Тише, милая, я рядом

— Малявка, что все это значит? — строго спросил Захар, обводя рукой кучу коробок и пакетов, которую доставил курьер. — Небольшое усовершенствование моего временного жилища, — небрежно бросила я. — Не обращай внимания. На самом деле внутри у меня все зудело от нетерпения — очень хотелось немедленно приступить к раскопкам сокровищ. — У тебя и так есть все необходимое для жизни, — Захар охранял мои драгоценные посылки с хмурой решительностью цербера. — Не стоило тратить деньги на всякую ерунду. — У нас с тобой разные представления о ерунде! — я одарила братца сердитым взглядом исподлобья. — Ты просто пока не знаешь цены деньгам, — продолжал занудствовать Захар. — Я же не твои деньги трачу! Чтобы я не чувствовала себя одинокой и брошенной в чужом краю, и чтобы не стесняла Захара, родители утроили ежемесячную выплату на мои карманные расходы. И добавили еще кое-что сверху — на непредвиденный случай. Кто же мог предполагать, что этот самый случай ждать себя не заставит? Что каждая ночь в квартире брата станет для меня мучительной пыткой? — Хорошо, не мои деньги, родителей. Невелика разница… — Деньги, деньги! — спокойствие Захара распаляло меня все больше и больше. — Ты зациклился на материальном, и плевать тебе на мои душевные переживания! — Никак не могу взять в толк: разве духовный культ обязательно подразумевает под собой поклонение вещам? Есть этому хоть какое-то разумное объяснение? Захар был слишком прямолинейным. Для него не существовало полутонов, только белое или черное, полная аскеза или оголтелый вещизм. Наверное, ему очень неуютно жилось в родительском доме. — О, да! Да свершится же грехопадение! Да здравствует бардак! — я утянула из-под его носа первую попавшуюся коробку, подняла над головой, словно магический артефакт, под нервное злодейское хихиканье. — Ты приглашен на торжественную церемонию. Пусть грянет хаос! — Касенька, пожалуйста, успокойся! — на брата жалко было смотреть. — Захар, если ты пытаешься спасти мою заблудшую душу от тлетворного влияния, то лучше не надо.— Состояние аффекта закружило меня и понесло. — Я всего лишь пытаюсь помочь… — Не нужна мне твоя помощь! — судорожно сжимая в руках коробку, я рванула в свою комнату. Грохот закрывшейся за моей спиной двери поставил точку в нашем коротком споре. Все еще не особо соображая, что делаю, я стянула со стола ножницы, устроилась на полу, распотрошила посылку — в ней обнаружился изящный подсвечник из голубого стекла. Не знаю, зачем я его заказала — видать, и впрямь немного перестаралась. На что я вообще надеялась? Захар не потерпит в своем доме никаких излишеств. Наверняка заставит меня сделать возврат — под соусом благих намерений и искренней заботы о несмышленой сестре. Рассвирепев, я швырнула несчастный подсвечник в стену. Зазвенели мелкие стеклянные осколки, разлетелись по комнате. Ух ты! Какие спецэффекты! Следом хрустальными градинами покатились слезы. Колючие, злые, с нечеловеческим каким-то завыванием. Я злилась не на Захара — на себя. «Честное шаманское» жгло, словно раскаленное клеймо. Я не могла нарушить клятву — и не могла рассказать Захару о своей слабости. Ладно, возможно, когда брат узнает о тенях, то в психушку меня не сдаст, но уж точно возьмет за руку и отведет к доброму доктору, специалисту по уехавшим крышам, и тот назначит мне таблетки, от которых я буду хорошо спать, но перестану быть собой. Потому что таблетки решат проблему раз и навсегда, а вещи — всего лишь прихоть, каприз маленькой избалованной девочки. Во мне говорило обостренное чутье звереныша, чудом уцелевшего после встречи с браконьерами. Говорило убедительно, рисовало перед глазами невеселые картинки… «И Игнат не поможет — только, чего доброго, с Захаром разругается в пух и прах. И не увидимся мы больше». От этой мысли стало особенно горько. «Ну же, Касенька, утри слезы! Перед Захаром покаешься, что была неправа. Он простит, он отходчивый. Вот только тени, от них не спрячешься и не откупишься…» Вздохнув, я принялась наводить порядок — заметать следы недавнего буйства. Ползала по полу, собирая останки ни в чем не повинного подсвечника в коробку. — Вот черт! Крупный осколок предательски впился в мякоть ладони. Я даже боль почувствовала не сразу в этом заторможенном своем состоянии — несколько долгих мгновений просто разглядывала стекляшку, такую красивую и такую опасную. Глубоко вонзился, паршивец! Пока вытаскивала осколок дрожащими, неловкими пальцами, порезалась еще сильней. Полилась струйка крови, запачкала пол… И перевязать нечем — аптечку-то Захар конфисковал. Кровь тем временем и не собиралась останавливаться. Я прижала рану здоровой рукой, нашарила в шкафу шелковый платок, кое-как перебинтовала ладонь. Так и сидела на полу, жалея себя. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем Захар тихонько постучал в дверь. Вошел в комнату, не дождавшись разрешения. — Ну что, вулкан Везувий, вся лава вышла, или ждать нового извержения? — Даже не вызовешь для меня бригаду санитаров? — угрюмо поинтересовалась я. — Богатая у тебя фантазия, как я погляжу! — взгляд Захара упал сначала на мою ладонь, обернутую платком, потом на груду осколков в углу. — Погоди, я сейчас. Брат вернулся быстро, принес тазик с водой, стопку чистых полотенец и аптечку. — Нужно обработать руку, Касенька. Сил сопротивляться у меня уже не было. Развязав платок, Захар присвистнул от удивления. — Глубокая рана, возможно, швы придется накладывать! — Еще чего! — я испуганно отдернула руку. — Не бойся, я просто обработаю порез и перевяжу, — Захар вернул мою руку в исходную позицию. Намочил полотенце в тазике, начал осторожно вытирать кровь. — На самом деле я пришел просить прощения. Я не должен был читать тебе нотации. Наверное, я не самый лучший брат на свете, и не заслуживаю твоего доверия, но я люблю тебя, и хочу наладить отношения, только пока не знаю, как. — Я не могу спать по ночам… Захар своим искренним порывом пробил брешь в моей охранной системе. — Давно? — С самого первого дня, как сюда приехала. Вся эта обстановка действует мне на нервы… Стены эти гладкие, как в сиротском приюте, окно без штор. Думаешь, я не помню, как выглядят больничные палаты? Отлично помню! И уколы болючие помню, и издевательства… И как кричала, когда меня отрывали от мамы, брыкалась и кричала, пока не лишилась чувств… — То есть, ты пыталась превратить больничную палату в милую девичью спальню, но тут вмешался я, и все испортил? — внезапное осознание словно окатило Захара ушатом ледяной воды. — Получается, так. — Прости меня, малявка. Прости своего непутевого старшего брата! — Есть еще кое-что. Вчера у меня случилась паническая атака, — повинилась я, пока Захар поливал мою ладонь хлоргексидином. — Ты боялась ночевать одна, — брат бережно промокнул края пореза стерильной салфеткой. — И боялась в этом признаться… Как же ты справилась? — Игнат приехал, помог успокоиться. — А мне он почему ничего не сказал? — насторожился Захар, как дракон, опасающийся за сохранность своих сокровищ. — Потому что я его попросила. Хотела сама рассказать, но испугалась. — Я такой ужасный? — Ты непреклонный. И всегда знаешь, как правильно. Захар закончил накладывать повязку, собрал использованные салфетки и полотенца. — Ничего я не знаю. Хочу как лучше, но у нас все время получается разговор глухого со слепым. Помоги мне, Касенька, направь по правильному пути. Никогда прежде я не видела его таким растерянным. — Ох, если бы я только знала как… — А знаешь, что мы с тобой сейчас сделаем? — неожиданно воодушевился Захар. — Призовем на помощь друга с перфоратором, на радость соседям. Подмога прибыла незамедлительно. Сначала в дверь с трудом протиснулся Кирилл с перфоратором в одной руке и карнизом для штор в другой — по дороге он завез свое дружное семейство в строительный магазин за всем необходимым. Рабочий комбинезон поверх растянутой футболки, огрызок карандаша за ухом — кто угадал бы в этом коренастом коротышке подающего надежды хирурга… Следом появилась Марина с громоздким ящиком для инструментов. Закатанные рукава ее зеленой клетчатой рубашки намекали на решительный настрой. Кудряшки были с маниакальной тщательностью собраны в косу, из которой то тут, то там выбивались непокорные завитки. Замыкал шествие Иван Кириллович, любовно прижимающий к груди новенькую игрушечную дрель. — Будем делать ррремонт! — поставил он меня в известность. Военный совет был коротким — решили в первую очередь покончить с шумными работами, чтоб не тревожить соседей в неурочный час. Установить карниз и повесить полочку для милых безделушек в изголовье кровати. Захар с Кириллом сейчас же приступили к выполнению плана. Отодвинули кровать, застелили ее клеенкой, чтоб защитить от пыли. Поспорили с Ванькой, чья дрель круче… Меня отправили в ближайший супермаркет со списком продуктов, написанном на тетрадном листке аккуратным Марининым почерком. Сама Марина, не теряя ни минуты, заступила на боевое дежурство по кухне. Я рыскала по магазинным закоулкам, толкая перед собой тележку, постоянно сверялась со списком, чтобы ничего не забыть. «Отослали меня из дома под благовидным предлогом, а сами, небось, сейчас решают, что делать дальше». Раненая ладонь неприятно ныла. Мне оставалось лишь надеяться, что в ремонтной кутерьме Захар с Кириллом до нее не доберутся.