***
Середина дня. Холлидэй смыл краску с гривы и хвоста при помощи специальной смеси. Пора вернуть долги. В запасе оставалось ещё больше четырёх месяцев, но ему хотелось поскорее разобраться с этим вопросом и жить спокойно дальше. Они ощущались не как якоря, а скорее как плавание в бассейне с сумкой, набитой камнями — не слишком мешает, не опасно и можно сбросить в любой момент. Так почему бы не проделать это сейчас? От ожидания только хуже. С этими мыслями он и покинул свою квартиру на улице Роскошная. Снаружи вовсю разгулялась зима, будто вышедшая на загородный пикник, застелившая мир белым полотном. Всё покрылось снегом, даже старый мусор по углам. Высокие дома и хруст под копытами сопровождали его, пока он погружался в размышления о дальнейшей жизни. Прохладный воздух хорошо прочищал мысли. Чем заняться после выплаты долгов? Продолжать играть в казино всю оставшуюся жизнь? Или заработать деньги на полноценное обучение, чтобы потом вступить в одно из семейств? С обычной работой у меня будет напряг, а так я смогу хотя бы обрести защиту... к примеру, в семействе Стилмейн. Там мои навыки в любой сфере могут пригодиться. У меня появятся связи, даже какая-то карьера и благородное дело. Двое жеребцов-подростков оживлённо болтали под музыку из радиоприёмника, стоявшего на открытом окне первого этажа. Мелодия без слов, бодрая и энергичная. Под неё даже можно танцевать, включать на вечеринке или на мероприятии с толпой. Очевидно, ребята решили отдохнуть от попыток похоронить друг друга в сугробах. Холлидэй не обращал внимания на них, а они — на него. Идиллия. —... и что было дальше? — спросил один из них с горящими глазами. — Жили они долго и счастливо. Вот и всё. — Правда? В это трудно поверить. — А чего ты ожидал? Это же сказка. Там всегда всё заканчивается хорошо. — Хотел бы я оказаться в такой сказке. — И я... С другой стороны, богатая жизнь быстро наскучивает. — Будто ты знаешь, каково это, — хохотнул слушатель. В ответ рассказчик послал презрительный взгляд, чем усилил смех первого. — Ну ведь правда... испытываешь каждый день одни и те же наслаждения. Это как есть только сладости. Со временем становится тошно, живот болит. Говорят, что некоторые от богатства сходят с ума, начинают заниматься дурацкими вещами. — Лучше богатая скучная жизнь, нежели бедная и непредсказуемая. В богатой жизни можно хотя бы отыскать разные способы себя развлечь... или с кем развлечься. Кстати, Свити Бисквит сегодня у себя дома или помогает матери в лавке? Холлидэй был уже далеко. Его уши не слышали разговора, хоть он за ним и не следил. Он размышлял над роскошной жизнью, которое рисовало его воображение. Где его признают, где у него есть доступ к самым различным жизненным благам и возможностям. На устах застыла мечтательная улыбка, которую, казалось, ничем нельзя было содрать. Такими темпами худощавый оранжевый жеребец дошёл до магазина, увидев знакомую неоновую вывеску с перевёрнутой восьмёркой. "Бесконечный провод". Звякнув колокольчиком, он перешёл порог и осмотрелся. Всё осталось по-прежнему: разнообразные провода, извиваясь, свисали с креплений, некоторые были намотаны на катушку. Посетитель перед ним как раз закончил с покупкой и пошёл на выход из магазина. Холлидэй тактично и своевременно, будто на него катился огромный валун, с равнодушным видом отошёл в сторону. За прилавком стоял малиново-молочный жеребец. В этот раз его лицо в холодном белом свете потолочных ламп оказалось куда менее приветливо, чем в прошлый раз. При виде клиента он всегда пытался сохранять дружелюбный вид, но даже Холлидэй чувствовал, что что-то не так. Его даже не узнали. — Чем могу помочь? — спросил продавец, с усилием выдавив эту фразу — словно открывал неподдающуюся банку консервированных огурцов. — Я... хочу выплатить кредит. Взгляд жеребца обрёл чёткость и осознанность, пелена раздражения почти развеялась. Он внимательно посмотрел на тощего оранжевого жеребца в недорогом пальто и попытался вспомнить, кто он — но образ ускользал, как мыло в ванне. Он быстро сдался, не желая напрягать извилины ради малознакомого пони сейчас, когда те поглощены куда более важным делом — составлением списка всех грехов и недостатков супруги. — Пройди в заднюю комнату. Там тебя примут, — он с какой-то вибрирующей злобой выплюнул эти слова, будто сама мысль об этом помещении или о том, кто там находится, его бесила. Холлидэй кивнул и прошёл, открыв дверь. Белая единорожка со светло-фиолетовой гривой, завязанной в пучок на затылке, сидела за рабочим столом и с не менее раздражённым видом чинила пульт от зелёной машинки на радиоуправлении, который никак не хотел чиниться. В гробу я видала! Осталось загадкой, кому это было адресовано — мужу или пульту. Возможно, им обоим одновременно. Она в целом была бы счастлива, если бы все её проблемы дружно собрались в плотную кучку, а она с хитрой ухмылкой погладила бы огромную кувалду, как типичный злодей фильма — свою чёрную кошку, и единственным ударом со словами "НА НАХУЙ!" изничтожила бы эту кучку с такой силой, будто взорвалась жар-бомба. Белый безжизненный свет люстры бросал тени на полки с ящиками с бытовой техникой и прочими вещами. Инструменты разложены на столе, кусочки проводов, деталей электроники и самоцветов валялись тут и там. В воздухе по-прежнему хорошо ощущался запах канифоли. С кислым видом, будто во рту её несколько часов мариновался ломтик лимона, она улыбнулась клиенту, на которого почти сразу обратила внимание. — Чем могу помочь? — прозвучало немного грубо, но Холлидэй не обиделся и не придал этому значения. — Нужно что-то починить или речь пойдёт о кредите? — Да, о кредите. Я хочу его выплатить. Меня зовут Холлидэй. Я был здесь больше полугода назад. — Минутку... — заговорила она. Её рог вспыхнул знакомым серебряным светом. Он вспомнил аромат мяты, что исходил от единорожки. К её лицу подлетел деревянный планшет со списком. Спустя пару секунд её глаза остановились на нужном имени; она ещё немного порылась в столе и достала лист с перечнем ценных вещей. — Нашла. Кредит на пять тысяч крышек. Сумма возвращения составляет десять тысяч. У тебя ещё четыре месяца. — У меня уже есть сумма. Вот, — сказал он, вытягивая из своего тёплого пальто чек на сумму в десять тысяч крышек. Молочного цвета единорожка уставилась на него, а затем на Холлидэя. Воспоминания стремительно хлынули из её подсознания в сознание, обескураживая: все её гневные мысли разом застыли, как от пощёчины. Само собой, возвращение кредита не являлось для неё чем-то неординарным, но именно этот кредит вызвал больше всего эмоций. Он же самый крупный для неё. Муж... убедил довериться сомнительному незнакомцу, который был юридически в плену грифины, любительницы полакомиться мясом пони. — Да... Славно... — только и сказала она. Раздражение и гнев улетучивались, как эхо стихающей бури. Она будто в трансе забрала у клиента чек и сделала в его паспорте отметку о погашении долга. — У тебя получилось, как я поняла? — негромко спросила она, вспомнив про какой-то его проект. — Ага. Я уже получил выгоду. — Прекрасно, когда у кого-то что-то получается... — она растерянно смотрела на чек, странно опустошённая. Облегчение и радость смешалось с чувством вины перед мужем. — Больше ничего не нужно? Холлидэй покачал головой. — Ну... тогда всё. Он кивнул и вышел из магазина. Единорожка ещё долго сидела за столом с потерянным видом. Взгляд упал на пульт управления зелёной машинкой, и — как по волшебству — до пони дошло, почему не получалось починить его. Меньше чем за минуту зелёная машинка закружилась по столу, её крошечные колёса энергично вертелись, следуя командам, посылаемым из пульта посредством радиоволн. Впервые за прошедшие сутки она непроизвольно улыбнулась, искреннее радуясь пронзительному жужжанию маленького моторчика. Вся окружающая действительность потускнела, подобно затухающей масляной лампе, исчезло и перестало иметь смысл всё, кроме игрушки. В голове зазвучал приглушённый детский смех и изумлённые вздохи жеребят, которые смотрели на первые попытки белой кобылки без кьютимарки чинить и делать всякие штуки. Она тогда сидела на ступенях у подъезда родительского многоквартирного дома, жеребята окружили её и визжали от радости, видя, как белая машинка со светло-фиолетовыми полосами ездит по бетонной ступеньке и на скорости спрыгивает с неё. Одно дело — управлять предметами при помощи телекинеза, где ты по-прежнему чувствуешь их на "ощупь", и совершенно другое — обходиться без магического вмешательства. Весь этот безмятежный смех, восхищение её умениями... Белая единорожка моргнула, услышав, как машинка упала со стола, и почувствовала навернувшиеся слёзы. Смахнула их. Подняла машинку телекинезом и ещё раз её осмотрела — но не из-за того, что она могла поломаться от падения с такой высоты. Все её нынешние достижения в семействе кажутся обыденными на этом фоне. Материальные накопления и прочие блага жизни уже не доставляли такого удовольствия; да и в целом те времена приносили ей куда больше счастья, чем настоящее. Она почувствовала себя самой глупой пони, когда её взгляд вновь сфокусировался на банковском чеке в десять тысяч крышек. Сумма впечатляющая — но куда важнее возвращение к тому, что сейчас приносит ей главное счастье в жизни. Уши малиново-молочного жеребца дёрнулись, когда он услышал цокот копыт позади. Он инстинктивно обернулся и собирался демонстративно отвернуться, но вместо этого уставился на лицо белой единорожки, на её подрагивающие губы. Она слишком много пережила за последние дни и вымоталась. Его сердце защемило, оно наполнилось чувством вины. Он должен был быть её поддержкой, он должен был понимать, что борьба в семействах нелёгкая, что на пути много препятствий, об которые может споткнуться каждый. — Ты заработал пять тысяч крышек, — тихо сказала она. Он моргнул в удивлении, полностью сбившись с мыслей и с зарождавшегося желания улыбнуться и обнять её. — Не понял. — Тот жеребец... ты в него поверил тогда. И вот всё окупилось. Спустя пару мгновений сказанное дошло до него, на его устах проступила та самая мягкая улыбка, от которой что-то ёкает в её груди, а колени превращаются в растаявший шоколад. Серые глаза заслезились, и его улыбка растворилась перед её взором — как раз когда он полностью повернулся к ней, открыв передние ноги для объятий. Пошатываясь, она добралась до него и обняла, зарываясь носом ему в шею и увлажняя его шёрстку горячими тихими слезами.***
Обутые копыта Холлидэя размеренно давили снежинки в грифоньем районе. В основном эти места контролирует семейство Фалкон; кварталы изобилуют производственными мощностями по созданию оружия и боеприпасов. Оранжевый жеребец в недорогом пальто подскочил на месте от внезапного грохота, раздавшегося откуда-то из глубин здания справа. Прежде чем его мозги осознали, что он почти мгновенно оказался на противоположной стороне дороги, глаза увидели над фасадом здания жёлтую подсвеченную вывеску со стилизованным изображением дула револьвера в момент выстрела: "ТИР" Испустив облегчённый вздох и убрав копыто с груди, под которой барабанило сердце, Холлидэй вернулся на тротуар и пошёл дальше. Он всё ещё вздрагивал от каждого выстрела. Улица полна заведений, что предоставляют услуги по продаже, обслуживанию оружия и способы развлечений с его использованием — вроде того же тира, где можно поучаствовать с надеждой выиграть приз в виде недорогого ствола или плюшевой игрушки, или стрельбищ, где можно за небольшую плату пострелять и протестировать образцы оружия с различными модификациями. Фалконы постоянно взаимодействуют с живностью и мутантами, поэтому здесь можно приобрести полноценные чучела и другие украшения, но основная масса товаров отходит Софтхувз, которые занимаются ещё и производством одежды. Отличительной чертой многоэтажных домов этого района было наличие открытых просторных балконов, через которые грифоны, живущие на верхних этажах, могли быстро попасть к себе домой или покинуть его. Всё сконструировано удобным для приземления образом. Работа в ресторане, где подавали "Богатый внутренний мир", сказалась на Холлидэе, даже травмировала его. Всё окружение обладало некой враждебной силой, высасывало из него уверенность и самообладание с той же эффективностью, что и кафедра — из боящихся сцены и всеобщего внимания. Холлидэй чувствовал себя обнажённым, как в страшных снах, но не из-за стыда. Телу казалось, что его рассматривали не с насмешкой, презрением или похотью, а с куда более пугающим подтекстом, будто взгляды обдавали морозом, из-за которого разбегались мурашки. Голодные глаза оценивали аппетитность его тела в прямом смысле этого слова. Всё его сознание застыло в параноидальном ожидании, вслушиваясь в каждый шорох, тень или движение — они усиливали убеждение, что за ним наблюдают облизывающие клювы хищники, оценивающие добычу и выжидающие удачного момента. Он выглядел ещё меньшим — весь сжался, притих, пытаясь уменьшить свою заметность, превратиться в маленькую мышку. Сильнее всего к бегству как можно дальше отсюда его побуждали пронзительные хищные крики из ближайших домов. Крики, пропитанные силой и властью, будто говорящие: "Я тебя вижу, мясо. Я ви-и-ижу!". Выделялся для ушей Холлидэя и шум от взмахов могучих пернатых крыльев — поток воздуха мерещился его оранжевой шёрстке под толстым слоем зимнего пальто. Грифоны пролетали над ним, и слабая из-за слоя облаков тень падала на Холлидэя — но для его испуганного сознания она стала воплощением ужаса, словно сама Тьма набросится на него и утащит куда-то в бездну, навсегда лишив тепла и света. Двое грифин-подростков сидели у края балкона на четвёртом этаже, свесив задние лапы и хвосты. В передних лапах они держали револьверы, на которых сосредоточили свои искрящиеся, как при коротком замыкании, восторгом глаза. — Классный ствол! — с чувством проговорила одна из них, глядя на лапу второй грифины, сжимающую пистолет за держатель. — Он такой длинный... дай пощупать! Оружие грифонов зачастую разительно выделяется на фоне того, что используют пони. Их конструкция позволяет держать их в лапах, а не во рту или боевом седле. Клюв обладательницы более толстого и длинного ствола исказился самодовольной ухмылкой. — Да у тебя тоже ничего ствол, — добавила она. Подруги обменялись револьверами. Получившая ствол побольше тут же стала ощупывать и поглаживать его, наслаждаясь прохладой стали в своей лапе. Вторая повертела револьвер поменьше в своих лапах. — Твой небольшой, но балансировка лучше, да и держать его приятнее. Обе невзначай прицелились в оранжевого земного пони, который шёл, постоянно подёргиваясь, будто одет в самый колючий свитер, сшитый бабушкой на зимние праздники. Тот их не замечал: грифины сидели практически неподвижно. Владелица меньшего револьвера ухмыльнулась: с подростковым задором в её голове зародилась идея пошутить над ним, выстрелив под копыта. Владелица большого ствола заметила её намерения. Она бы не прочь поглумиться над пони, но для неё это уже слишком — она предпочитала подначивать словесно. — Даже не думай, — сказала она. — Да брось, всего один выстрел. — Нет, — решительно сказала она. — Это из-за того, что я хочу выстрелить из твоего револьвера? — спросила она, всё ещё целясь в абстрактную точку перед копытами Холлидэя. — Ты целишься не лучше, чем пьяный грифон перед толчком. — Грифина с большим стволом в лапах повернулась и открыла клюв, но её опередили, поняв её потенциальную просьбу: — А ещё, учитывая, как он дёргается, в неудачный момент попадёт под выстрел. Моя меткость тут не поможет. — Зануда, — вздохнула она. Они вернули револьверы друг другу. — Если бы ты подстрелила пони, то несколько месяцев подшучивала бы разве что над сокамерницами. Если бы убила — месяцы превратились бы в годы. Холлидэй шагал дальше. Мимолётом его подсознание замечало — поверх домов с открытыми балконами и приземляющихся туда хищных птиц — дымоходные трубы фабрик, устремившиеся в небо, как коготки тонущих грифонов, ищущих спасения, но за предательство идеалов или раскрытие тайны семейства Фалкон вместо лапы помощи они могли рассчитывать разве что на кирпич от тех, кому приказано было их утопить. В какой-то момент мозг Холлидэя дал команду застыть и немного успокоиться: его заслепил яркий жёлтый свет от вывески — "В хватке грифона". Он вошёл через парадный вход ресторана, и, побоявшись взглянуть на зал, заполненный преимущественно хищными птицами, сразу подошёл к столику администратора, за которым стояла молодая грифина с вежливым — из-за специфики работы — выражением лица. Линия клюва растянулась в приветливой улыбке, что оказало на Холлидэя успокаивающий эффект. Пони в таких местах грифину-администратора не удивляли, но всё же здесь они редкость. Она с интересом посматривала на него и не могла не отметить нервную позу худощавого оранжевого жеребца, когда он перешагнул через порог. Холлидэй не помнил, видел ли он её раньше, когда работал здесь. У него вообще плохо с запоминанием имён, если они не отображены где-то визуально крупными буквами, как вывески магазинов или афиши. — Я бы хотел увидеться с шефом... у меня к ней долг, — проговорил он и удивился: его голос по-прежнему дрожал подобно стиральной машинке на неровном полу в подвале. Администратор бросила на него сомнительный взгляд, повернув голову и пытаясь сохранить этикет, но невольно продемонстрировала ему длину своего клюва, от чего ему стало не по себе. Изгиб линии клюва показался ему злорадным. — Меня з-зовут Холлидэй. Я здесь работал почти девять месяцев назад. Когтистая лапа потянулась к записной книжке у стола, раскрыла её и пролистала. Холлидэй не мог не думать о силе и остроте этих когтей. — Сейчас... Ага... О. Да, у меня оставлена пометка, что некий Холлидэй может явиться в течение года. Тогда проходи. Она махнула передней лапой, указав на служебную дверь позади себя. Ему не нужно было указывать. Он помнил, как туда попасть, но благодарно кивнул и зашагал к служебным помещениям, чувствуя, что колени будто обмазаны быстротвердеющим бетоном. Он старался не глазеть на обеденные столы, боясь увидеть там потроха пони. В коридоре он подошёл к двери начальницы, поднял ногу, с трудом проглотив скопившейся комок страха размером с бейсбольный мяч, и постучал. После разрешения он вошёл в кабинет. Интерьер ничем не примечательный, кроме шкур и чучел животных и мутантов с Пустошей. К счастью, здесь не оказалось чучел пони. Коричневая хищная птица восседала за письменным столом. Она отложила газету, моментально узнав Холлидэя. Его испугало то, что она хорошо его запомнила. Меньше чем за секунду хищные глаза довольно вспыхнули, изучая его зажатую, испуганную и смиренную позу. Больше всего она следила за его распахнутыми глазами, пытаясь залезть в мозг и прочитать мысли. И с удивлением обнаружила, что уже "сидит" там последние... девять месяцев? Она точно не могла сказать, зато прекрасно помнила страх Холлидэя, когда прижала его к холодильнику; сейчас его выражение существенно отличалось. Хищники знают все оттенки страха в глазах добычи — в глазах Холлидэя застыл трепет. Это взгляд того, кто буквально увидел наяву кошмар, не оставлявший его в покое. Он не переставал думать обо мне, а сны... Ох, хотела бы я увидеть, что рисовало его воображение! Её тело поднялось, могучие мышцы пришли в движение. Круп Холлидэя с той же скоростью беспомощно опустился на ковёр. Она подошла к тощему запуганному кошмарами жеребцу — довольно близко, как в тот раз. Она смотрела на него сверху вниз, как на кролика. Удерживать содержимое мочевого пузыря резко стало труднее. Он позабыл, что его спасение лежало во внутреннем кармане пальто. — Привет, мешок с костями, — тихо проговорила она. Самодовольная ухмылка растянулась на клюве, как клиент на столике у массажиста. — Помнится, я говорила тебе не возвращаться сюда, пока не вернёшь крышки или не приведёшь упитанного пони... — Она невзначай бросила взгляд в открытую дверь, зная, что с ним никого нет. — Если там никого нет... то почему оставил дверь открытой? Бескультурщина. Она обошла Холлидэя, закрыла дверь. Хотя бы не на замок. Оранжевый земной пони боялся шевельнуться. — Итак... никакого упитанного пони, — проговорила она, встав на то же место перед ним, и её массивная лапа как-то с любовью и заботой легла ему на голову. Холлидэй призвал все свои остатки воли, чтобы не согнуться от страха и не упасть не живот. Она хотя бы не хваталась за него, как падающий старик — за костыли. — Значит, ты принёс крышки? Он закивал, хотя с лапой на голове это было сделать трудно. — Удивительно. Не ожидала, что у тебя это получится. Ещё так быстро. Грифина под искренним впечатлением. Её лапа оставила голову и коричневую гриву в покое, как собака, потерявшая интерес к игрушке. Она встала перед ним, продолжая с ухмылкой упиваться трепетом перепуганной добычи. Он собрал крышки, но при этом боится меня. Какой прекрасный экземпляр. Мне почти жалко, что я позволила себе его отпустить. С таким можно играться долго... Его собственные кошмары проделали неплохую работу, но я бы смогла добиться большего. Плевать, что он тощий... а вот его лицо! Как раз когда она собралась ещё шире ухмыльнуться от собственных немного похотливых фантазий, оранжевый жеребец потянулся лицом к внутреннему карману и достал чек. Она пренебрежительно взяла его из зубов, сдержав вздох разочарования. Прочла содержимое. — Кого ты ограбил? Признавайся... — ворковала она. Ему стало неуютно. — Хотя... у тебя кишка тонка для такого. — Она позволила себе весело хохотнуть. Этот смех казался куда более жутким, чем рисовало его подсознание во снах. — Но любую можно применить в колбасном деле. Холлидэй задрожал с опущенными ушами. От этого вида ко внутренней стороне её бёдер хлынул влажный жар. Голова пошла кругом, её дыхание слегка участилось. Ей стало жарко — а вот Холлидэя будто закинули в морозильник. Она вновь посмотрела на чек. Проблем с деньгами у неё не было. Капитан семейства Фалкон, все свои сбережения и время она вкладывала в этот бизнес, где пони подавались в качестве мяса для блюд тем немногочисленным грифонам, которые не прочь полакомиться чем-то подобным. И ей самой. Даже некоторые пони тайно приходят сюда, чтобы попробовать запретной еды. Подобный бизнес влечёт множество проблем с законом. Они живут по правилам пони, среди которых немало действительно могущественных единорогов. Принц, Мидоуз и Софтхувз — с ними стоит считаться. Далеко не всё окупается и не всегда стоит приложенных усилий — разве только для тех, для кого это имеет значение. Для неё — имеет. Другое её попросту не увлекало, не давало тех эмоций и ощущений, хоть и приносило куда больше денег. Будучи не единственным для неё источником дохода, этот ресторан приносил наименьшую прибыль, зато она уделяла ему куда больше внимания и заботы. Она посмотрела в перепуганные карие глаза жертвы. Внутри неё что-то вспыхнуло. Загорелось ярким пламенем. Клюв жаждал окунуться в кровь! Всё её естество настойчиво и упрямо подталкивало её вонзить в его тело свои когти прямо здесь и сейчас, превратиться в огромную волну, которая обрушится и поглотит стоящего у берега оранжевого земного пони. Тот мысленно не понимал причину, почему его сердце покрылось обжигающим льдом, но животный инстинкт нашёптывал ему, что застывшая и приковавшая к нему взгляд грифина — очень, очень плохо! Это развлечение не приелось ей за все эти годы благодаря лишь одной крайне важной вещи. С её помощью ей удавалось сохранять насыщенность вкуса и едва ли не оргазменное наслаждение от утоления жажды. Я не рабыня собственных желаний. Они не управляют мной, я им не позволю. Я свободна. Свободна! Она смотрела в его глаза, в такое привлекательное испуганное лицо. Хищный огонь внутри неё распалял её воображение, показывая увлекательные вещи, которые она могла бы с ним проделать. Какое наслаждение она бы могла извлечь. Немыслимое искушение. Когти её лап напряглись, вцепившись в ковёр, но Холлидэй не обратил на это внимания. Нет, я свободна! Нет... прочь. Прочь! В отличие от большинства хозяев, я не поддаюсь сиюминутным хотелкам! Я не такая, как эти слабовольные тупицы. Постоянное ублажение желаний приведёт к потере вкуса и скуке. Это безответственно и глупо. Я не хочу этого! Она глубоко вздохнула, чувствуя, как возвращается контроль. Страсть всё ещё бушевала, но, по крайней мере, не управляла ею. И всё же, несмотря на трудную борьбу, она довольна собой. Она осталась верна своим принципам. Самоконтроль, нередкий отказ себе в наслаждении лишь усиливал его. — Ладно. Давай свой паспорт и катись отсюда. Холлидэй с безжизненным и истощённым видом, как слепой и глухой дикий гуль, неторопливо поплёлся прочь из района, не обращая внимания ни на выстрелы, ни на пронзительные хищные крики. За пределами района сдерживающие заклёпки внутри него с силой вырвало — он разрыдался, обратив на себя внимание некоторых прохожих, которые, впрочем, быстро потеряли к нему интерес.***
Хлопья снега засыпали улицы Ванхувера, лениво падали, кружась, на оголённые носы проходящих по ним пони — словно кондитер посыпал сахарной пудрой верхушку торта. Холлидэй не избежал этой участи, поэтому, перешагнув порог казино "Самоцвет", он по-собачьи отряхнулся, что проделывал каждый входящий пони. Чуть дальше на посте охраны досматривали посетителей на предмет оружия и других опасных предметов. Светлые тона доминировали в интерьере, палитрой напоминающем больницу — всё казалось стерильным и опрятным, но если всмотреться... Казино-отель принадлежало семейству Мидоуз. Единственное игорное заведение в их владении, но столь прибыльное и популярное, что конкуренцию ему мог составить только "Хрустальный Лотос" семейства Софтхувз. Холлидэй уже бывал здесь не раз, но тогда его заботили только мысли о долге и осторожности. Сейчас у него появилась возможность со спокойной душой вглядеться и оценить интерьер. Он отвлёкся от своих размышлений о дальнейших действиях, к примеру, куда вкладывать крышки и стоит ли этим вообще и дальше заниматься. Вокруг витал запах чистоты, звон игровых автоматов и приглушённые голоса игроков. По дороге к кассе его взгляд бегал по вылизанному светлому интерьеру, скудному на украшения, узоры и прочее. Всё обставлено таким образом, чтобы привлекать внимание исключительно к немногочисленным стилизованным плакатам и фотографиям, подобно откровенным одеяниям работниц, подчёркивающим бёдра, ягодицы и мех на груди. Тема извращений объединяла чёрно-белые фотографии. Бордели Софтхувз славились своей элегантностью, красотой и страстью, в то время как Мидоуз продавали ещё суровый, животный секс практически без каких-либо ограничений, где можно воплотить любую фантазию и желание за соответствующую плату. На фотографиях в различных позах с застывшими в экстазе лицами пребывали пони и грифоны обоих полов в контексте самых распространённых извращений, от которых... работники Софтхувз воротили нос — слишком много боли, унижений и отвратительного, а вдобавок ещё активное употребление различных наркотиков. Из-за чего сексуальными работниками Мидоуз в подавляющем большинстве были именно рабы: нужно быть не в своём уме, чтобы по собственному желанию работать при таких условиях и требованиях клиентов. Наркотики для Мидоуз всё же важнее, поскольку таблетки, порошки, травка и другие сильнодействующие препараты не только предоставляли широкий спектр путешествий в неизвестные красочные миры подсознания, но и смягчали ощущения рабов, когда клиенты вытворяли с ними всё, что желали. Наслаждение от употребления веществ нельзя привлекательно запечатлеть на фотографиях — получались лишь тупые выражения лиц, открытые рты с капающими слюнями и вываленные языки, будто после сеанса лоботомии. В ход пошли стилизованные плакаты, где буйство красок пыталось передать яркость и выразительность впечатлений. Эти плакаты и наблюдал Холлидэй на пути. Он уставился на изображение кобылы — земной пони — летящей в окружении огромных цветов, планет, драгоценностей и других красочных объектов. Спору нет, подумал Холлидэй, встав у плаката. Мидоуз — мастера таких штучек, но если один раз попробую... уже не слезу. Такой себе способ разнообразить роскошную жизнь, хотя самый лёгкий. Не нужно ничего выдумывать, стараться и искать яркие впечатления и ощущения. За тебя это сделает весёлый порошок. Холлидэй обратил взор на ближайшую фотографию, где жеребец трахал клиентку с помощью своего органа и страпона, синхронно двигаясь в её обоих задних отверстиях, и зажимал в зубах поводок, сдавливая её шею. Кобыла закатила глаза и распахнула рот в поисках воздуха. Оба явно приняли что-то весёлое, но сложнее всего на таких фотографиях понять, кто клиент, а кто — работник. Нередко клиенты просили, чтобы издевались над ними, однако Софтхувз и здесь не хотели принимать участия из-за страха, что что-то пойдёт не так. Мидоуз проблем с этим не испытывали. Изобилие медицинского оборудования, препаратов и заклинаний спасёт и вылечит заигравшихся клиентов или секс-рабов. Не говоря уже о чистоте — никаких болячек, никаких нежеланных беременностей и прочих побочных эффектов. Тощий оранжевый жеребец решил не засматриваться из-за риска прилива крови в нижнюю часть и пошёл дальше. Он прекрасно знал, что похоть затуманивает разум не хуже алкоголя. Он пришёл сюда играть, а не развлекаться. Хотя может ему и стоит отвлечься таким образом? Вкусить часть этой жизни? Принятие препаратов вредит здоровью и противоестественно, тогда как тяга к сексуальному удовольствию заложена природой. У входа в главный зал его встретили несколько табличек с чёрными буквами на белом фоне: "Секс и употребление наркотиков в залах и коридорах ЗАПРЕЩЕНО", "Всё веселье происходит исключительно за ЗАКРЫТЫМИ ДВЕРЯМИ!", "Если вас заподозрят в наркотическом дурмане — ВЫКИНУТ ИЗ КАЗИНО или насильно доставят в номер, если он за вами числится". Самое развратное казино, эталон лицемерия. Иронично получается, ведь это суть семейства Мидоуз: снаружи такие образованные, практичные, чистые и аккуратные, в то время как за закрытыми дверями происходит не только разврат и потакание неизменным животным желаниям, но и пугающие эксперименты — нужно же на ком-то тестировать новые препараты, заклинания и магические нововведения. Никто за пределами элит Мидоуз не в курсе их допустимых моральных границ. С ними связывают, но никогда не говорят об этом громко, в страхе перешёптываясь друг с другом, некого неуловимого убийцу, чей голос никто не слышал. Он как призрак. Молчаливый Призрак. С этим семейством лучше не связываться, подумал Холлидэй, осознавая, что внутри него всё похолодело. Он отвернулся от созерцания табличек и подошёл к кассам. Поблизости стояли кабинки с работниками, которые оформляли номера, а рядом лежали каталоги с фотографиями секс-работников и списки бьющих в голову веществ с кратким описанием. Можно заказать здесь или по интеркому из номера. Ещё тут можно оформить целые этажи для проведения оргий. Кто-то делает их закрытыми, а кто-то позволяет незнакомцам принять участие за пару тысяч крышек. За порядком, само собой, следит тренированный персонал. Получив фишки, Холлидэй почувствовал, что ему необходимо слить жидкость. Блаженное облегчение охватило его тазовую часть, вода в унитазе перестала звонко хлюпать, и тогда его уши дёрнулись на звуки из соседней кабинки: шуршание, приглушённые постанывания и тяжёлые вздохи. В голове оранжевого жеребца тут же всплыла фраза на табличке: "Всё веселье происходит исключительно за ЗАКРЫТЫМИ ДВЕРЯМИ!". Он быстро нажал на слив воды и побыстрее покинул кабинку, чтобы не думать о развратных звуках. В зале от внимания Холлидэя не укрылось, что некоторые игроки явно подвыпившие или закинулись чем-то, но сохраняли относительно неплохой вид и сдержанное поведение. Их не выгоняли. Охрана здесь в первую очередь следила за порядком, нежели за психологическим состоянием. Посидев у игрового автомата и сорвав умеренный куш, Холлидэй почувствовал крепнущее желание попробовать что-то такое самому. Он поглядел на рабов, что следовали за своими хозяевами. Иногда к игрокам подходили обаятельные работники казино в вызывающих нарядах. Нужно попробовать что-то такое тоже... Но в спокойной обстановке. В другом месте. Не нравится мне здесь. По дороге к кассе к нему подошла одна из работниц, прошептав ему что-то на ухо, заставив остановиться. Он видел её только боковым зрением, не в состоянии обернуться. — Не хочешь провести время со мной? — с придыханием спросила она голосом, наполненным сексуальной энергией. Его спина непроизвольно выгнулась, словно на неё пролили щекочущий приятной прохладой крем, когда кобыла потёрлась своим крупом об его кьютимарку. Кровь, будто почувствовав бурлящую энергию в её упругой ягодице, вскипела и бросилась в нижнюю часть его живота. Всё тело от шеи до копыт было спрятано под одеждой, и томительная теснота нарастала в нижней части живота. Пока кровь не успела ещё полностью отхлынуть от его мозга, он выскользнул, быстрым шагом пройдя вперёд. — Нет, спасибо, — невнятно пробормотал он, не оборачиваясь, чтобы её образ не усиливал возбуждение. Обменяв фишки на чек, он стремительно покинул казино. Кровь немного вернулась к голове, но неутолённый голод по-прежнему отказывался покидать тело, как ухватившийся за дверной проём пьяница, которого выталкивают из бара. Холлидэю захотелось не просто утолить его, но и сделать это до такой степени, что ему станет тошно. Он взял курс на "Школу". Будет с кем погреться этой зимой.***
"Школа" представляла собой ограждённый стальной решёткой район. Она была возведена вокруг десятков домов уже после апокалипсиса в период раннего восстановления Ванхувера. Здесь специальные физически здоровые рабы рождали новых рабов, специально обученный персонал взращивал их, как скот. Их воспитывали, навязывали мировоззрение страха перед свободой и важность прислуживания другим, за их здоровьем ухаживали, учили необходимым навыкам в зависимости от того, где их будут применять — в качестве рабочей силы на заводах и в промышленных местах или в частных домах. Сюда попадали и нежеланные жеребята неосторожных хозяев, где из них воспитывали рабов, но они стоили дешевле тех, кто родился от специально подобранных пони, по очевидным причинам — сомнительного качества товар из-за более высокого риска врождённых проблем со здоровьем. Четыре из пяти семейств Ванхувера вносили свой вклад в процесс взращивания и воспитания — количество рабов в двести тысяч нужно сохранять для поддержания производства и экономики всего города — в обмен на скидки при закупке оптом. Они ведь и главные заказчики, нуждающиеся в не особо образованной, но податливой и послушной рабочей силе. Больше всего пользы приносило семейство Уотерфолл: они поставляли дефицитную электроэнергию, сельскохозяйственные продукты, а также занимались водоснабжением. Мидоуз отвечали за медицинский осмотр, Софтхувз и Стилмейн обеспечивали бытовыми вещами и их обслуживанием. За бортом осталось лишь семейство Фалкон. Поскольку вооружение для охраны практически не требовалось, они платили за рабов полную цену, но и поставляли кое-что уникальное, имеющее большой спрос. Остальные же расходы вроде зарплат персоналу брал на себя бюджет города, пополнявшийся за счёт тех же Пяти Семейств и независимых предпринимателей: Арены, Радиостанции, Ванхуверского политехнического института, бизнесов Королей и всякой мелочи, которой удаётся не попасть под контроль какого-либо семейства. Холлидэй вошёл в просторное здание школы. Он побродил по коридорам, следуя указателям, и добрался до одного из классов, переоборудованных для посетителей — здесь все ожидали своей очереди. Для представителей каждого семейства выделены отдельные залы под оптовые закупки — или частные, но для этого нужно состоять в семействе на уровне Солдата, а не только работать на него подобно Лакею. За школьными партами сидели хозяева, листающие каталоги с фотографиями рабов и описанием их характеристик. Они не обратили внимания на Холлидэя. Первым делом он взял номерок у входа, заметив на стене табличку: "Не явитесь в кабинет в течение минуты после объявления номера — упустите очередь". Только он сел за парту, как негромкий голос из динамика огласил: — Обслуживается номер двадцать девять. Холлидэю достался номер сорок два. Краем глаза он заметил кобылу светло-оранжевого оттенка, что поднялась из-за парты, направившись в соседний кабинет с каталогом. Остальные сосредоточенно уткнули носы в свои экземпляры. Холлидэй присоединился к ним. Цвет шёрстки, рост, вес, телосложение, пол, раса, дата рождения, цена и прочее были приведены рядом с фотографиями рабов. Почти все оказались моложе Холлидэя. Рассматривая десятки вариантов, он изучал тех, кто визуально приглянулся ему больше всего — в основном это были земные пони, как он сам. И они же самые дешёвые: в районе четырёх тысяч крышек. Дальше по цене поднимались единороги — шесть тысяч крышек. Пегасы обходились в десять тысяч крышек, а грифоны — пятнадцать. Разглядывая очередное фото, Холлидэй вспомнил: раньше пегасов не было в городе, но около тридцати лет назад силы Ванхувера захватили Стойло с ними. С тех пор их активно начали разводить, пытаясь удовлетворить спрос. В основном их покупали для личных нужд; часто для того, чтобы произвести крылатых жеребят. Спустя тридцать лет пегасы так же привычны в городе, как и грифоны, но зачастую встречаются в качестве рабов. Их число растёт с каждым поколением. Интереснее всего дело обстоит с грифонами-рабами. Это довольно гордый вид, и они просто так не позволили бы использовать себе подобных на службе у каких-то пони. Пополнение происходит за счёт птенцов от родителей, желающих расплатиться с долгами. Сами члены семейства Фалкон могут насильно продать в "Школу" тех, чьи родители по-особому облажались перед семейством — сюда нередко приплетают безответственность, что считается основанием для обращения в рабство. Взрослых особей делают рабами и используют для разведения птенцов для своих нужд или с последующей продажей в "Школу". Своеобразный способ влияния на гордых грифонов. Холлидэй испытывал смешанные чувства при виде самки грифона в качестве рабыни. Он рассматривал возможность покупки, но не располагал нужной суммой крышек. Кроме того, даже будучи рабами, они с трудом поддаются контролю. Зачем такую приобретать? Возможно, он жаждал каким-то образом отомстить бывшей начальнице и всему грифоньему роду. Отыграться. Долгие перелистывания привели его к мысли, что обычная рабыня для домашних дел не будет обладать необходимыми навыками ублажения. Их учат уборке и готовке, а не приёмам сексуального удовлетворения. К счастью, на такое "имущество" спрос был, есть и будет, поэтому Софтхувз быстро подсуетились, предложив свои услуги в обучении. Впрочем, представители всех семейств в "Школе" по договорённостям занимаются дополнительной подготовкой рабов для собственных нужд. Таким образом с наценкой в "Школе" продавали рабов, обладающих дополнительными навыками, и очевидно, что самыми востребованными среди рабов для частного пользования стали навыки ублажения. Но в каталоге перед глазами Холлидэя такие рабы не значились. Он повертел головой и шёпотом обратился к ближайшей единорожке светло-синего оттенка, будто уговаривая дать ему списать ответы на контрольной. — В каком зале продаются рабы для утех? — спросил он. Её уши дёрнулись, и она без каких-либо эмоций посмотрела на него. Краем глаза он заметил сорок шестой номер в её талоне. Она пришла сюда позже. Сейчас обслуживают тридцать пятый номер. — Я отдам тебе своё место. Она едва заметно улыбнулась и кивнула. Следуя указаниям, полученным от единорожки, он добрался до нужного помещения. Здесь оказалось куда больше народу, и очередь была даже на входе в зал ожидания. Очередь на очередь. Софтхувз нужно расширять персонал для этого, мысленно негодовал Холлидэй. Он боялся, что в каталогах может не остаться кандидатов, но, выстояв очередь, взял номерок и сел за каталог. Софтхувз сразу подбирали привлекательных особей — на любой вкус, как кобылы, так и жеребцы. Кобыл-покупателей здесь было не меньше, чем жеребцов. Холлидэй долго не выбирал — каталог пустовал больше чем наполовину. Единорожки заметно дороже, поскольку их обучают заклинаниям, способным усиливать удовольствие от процесса. Холлидэю пришлось довольствоваться земными пони. Его выбор пал на кобылу серого цвета с серебристой гривой. Почти все кандидаты от семнадцати лет — рабов продают с шестнадцати, но Софтхувз по факту бронирует их, и один год они тратят на обучение. Пока он ждал свою очередь в кабинет, его не покидало волнующее ощущение: он берёт чужую жизнь под свою ответственность. Совершенно новый опыт. Раньше всегда управляли им. Причинение вреда рабам считается дурным тоном — но обычно не из-за сочувствия к ним, а из-за стоимости рабов и развитой идеологии ответственности. Рабы покорны и трудятся по мере своих сил. Если у них по какой-то причине ухудшается здоровье, то их хозяин — плохой. Всё равно что владелец машины, который не бережёт своё имущество, не ухаживает за ним и не проводит своевременный осмотр. Времена бессмысленной жестокости из-за непослушания рабов прошли — отточенная за десятилетия промывка мозгов сделала своё дело. В кабинете его приняли. Из каталога забрали досье выбранного им раба и вернули в зал для остальных ожидающих. Оформили немногочисленные документы и попросили явиться завтра в назначенное время в другое здание. Всё произошло быстро — не прошло и пяти минут. Никаких лишних разговоров. Впрочем, сами клиенты любят перекинуться словом, а молчаливость Холлидэя одобрялась местным персоналом. Ближе к вечеру следующего дня Холлидэй встретил свою рабыню. Привлекательная светло-серая земная пони — в простом тёплом одеянии и в ошейнике — сидела в одном из залов за одной из школьных парт. Ответственная за передачу кобыла приняла у Холлидэя документ и передала ему пульт от электрического ошейника. Больше ничего при ней не было. Для него было странно видеть в её тёмно-красных глазах энтузиазм: она лучилась бодростью, словно её вели в парк развлечений. Всё её мировоззрение возведено вокруг хозяина: раб должен помогать во всём, в чём возникнет нужда, облегчать жизнь. В её случае — ещё и доставлять удовольствие, чтобы хозяин спокойно занимался куда более важными и сложными вещами, принося ещё больше пользы городу. Так им внушили. Обычно так оно и выходит — рабы помогают с рутиной. Но хозяева не становятся ответственнее или умнее. Зачастую к рабам относятся как к питомцам или имуществу, развлечению для имущих — с разной степенью гуманности. Но рабов не учили задаваться вопросами. Хозяевам виднее. Тощему жеребцу стало неловко. Он целиком и полностью отдавал себе отчёт в том, кто он сейчас. Он всё ещё никто, и неизвестно, получится ли кем-то стать и построить карьеру в каком-нибудь семействе. Холлидэй стоял у высокого стального ограждения, глядя в тёмно-красные глаза, терпеливо ждущие указаний. Редкий снег падал на её лицо и на светло-серый нос. Волнистые локоны серой гривы едва доставали плеч. Её ушки оставались направленными на него. Но разве рабов приобретают не для избавления от бытовых забот? Облегчить себе жизнь, чтобы заняться значимыми вещами? Ему нужно удовлетворять свои потребности. В данный момент до тошноты хочется отвлечься, позабыть про свою былую жизнь, чтобы с новыми силами взяться за ум. — Пойдём на Мейнстрит. Хочу сегодня провести ночь в отеле "Роскошь". — Я там буду с вами, хозяин? — Да... Ему понравилось то, как она назвала его. Он почувствовал прилив чувства собственной важности, сил и уверенности. В то же время он не мог не удивляться её взволнованности и предвкушения. На мгновение у него промелькнула жуткая мысль, и он невольно бросил долгий взгляд на ближайшее здание "Школы". Как же им прополоскали мозги... Там работают или мастера психологии, или долбанные гипнотизёры. А может, и то, и другое. По пути в "Роскошь" он перебирал в голове новые возможности, думая про ту ответственность, за которую он взял на себя. Он отвечал буквально за все действия раба — это объясняется не столько идеологией, сколько позицией закона. Все действия раба автоматически перекладываются на плечи хозяина на случай, если тому взбредёт в голову отдавать указания, нарушающие приватные границы других хозяев или рабов: воровство, убийство, драки и прочее. Бежевый интерьер "Роскоши" поражал своей новизной и ухоженностью. Нечто подобное он видел только в "Хрустальном лотосе" и "Самоцвете", но этот отель принадлежит, насколько он знал, какому-то Королю. Фотографии на стене рассказывали краткую историю отеля: как на протяжении десятилетий это место улучшалось, как поддерживались чистота и порядок. Даже хозяева со средним достатком не могут позволить себе в своём доме то, чем располагают здешние номера и пентхаусы. Здесь проводят дни, если хочется пожить некоторое время в роскоши и комфорте. Он взял номер за семьсот крышек, поднялся наверх на тринадцатый этаж. Холлидэй зашёл в номер, окидывая взглядом чистоту и опрятность деревянной мебели, бежевых стен, изящной люстры, музыкального автомата, телевизора с выбором довоенных фильмов. Номер состоял из трёх помещений: гостиной, спальни и ванной с туалетом. За стеклянными дверями оказался балкон. Холлидэй прошёл туда и осмотрел виды: засыпанные снегом крыши бесчисленных домов раскинулись во все стороны, между ними просачивался свет уличных фонарей. Справа солнце опускалось за водный горизонт Пустынного океана. Небо в том месте пестрело оранжевыми красками. Чудесно. Рабыня стояла у входа, ожидая его указаний. Холлидэй постоянно забывал, что рабы не принимают никаких решений и не проявляют инициативы, если она не будет им позволена. Без указаний хозяина они могут лишь следовать за ним, во многом из-за ошейника — если слишком отстать от хозяина, ошейник пошлёт в тело разряд тока. — Помоги мне раздеться, — сказал он, подойдя к ней. Он захотел окунуться в горячую воду. — А затем раздевайся сама. Поможешь мыться. — Да, хозяин. Пока она принимала его пальто, он не мог не ощущать волнительного удовольствия от того, что она без заминок исполняет все его указания. Похотливые мысли стучались об стенки его сознания всё упорнее, как запертые в тонущем корабле пассажиры с криками: "Выпустите нас!". Он набрал горячей воды и погрузился в неё. Волна блаженства прокатилась по всему телу; кровь свободно понеслась по нему, достигая каждого уголка. Рабыня явилась почти сразу. Она намылила губку и принялась натирать ею тощую оранжевую шею, спину, ноги — он поочередно поднимал их, подставляя заботливым копытам. Вода плескалась и хлюпала, нежно щекоча его шёрстку. У рабов крайне низкое чувство отвращения к неприятному труду. Они получают удовольствие от своей службы независимо от того, в чём она заключается. Указание от хозяина для них сопровождается всплеском положительных ощущений в мозге. Холлидэю нравилось, как рабыня выполняла его указания. По телу с каждым биением сердца поднималась всё более сильная волна возбуждения, мысли заполнялись только одним желанием. Ощущение контроля над светло-серой кобылой было сладким, немного пьянящим. Теперь он лучше понимал, почему многих так тянет к власти. Рабыня, безусловно, видела, как орган Холлидэя, пульсируя, торчал из воды. Само собой, она ждала приказа с горящими глазами собаки, что ждут команду "апорт", глядя на палку. — Вперёд, — сказал он, заметив желание в её взгляде, что лишь подкинуло жару в его и без того разгоряченное тело. Она без лишних слов пустила свои навыки в дело. Он кончил быстро, не думая растягивать удовольствие. Хотелось поскорее избавиться от напряжённости — будто столько раз его тянуло чихнуть, но не получилось, и вот наконец-то неудовлетворённость ушла. Далее он помог и рабыне помыться, попутно изучая её тело. Ему не удалось сделать это в своё время: пару раз случался секс на работе, но лишь потому, что кобылы испытывали течку, и их тянуло к таким худощавым и беспомощным, как он. Всё происходило быстро, за несколько минут. А тут — всё тело в полном подчинении. Он не мог не воспользоваться такой возможностью. Процесс изучения и власть над чужим телом вновь его возбудила, дело перешло в спальню. И он предался удовольствиям: в нём будто проснулся зверь, который никак не мог насытиться, пока физически не вымотался. Светло-серая земная пони не успела как следует продемонстрировать и часть своих возможностей — впрочем, её это не особо волновало, поскольку хозяин очевидно остался доволен. Холлидэй заказал еды для себя и для рабыни. Робот-дворецкий доставил всё на столике с колёсиками спустя минут десять. Плотный ужин закончился десертом в виде мятного мороженого и бокалом красного вина. Он улёгся на диван, попросив рабыню укрыть его сверху своим телом, они включили музыкальный автомат с обширным набором композиций и просто лежали. Оранжевый земной пони, укрытый, как одеялом, светло-серой кобылой, чьи локоны приятно щекотали его шёрстку, глубоко вдыхал, словно пытаясь насытиться этими мгновениями. Они ещё раз приняли ванну, после чего он позволил ей уйти спать, а сам вышел наружу, подставив обнажённую шёрстку под холодный ветер. Всё тело было бодрым, распаренным, свободно дышало. Великолепная жизнь. Неудивительно, почему к ней стремятся, даже если надоедает. Мне ещё не скоро станет от этого тошно. Запрыгнув под одеяло к рабыне, он крепко уснул.***
Первым Холлидэй почувствовал отсутствие возможности нормально повернуться — всё его тело затекло, отдавало неприятными ощущениями, но они быстро отошли на самый дальний план. Его сонные глаза уставились в потолок, освещаемый светом раннего зимнего утра. Он увидел изящную позолоченную подвесную люстру. Люстра гостиной, а не спальни. Он попытался приоткрыть рот в недоумении, но тут же обнаружил, что не может пошевелить губами. Паника с оглушительной силой хлынула в его тело, приводя в действие каждую клетку: он собрался содрать повязки, что закрывали его рот, но все его четыре ноги не сдвинулись — они тоже скованы. Он полностью обнажён, поэтому частичка его сознания, ещё не утонувшая в ужасе, почувствовала верёвки. Он мог слегка поворачивать головой в стороны, но с трудом, поскольку лоб и шею тоже сковала верёвка. Повернув голову влево, у комода с картиной лесистого заснеженного пейзажа он увидел тёмную фигуру, похожую на пони. Настолько тёмную, будто утренний свет, который с трудом пробивался сквозь облака, отказывался иметь с ней какое-либо дело. Фигура, густая и неразборчивая, теряла чёткость, словно дрожащее изображение киноплёнки. Сплошная тьма — за исключением чего-то белого в районе лица. Фигура подошла ближе, будто ждала пробуждения и его реакции. К панике примешалась животная жуть от неестественности увиденного: он не слышал никаких звуков ходьбы, никакого шороха тёмного одеяния, никакого дыхания, будто какое-то облако или дым левитировал над красным ковром, имитируя передвижение ног. По мере приближения фигуры нутро Холлидэя покрывалось чудовищным холодом. Его бурлящее эмоциями сознание и дыхание в ужасе притихло; с громко бьющимся в груди сердцем он глядел на склонившееся к нему белое лицо. По бокам виднелись тёмные уши, голову укрывало что-то чёрное. Белая маска не обладала очертаниями рта, а беспросветная бездна в глазах сливалась с глазницами, словно эта два портала, через которые ужасы выльются наружу, захватывая всё вокруг, и реальность безмолвно трепетала от присутствия могущественного потустороннего духа, не оставляя попыток удержать таящуюся в нём тьму. Всё это ужасный сон! Нет, это всё нереально. Оно не издаёт звуков, оно не может быть реальным! Это всё неправда! Инстинкты Холлидэя оклемались, мозг посылал команды в разные участки тела: он задёргался, замычал, глаза налились слезами, мочевой пузырь ослаб. Отдельные сигналы донесли его перегруженному подсознанию, что между задними ногами образовалось тепло. Фигура, ставшая ещё менее чёткой из-за слёз, не отпрянула и не шелохнулась, источая ауру полнейшего безразличия. Не договориться: проигнорирует, подобно невозмутимому палачу в чёрном капюшоне, поднявшему в воздух широкое лезвие топора. Пульсирующая искажениями фигура скрылась из виду, и он почувствовал, как его толкают к балкону. Тихонько заскрежетало что-то по полу — он лежал связанным на столике на колёсах. Под давлением двери балкона распахнулись наружу, обнажённое тощее тело земного пони обдало утренним зимним воздухом. Столешница выше каменного ограждения. Достаточно толчка, чтобы он улетел вниз. Волна ужаса поднялась внутри Холлидэя с новой силой, горячие слёзы потекли по шёрстке на щеках. Фигура снова беззвучно появилась в зоне видимости. Мысли разбегались — невозможно подумать о чём-то хотя бы секунду. Его сознание разрывалось на два лагеря: одно не верило в происходящее, а второе верило и пыталось уцепиться хоть за какую-то возможность, чтобы всё это остановить. Часть верёвок ослабла. Он почувствовал возможность извиваться, как червяк на горячем песке, но неизвестный в маске будто ожидал, что жертва зашевелится. Он уже стоял сбоку, встав на задние ноги, и без единого шороха молниеносно махнул передней ногой: заплаканные карие глаза Холлидэя не уловили движения, но вся его грудь и живот взорвались пронзительной болью такой силы, что он не успел осознать её и завыть, как спустя мгновение всё исчезло, оставив холодную пустоту. Его тело расслабилось и обмякло, будто пробитая шина, а мозг постепенно затих и успокоился, потеряв интерес к происходящему. Затянутое облаками серое небо стремительно потемнело. Не прошло и секунды, как поверх разрезанного от шеи до нижней части живота тела Холлидэя накинули деревянную табличку и столкнули его со столика вниз. Угасающее сознание не озаботилось ощущением падения, но в последний момент перед окончательным уходом в вечную тьму он почувствовал, что его тело резко остановилось — длинная верёвка вокруг шеи натянулась, и все его внутренности вывалились вниз. Возле отеля "Роскошь" в такое время почти никого не было. Парочка кобыл вышла через парадный вход, чтобы прогуляться по ещё относительно тихой главной улице Ванхувера, когда сверху с влажным шлепком упало нечто. У одной кобылы промелькнула мысль, что какой-то недобросовестный посетитель выбросил остатки еды наружу ради веселья. Вторая застыла от неожиданности, глядя на то, что упало поблизости, и завизжала, привлекая всю округу. Шёпот и гам прохожих, приближавшихся к отелю, нарастал. На тротуаре, на притоптанном белом снегу, будто на чистом блюде, лежали чьи-то окровавленные внутренние органы: кишки, печень, селезёнка, почки... весь набор. Горячий пар исходил от них, тая в морозном воздухе. Сверху продолжала капать тёмно-красная кровь, пропитывая снег. Оживлённые перешёптывания усилились, когда прохожие подняли головы наверх, кто-то ещё громче завизжал: тело с разрезанной грудью и животом слегка покачивалось на верёвке, на шее его красовалась деревянная табличка с крупными буквами: "Мошенник". За минуты о случившемся узнала вся округа, а в комнате, где произошло преступление, во вспышке синего света появился белый единорог в элегантном тёмном костюме. Его ухоженная золотистая грива колыхалась, пока он резко и настороженно осматривался, сосредоточившись на своих чувствах, пытаясь уловить хоть какие-то признаки магии, но заметил разве что слабый источник магической энергии. Он направился к балкону. В проём открытых наружу стеклянных дверей упёрся сдвинутый диван, к ножке которого привязана туго натянутая верёвка. Она тянулась к балкону, проходила по столику на колёсах и терялась за перилами. Белый единорог перепрыгнул через диван и посмотрел вниз, на растущую толпу зевак и на выпотрошенный труп. Диван не выдержал веса жертвы и сдвинулся к балкону. Единорог вернулся в номер, и его голубые глаза вспыхнули гневом. Снова... И снова он убежал. Ручка двери из спальни повернулась, но сама дверь не открылась — к ней подставлено кресло. Принц отодвинул мебель и телекинезом открыл дверь на себя. Недоумение на лице серой пони земной пони в электрическом ошейнике сменилось благоговейным трепетом: перед ней стоял сам Принц Ванхувера! Пони сразу опустила голову. Если и кому могут подчиняться рабы помимо своего хозяина, так это именно ему. Она ответила на вопросы, но в её словах не оказалось ничего существенного. Как и догадывался Принц, она крепко спала, а действия Молчаливого Призрака оставались бесшумны и незаметны вплоть до момента повешения. Замок в двери номера был взломан. В коридоре Принц увидел приближавшихся к нему работников отеля. Их опрос ни к чему не привёл; роботы также не замечали подозрительной активности, а жильцы ничего не слышали и не видели. Прибывшая вскоре полиция начала осмотр комнаты, описывая обстоятельства случившегося. Принц лишь добавил, что отодвинул кресло от двери, за которой заперли раба. Белый единорог вместе с остальными изучил документы и немногочисленные вещи жертвы, среди которых оказалась необычная серебряная фишка. Лишь прикоснувшись к ней своим телекинезом, он наконец-то понял, откуда исходило непонятное магическое "жужжание". Похоже, она и стала причиной показательного убийства. Несомненно, заказчики хотели, чтобы об этом узнал весь город. Принц забрал фишку себе.***
В одном из множества включённых радиоприёмников Ванхувера после окончания спокойной утренней мелодии возник всем знакомый приятельский голос Оскара. — «Подозреваю, вы ждали этот утренний выпуск новостей. За полчаса слухи уже разлетелись по всему городу. Ещё бы: в этом суть показательного убийства. Я получил запрет на разглашение имени жертвы и возможного убийцы. Могу лишь озвучить мотивы. Они весьма... красноречивы. Молодой жеребец был жестоко убит и повешен с табличкой, на которой было написано одно единственное слово: мошенник. Исходя из краткой биографии, жертва регулярно ходила по казино. Была не из богатого слоя общества. Что я думаю? Учитывая социальный статус, казино, табличку о мошенничестве, номер в дорогостоящем отеле... кто-то из казино заподозрил его в обмане». Речь диджей Оскора прервалась ироничным смешком. — «Обман казино...» — вдумчиво повторил он. — «Ага, как же. Я не знаю, чем жертва думала: заигралась, потеряла осторожность из-за полученного богатства, была слишком мечтательной или невнимательной. Решайте сами. Поймите меня правильно, я не оправдываю убийство. Надеюсь, виновного найдут, хотя жертва, наверное, успела побывать во всех казино. Я лишь говорю, что мы всегда несём ответственность за свои действия, и наказание может прийти не только со стороны правоохранительных органов. Сохраняйте бдительность».