***
— Да кто так делает?! — донесся из-за угла зычный голос его младшего ученика, стоило Яо Чэню приблизиться к тренировочной площадке. — Я же сказал: ци направляем в левую руку. Или вы левую от правой отличить не можете?! Алхимик удивленно хмыкнул и ускорил шаг, заитригованный происходящим. С каких это пор паршивец наставником заделался? Сяо Ян первым заметил его приближение и, мгновенно отвлекшись, поклонился, подавая пример младшим. — Учитель. — Ученики приветствуют главу Павильона! — тут же громко раздалось вслед за ним нестройным хором. Яо Чэнь изумленно, но с явным удовлетворением обозрел склоненные макушки, задержавшись взглядом на центральной, не зная, радоваться ему такой самодеятельности или ждать от нее беды. — Продолжайте, продолжайте, — он помахал рукой, разрешая вернуться к тренировке, — не обращайте на меня внимания, — и, отойдя в сторону, прислонился к дереву неподалеку от Сяо Яна, который, лукаво сверкнув на учителя глазами, тут же продолжил раздавать указания. — Вы дашисюна своего где потеряли? — наконец скептически поинтересовался алхимик, когда ученики, получив задание, занялись отработкой. Они тут же озадаченно переглянулись, не зная, что на это ответить, но, поймав подозрительно веселый взгляд Сяо Яна, поспешно вернулись к занятию. Юноша усмехнулся и подошел к наставнику, прислонился к дереву рядом, точно так же скрестив руки на груди. — Я, учитель, любезно согласился взять на себя эту тренировку, пока шисюн отсыпается. Яо Чэнь удивленно посмотрел на младшего ученика, совершенно не ожидая от него такого великодушия, — как вдруг лицо озарилось пониманием, он лукаво прищурился и насмешливо уточнил: — Только эту? Сяо Ян укоризненно взглянул на него, в то время как уголок губ дернулся, выдавая его веселье. — Ну, может быть, и не только, — милостиво согласился он наконец, чем вызвал у наставника фырканье и довольную ухмылку. Яо Чэнь задумчиво посмотрел на тренирующихся учеников, которые нет-нет да поглядывали в их сторону, не скрывая своего любопытства. Алхимик подмигнул им, усмехнулся на покрасневшие уши и, легко оттолкнувшись от ствола, направился дальше. — Хорошая работа, малец, — похвалил он Сяо Яна, тепло взлохматив ему волосы напоследок. Парень улыбнулся и покачал головой, глядя на неспешно удаляющуюся уверенную спину наставника: солнце светило ярко и стояло высоко, отчего белое ханьфу казалось облитым жидким золотом, на котором сплошным полотном струились густые серебряные волосы. Сяо Ян, прищурившись, посмотрел наверх, прямо на огромный ослепительный шар, который будто приветливо подмигивал ему сквозь неплотную завесу ресниц, — и благодарно подмигнул ему в ответ. Жизнь продолжалась.Бонус-4.1
9 августа 2024 г. в 01:00
Хань Фэнь не ждал гостей в столь поздний час — но еще меньше он ожидал, что, открыв дверь на стук, обнаружит на пороге комнаты Сяо Яна с кувшином вина.
Он стоял ровно и в целом выглядел абсолютно трезвым, а глаза, когда он поднял взгляд на шисюна, смотрели ясно и решительно. «А парень-то вырос», — как-то отстраненно пронеслась в голове Хань Фэня неожиданная мысль.
— Позволишь? — Сяо Ян вопросительно вздернул бровь, видя, что тот не торопится ни впустить его, ни прогнать — только смотрит нечитаемым взглядом как на привидение. Хань Фэнь молча посторонился.
Парень уверенно прошел в глубь комнаты, коротко огляделся и, не придумав ничего лучше, опустился на пол у стены, согнув ногу в колене и положив на нее руку с кувшином. В комнате повисло молчание.
— Зачем ты здесь? — Хань Фэнь не выдержал первым: приблизился, требовательно посмотрел на юношу сверху вниз. Тот пожал плечами и вскинул голову, лукаво прищурив один глаз, снова вздернул бровь.
— Ты что же, забыл, какой сегодня день? — поинтересовался насмешливо, но в этой насмешке отчетливо сквозила горечь.
Хань Фэнь невольно хмыкнул: яблоко от яблони. Этот паршивец уже учительскую манеру перенимает.
— Я помню, — отозвался сухо. Еще бы не помнить: смерть шицзе до сих пор, даже спустя столько лет, стояла у него перед глазами. — И именно поэтому недоумеваю, почему ты здесь. Мне казалось, меня ты в этот день захочешь видеть в последнюю очередь — разве что в гробу.
Сяо Ян скривился и отвел взгляд, задумчиво рассматривая неровную стенку кувшина. Наконец он подцепил ногтем печать и, сковырнув ее и отбросив куда-то в сторону, отпил прямо так, высоко запрокинув голову. Кадык дернулся, на подбородке заблестела золотистая капля.
— Я тоже так думал, — утерев рот рукавом, легко согласился он и неожиданно прямо и открыто взглянул на Хань Фэня. Казалось, его совершенно не смущала необходимость смотреть снизу вверх: он явно чувствовал себя хозяином положения. — Но знаешь… — еще один глоток, — я не простил тебя за мать, это правда, — по лицу Хань Фэня пробежала судорога: как будто он ждал иного. А парень меж тем продолжал, словно и не заметив: — Но я точно знаю, что она бы простила, — уголок губ дернулся, он снова сделал долгий глоток. — Поэтому я решил оставить прошлое в прошлом. Что бы ни было тогда, сейчас ты мой шисюн и у нас общий учитель, который совершенно не рад видеть, как мы с тобой собачимся.
По мере того как парень говорил, спокойно и непринужденно, будто речь шла всего лишь о совместном путешествии, глаза Хань Фэня расширялись все больше, а руки отчетливо охватила предательская дрожь. Он молчал, совершенно не доверяя сейчас своему языку, а внутри настойчиво зрел пузырь, с каждым безжалостным словом распирая все сильнее и сильнее. А Сяо Ян будто и не видел, какой эффект оказывают его слова, — только говорил, периодически отпивая из кувшина, и совсем, кажется, не пьянел.
— Так что? — он вскинул бровь и неожиданно пронзительно посмотрел прямо в темные омуты, не позволяя отвести взгляд и не таясь. — Принимаешь? Шисюн, — и протянул ему початый кувшин как трубку мира.
И почему-то именно этот жест, такой чуждый и невозможный в их обстоятельствах, стал для Хань Фэня последней каплей: он дернулся как от удара, почти чувствуя, как внутри с грохотом лопается пузырь вины, отчаяния и надежды, отшатнулся и, словно не удержав равновесия, упал на колени. Он не знал, сколько стоял так, с болезненным неверием вглядываясь в спокойное, открытое и решительное лицо напротив, что искал в так похожих на ее глазах, на дне которых плескалась старая горечь — и ни капли былого гнева. Как вдруг медленно и неуклюже, как деревянная кукла на шарнирах, склонился до пола, почти стукаясь лбом.
— Прости, — тихо и хрипло прозвучало в оглушительной тишине комнаты.
Хань Фэнь никогда не извинялся за прошлое — ни перед Сяо Яном, ни даже перед учителем. Это казалось злой жестокой насмешкой, почти издевательством: будто одно нелепое «прости» может отменить все то, что он натворил, оживить мертвых и вернуть все как было. Он не просил прощения, не оправдывался — он просто делал, что мог, поступками доказывая свою преданность и капля за каплей искупая хотя бы часть своей необьятной вины. И ничего не ждал.
Но почему-то именно теперь, после этого дикого, невозможного в своей щедрости предложения от того, кого он еще недавно считал надоедливым паршивцем, а сейчас смотрел на него как на равного, — именно теперь это казалось как никогда правильным и уместным, словно ему наконец дали на это право.
Откуда-то спереди послышался тяжелый вздох и приближающийся шорох ханьфу — и неожиданно сильные руки потянули его за плечи.
— Вставай, — всегда звонкий, раздражающий своей громкостью голос сейчас звучал очень устало, будто эта сцена и из него высосала все силы. — Прошлое — прошлому, шисюн. Я не хочу и дальше травить душу бессмысленной ненавистью и тебе не советую травить ее такой же бессмысленной виной. Легче от этого уж точно никому не станет.
Хань Фэнь медленно поднялся, все еще до конца не веря в происходящее, как завороженный посмотрел в непривычно теплые глаза юноши, которые сейчас оказались неожиданно близко.
— Спасибо, — выдохнул на грани слышимости, с этим «спасибо» словно выпуская все то, что терзало его все эти годы, — шиди.
Сяо Ян хмыкнул, губы тронула печальная, но какая-то светлая полуулыбка, он снова протянул шисюну кувшин, вопросительно глядя на него.
Рука, дрогнув, неуверенно приняла кувшин.