жизнь. Где Хогвартс – самое безопасное место на свете; где слизеринцы взаимно ненавидят гриффиндорцев, пусть это и не мешает им периодически влюбляться; где Тёмный лорд мёртв уже пятнадцать лет, а не восседает в гостиной её лучшего друга в компании своей жуткой змеи. Пэнси теснее прижимает колени к груди, стискивает их в объятиях. В её комнате серо и тихо, слышно только её дыхание и тихое знакомое поскрипывание, с которым старый вяз при особенно сильных порывах ветра касался карниза её окна. В остальном доме пусто, остались только Пэнси и домовики. Эльфы её не тревожат. Все рождественские каникулы она почти не покидает своей комнаты и ни с кем не говорит. Весь мир, чтоб его, рушится прямо на глазах. Пятый курс был сложным. И одновременно самым невероятным в её жизни. Ещё никогда её сердце не билось так часто от щекочущего нервы адреналина, страха попасться кому-то на глаза и постоянного желания касаться, быть вместе, разговаривать. И никогда прежде ей так часто не приходила в голову мысль, что, возможно – только возможно – оказаться в другом факультете для неё было бы лучше. Можно было бы обнять его, не оглядываясь по сторонам, или послать в бездну Захарию Смита, не выдумывая никаких других причин. В горле комок и дыхание прерывается. Пэнси прячет лицо в колени, изо всех сил давит слёзы, но тщетно. Всё должно быть не так. Не так. Пятый курс был сложным, но его конец – настоящим кошмаром. Пэнси до сих пор помнит свои непонимание и ужас, когда, проснувшись летним днём, узнала обо всём: битве в Министерстве и о том, что Тёмный лорд наконец открыл своё возрождение обществу. Ещё тогда нужно было знать, что всё кончено, но Пэнси наивно и отчаянно цеплялась за осколки ускользающего мира. За осколки своего ускользающего мира. Но всё уже пошло трещинами и рассыпалось. Лето между пятым и шестым курсами было последним островком относительного покоя, которое они смогли урвать. За Гарри присматривал Орден Феникса, родители Пэнси предпочли придержать её дома, пока ситуация окончательно не прояснится. Однако немыслимым образом удалось встретиться целых три раза, и Пэнси изо всех сил надеялась, что всё как-то уладится. Что министр магии и Дамблдор – раз теперь оказались на одной стороне – что-нибудь придумают. Что родители – не зря же всё время с кем-то встречаются, говорят, обсуждают – что-нибудь придумают. Что всё исправится до того, как они окончат школу, а иначе просто нечестно. А потом в конце лета Паркинсонов в полном составе пригласили в Малфой-мэнор. Драко встретил её в саду, отвёл в сторону, пока взрослые поднимались по парадным ступеням, и среди цветущих розовых садов, глядя в сторону с плотно сжатыми губами, показал ей метку на левой руке. Сердце Пэнси сжало ледяной рукой: поняла, кого встретит за тяжёлыми дверями фамильного дома Малфоев. Встретила. Стояла, едва дыша и пряча взгляд, вцепившись в руку Драко, как в соломинку. Вот, с кем говорили и договаривались родители всё это время, вот, какую сторону они приняли. Вот момент, когда до неё окончательно дошло, что всё потеряно. Великий Мерлин, как после этого она могла смотреть Гарри в глаза?.. Не могла. Тишина комнаты начинает давить, однако двинуться у Пэнси нет сил. Родители снова… там, наверное. Она предпочитает не думать об этом и не спрашивать, никогда не спрашивать, чтобы не узнать ничего такого, чего не хотела бы знать. День за днём единственной компанией остаются домовые эльфы, Пэнси впервые в жизни жалеет, что приехала на Рождество домой. Но остаться в замке было бы ещё хуже. Гарри остаётся в замке каждый год. Она и так с трудом выдержала эти несколько месяцев. Внезапная вспышка злости заставляет изо всех сил швырнуть подушку в пол. В воздух взлетают несколько перьев, Пэнси не видит, Пэнси хватается за книгу на прикроватной тумбочке, книга летит вслед за подушкой. В груди печёт. Драко не говорит про своё задание. Пэнси не спрашивает. Гарри не верит. Гарри подслушал разговор в поезде, уверился в том, куда вляпался Драко, и кипел от злости. В какой-то момент он не выдержал. Бросал ядовитые слова, понося Драко и всё семейство Малфоев, а потом, успокоившись, крепко прижав Пэнси к груди, со свойственной ему горячей убеждённостью в своей правоте сказал: «Хотел бы я посмотреть на лицо этого урода, когда ты сказала ему, что вы больше не друзья». Его рука лежала на её волосах, и было так трудно найти слова, чтобы рассказать ему правду. Он отступил на шаг, смотрел на неё расширившимися глазами, не веря и пытаясь найти признаки лжи. Пэнси никогда его таким не видела. Только смотрела, смахивая с ресниц слёзы, пока он разносил Выручай-комнату, крича что-то про Пожирателей смерти, ублюдков и злодеев. Пыталась ему объяснить, но он уже нёсся по знакомой колее. Губы Пэнси изгибаются в зло-горькой усмешке. Она вытирает лицо, оглядывается. На полу перья вперемешку со страницами, смятые наволочки и вывернутые корешки книг. Уже совсем стемнело, за окном видно только краешек месяца, не до конца скрытый тучей, и по-прежнему изредка слышится скрип. Тонко пахнет карамелью. Может, Пикси снова варит её любимый какао. Очень кстати, во рту слишком много горечи. Она пыталась ему объяснить. Но когда Гарри Поттер выстраивает свою теорию, он всегда перестаёт замечать всё, что под неё не подходит. Гарри не приходится переживать за жизни своих родителей, зависящих от прихоти тирана. А ей и Драко – да. Каждый день. Пэнси может его понять. Его родители, как бы ужасно это ни звучало, в безопасности в могиле. А семья Уизли, которых он искренне считает своей семьёй, в безопасности под крылом Министерства и самого Дамблдора. Им ничего не угрожает. Они с самого начала выбрали правильную сторону. А что с Паркинсонами и Малфоями? Даже если они прямо сейчас явятся к министру с раскаянием и извинениями, кто им поверит, кто не сочтёт засланными шпионами? Заложники ошибок прошлых дней и собственных устаревших убеждений. Пэнси может понять Гарри. А Гарри Пэнси – нет. Он посмотрел на неё такими глазами, будто впервые по-настоящему увидел, отступил на шаг, потрясённо качая головой. Презрительно бросил: «Не знал, что тебя так легко испугать». И ушёл. Выручай-комнату в тот день разносили дважды. Пэнси снова и снова прокручивает в голове его слова, его лицо и голос. В груди горит всё больше, руки потряхивает. Ни черта ты не понял, Гарри Джеймс Поттер! Это мои чёртовы родители, чистокровные снобы они или нет, и других у меня никогда не будет. И если это то, что ты имеешь в виду по словом «легко», то да, прокляни тебя Салазар, меня очень легко испугать! Внутренний голос оглушителен, вниз летит ещё один предмет – вредноскоп, который кто-то подарил на Рождество. Осколки разлетаются, на полу беспорядок. Становится чуточку легче. Вот один из немногих плюсов того, что дома пусто – в тишине и одиночестве можно выпустить хотя бы часть того, что приходилось держать в себе неделями. С момента того самого разговора. Пэнси не имеет понятия, как она продержалась так долго, когда приходилось видеть его в коридорах школы почти каждый день, пересекаться на занятиях и при этом делать вид, будто совершенно ничего не произошло. Будто и не было одного совершенно чудесного года. Как будто она не чувствует себя так, словно в её душу запустили Бомбардо. А впереди ещё пол точно таких же года. Завтра Рождество, а потом всего несколько дней в благословенной домашней тишине, и – обратно. Особенно обидно, несправедливо и вообще вызывает зубной скрежет одна деталь: Пэнси одна. Всегда одна. Теперь. С этой болью ей не к кому пойти. У Драко своё бремя, он постоянно занят своим заданием, о котором ни с кем не говорит, и трогать его лишний раз Пэнси не решится. А больше никого и не было. Остальные – лишь приятели, однокурсники, не друзья. А у Гарри есть Грейнджер, все Уизли… Пэнси видела – у него всё отлично. Улыбается, веселится, совсем на неё не смотрит, словно и правда забыл и отсёк то, что было. Пэнси ненавидит ту секунду, когда влюбилась в него. Пэнси ненавидит его за то, что он не страдает. Пэнси ненавидит его за то, что появился в её жизни. Пэнси падает лицом в одеяло и кричит в него так громко, как может. Пэнси никогда не сможет возненавидеть его достаточно сильно, чтобы разлюбить.