***
Одис очнулся лежащим на сырой земле. Алое солнце неприятно жгло всех, кто попадёт в его взор. Выкрики неведомых птиц раздавались со всех сторон искажённого окружения. Всё вокруг было странным, неправильным. Кроваво-красное небо. Чёрные деревья. Багровое существо с длинными рогами, которое внимательно рассматривало бывшего надзирателя. Он не смог сразу пошевелиться. Всё его тело ощущалось как-то странно, но при этом не вызывало отторжения. Словно на него натянули вторую кожу, которая ему велика. Чудовище же продолжило с интересом вглядываться ему в глаза, изредка переступая с копыта на копыто. Оно явно было разумным, но степень разумности была неизвестна Одису. Он ранее никогда не видел существ похожих на людей, но ими не являющихся. Разве что, слышал предания и сказки, рассказывающие о многоглавых змеях, способных разрушить дворец своим огненным дыханием, или о живых скелетах, воскрешающих мёртвых. Возможно, перед ним стояло такое же предание, которое оказалось не преданием, а явью. Поднявшись с земли, чем сразу заставил неведомую тварь отскочить в ближайший куст, Одис смог встать на ноги. Его увеличившийся рост не остался незамеченным, но осмотр остальных изменений было решено оставить на лучшие времена. Рогатый успел вылезти из зарослей и начать медленно идти в его сторону, бормоча себе под нос какие-то фразы. Когда же расстояние между Одисом и испуганным чудовищем сократилось до метра, первый смог расслышать нечто похожее на приветствие и просьбы не убивать его. — Что ты такое? — Шелестящий голос раздавшийся со всех сторон стал потрясением для собственного обладателя, о сжавшемся, как он себя окрестил, бесе говорить многого не стоило. Образ молящего о пощаде и явно не собирающегося карать его беса не вызывал опасения, не то что страха. — Я не собираюсь причинять тебе вреда. Ответь мне где я. — И снова спокойный голос, произносимый будто сотнями ветров, раздался со всех сторон и ниоткуда одновременно. Чуть прекративший паниковать собеседник даже смог подняться с земли и теперь дрожал стоя, а не сжавшись в комок. — В-в-вы в аду. Н-на кругу Г-гордыни. В лесу за королевством. — Одис при жизни слышал о таком месте как ад, от редких фанатиков за решёткой. Эта тема несколько заинтересовала верующего в вечные муки после смерти и узнав немного больше, он принял решение, что их слова отрицать не стоит и кипящие котлы, в которых ты будешь вариться до скончания времён, могли стать наказанием за все его грехи. Адское создание перед ним не походило ни на мучителя, ни на такого же грешника. И либо ад, описываемый верующими был всего лишь плодом их фантазий, либо бес перед ним должен был стать его проводником к искомым страданиям. Задавать много вопросов, проверяя первую теорию было опасно для здоровья беса, потому что по его виду он умрёт через пару минут. Посему легче было сразу опровергнуть второе предположение: — Куда мне надо идти? — На удивление, вместо недопонимания и остановки сердца, в глазах беса появилось облегчение, а дрожь почти прекратилась. — К Люциферу. П-прямо в ту сторону, а как выйдете из леса, ищите самую высокую башню. Скажите, что вы новенький и вам всё объяснят. — И сразу же сбежал, сверкая хвостом, не успел Одис повернуться в указанную сторону. Бывшему надзирателю было несколько непонятно произошедшее, но он и не рассчитывал, что такому, как он, кто-то что-то будет разъяснять. На данный момент ему ничего не оставалось, кроме как последовать указу маленького беса и направиться к некому Люциферу. Посему повернувшись в сторону, противоположную траектории побега «проводника», Одис пошёл вперёд.Часть 1
31 января 2024 г. в 18:08
Он шёл по замшелым залам темницы. Столь знакомым и столь родным коридорам, в которых, как ему казалось, прошла вся его жизнь. Одинокие лучи света пробивались сквозь тугие прутья на окнах, даруя свет отбывающим своё наказание. Здесь не было невинных, заключение в этом месте, означало истинность свершений виновного, а добровольно они принимали по заслугам или нет — ничего не меняло. Никто не обязан понимать того, что такая участь дарует спасение. Он не имел права даровать свободу, его целью было сохранение благополучия собственных подчинённых, наблюдение за сохранением преступников в их камерах и поддержание невозможности покинуть, эти самые, камеры. Исполнение этой задачи проходило успешно на протяжении долгого времени до этого самого момента — момента, который должен был наступить ещё давно, но настал только после кровавой революции и смены властителя.
Заточение в верховной темнице считали приговором похуже смерти. Неприступная, мрачная и ужасная, откуда нет выхода, где нет спасения провинившимся. Такой её окрестили жители ближайших королевств и поселений. И хоть заключение происходило намного реже по сравнению с обыкновенной казнью или изгнанием, в этом месте никогда не было одиноко. Те, кто однажды оказывался здесь, никогда не возвращались на свободу раньше положенного. По крайней мере — живыми. Служение в тюрьме зачастую приравнивали к такому же заточению, посему добровольцев на посты надзирателей было до скудного мало. Но если таковые и появлялись, то оставались они не ради денег, а ради идеи. Подкупить кого-либо из охраны было невозможно, и не важно было наградой за предательство огромная сумма, дворянский титул или обещания доселе невиданной силы. Отсутствие даже вероятности помощи в побеге со стороны стражи также усугубляло и без того вводящий в отчаяние ореол обители обречённых.
Выбраться из-за решётки, пройти незамеченным до входа, который по совместительству являлся единственным выходом, и успешно сбежать не было чем-то, чему однажды было суждено случиться. Попытаться пробиться силой, уже походило на нечто вероятное, но ослабленные оковами не могли противопоставить многого живущим в темнице и знающим её вдоль и поперёк надзирателям, которые были несомненно против такого события. По крайней мере так было при служении Одиса, которое подходило к завершению.
Одис стал стоять на страже приговорённых к заключению в десять лет. В те времена, управляющим, ещё не имеющей громкой славы, тюрьмы было всё равно кого брать на роль охранников убийц и маньяков, которые сбегут сразу же после заточения, попутно оставляя гору трупов за собой. Надзиратели редко оставались работать более года. Чаще сбегали, ведь уволиться было нельзя. Но не реже просто погибали, не представляя возможности что-либо противопоставить закаленным долгими боями и сражениями преступникам, которых не казнили по воле заинтересованных в их услугах высокопоставленных лиц. Большую часть набирали с улиц, выбирая первых встречных обездоленных беженцев, бездомных и сирот с улиц. Соответственно, никакими вразумительными силами они не обладали и их участью было послужить пушечным мясом и показателем того, что руководство «что-то пытается сделать», даже если все понимали обратное. Дитя первый раз держащее в руках оружие, которое вот-вот сломается от лёгкого дуновения ветра, погибло бы при первой критической ситуации, если бы не старик, работающий в этой, обречённой на скорое забвение крепости, уже не первый десяток лет. Как потом оказалось, дела ему до спасения ребёнка не было, просто очень удачно намеревающийся устроить кровавую баню беглец, чем-то сильно насолил пожилому человеку.
Дитя, заинтересованное в собственном спасителе, отправилось за ним, несмотря на просьбы отвязаться, табачный дым и отношение, как к надоедливой мухе — мешает, хочется прихлопнуть, но ничего не получается. А когда они пришли, то встретили молодую девушку с огнём в глазах, которая сначала побила курящего, по неизвестной причине, а после обратила внимание и на ребёнка. Так Одис познакомился со своим наставником — человеком, изменившим заплесневелую дыру, по ошибке, называемой темницей, раз и навсегда. Она научила его сражаться, показала каким людям можно верить, а каких стоит отправить под трибунал при первой возможности. Она стояла в первых рядах при сражениях, давая отпор всем, кто пожелал вызволить заключённых до конца отведённого срока. Именно она помогла ему осознать то, что каждый кто есть в этом мире испытает наказание за все свои прегрешения, и гораздо лучше сделать это при жизни, чем отбывать вечные муки после смерти. Наставница жила этой верой, искренне считая, что помогает виновным, а Одис продолжил нести её идеи. Он никогда не забывал её окровавленное тело и последние слова, гласящие, что теперь настал её час расплачиваться, но радость от осознания состоявшейся помощи провинившимся душами не позволяет сожалениям сопровождать её на тот свет.
Сейчас же он в последний раз бродил по мрачным коридорам, рассматривая каменные стены, на которых помнил каждую трещину и щель. Прощание с сослуживцами не было особо эмоциональным либо трогательным. Все вокруг знали, что нынешнему заведующему тюрьмы пора покинуть сей пост, передав его кому-то более «сговорчивому». Но не все понимали, что среди нынешних надзирателей не найдётся никого, кто станет изменять своим принципам ради корыстных целей, даже после смены начальства. Заключённые же радостно кричали, празднуя своё скорое, по их мнению, освобождение, которое наступит сразу после казни Одиса.
Взглянув в последний раз на место ставшее ему домом, он отправился к поджидающим его у главных ворот солдатам, которые весьма учтиво сопроводили его до повозки.
Разговор с новым королём ничего не изменил. Тот желал перемен и считал, что времена меняются, а верховной темнице стоит стать более податливой. Одис не пытался его отговорить, не старался вымолить прощения и, конечно, даже и не думал отступать от собственных принципов, превращая построенный столь долгими усилиями оплот избавления от грехов виновных в место, откуда преступники будут выходить по первой прихоти окружающих. Он понимал, что вполне заслуживал казни и она не покроет и десятой части его проступков. Одис знал о собственной участи быть обречённым на вечные страдания, но, подобно собственной наставнице, не жалел об этом, радуясь, что смог сохранить посеянные ею ценности в собственной душе.
Его заковали и провели в глубины подземелий. Среди множества разнообразных орудий для пыток и убийств величаво возвышался чернённый саркофаг, изнутри заполненный острыми шипами со всех сторон. Одису велели лечь в него и, подождав пока он, не проронив не звука, опускается в зловещую конструкцию, а в его спину впиваются десятки гвоздей, закрыли крышку. После звука рвущейся плоти была тишина. И эта мёртвая тишина продолжалась пока сопровождающие не открыли гроб и не удостоверились в том, что тюремщик умер.
Одис же чувствовал боль, но эта боль не мучала его — физическая боль была ничем, по сравнению с страданиями души, к которой он был готов. Он лишь молча терпел, отсчитывая свои последние мгновения. С исчезновением света осталась лишь тьма. Сначала вокруг, но вскоре и внутри. Одис перестал чувствовать боль, перестал видеть, перестал думать.
А потом было падение.