«Не стоит заглядывать чересчур глубоко в душу, иначе скоро наткнешься на решетку, которая ведет в подземные каналы, где текут нечистоты»
— Эрих Мария Ремарк
Несколько часов подряд я пыталась вырваться из объятий ночного кошмара, но каждый раз как у меня получалось хоть на секунду разлепить глаза, сон вновь овладевал мной и утаскивал из реальности обратно, в хаос событий и ощущений. Сначала мне снилось, будто я от кого-то бегу, а свист ветра в ушах заглушает надрывный мужской крик, разбивающийся о мою спину. Затем сцена менялась, и я вдруг находила себя замершей на месте от необъяснимого страха. Чьи-то сильные руки медленно душили меня, забирая остатки дыхания вместе с жизнью. И когда из моего горла вырывался последний предсмертный хрип, а глаза закрывались, в ушах раздавался звон бьющегося стекла. Затем эти сцены повторялись по-новой. Из ночного кошмара меня вырвал чей-то громкий кашель. Я распахнула глаза и вынырнула в темноту комнаты, чуть не свалившись с дивана от столь резкого пробуждения. По лбу струился холодный пот. Дрожащими руками я вытерла его с кожи. После того, как Арон спас меня у набережной, то разрешил мне остаться у него на ночь. Он ничего не говорил, просто расстелил диван, бросил на него подушку и кивнул в мою сторону. Я не стала переспрашивать. Возвращаться к себе домой категорически не хотелось, особенно зная, что ребята наверняка будут меня там караулить. Требовалось время, чтобы все это переварить и Арон дал мне такую возможность. Он лишь выключил в комнате свет и, все также молча, устроился на полу подле дивана. Кашель вдруг повторился. Я медленно поднялась с дивана и всмотрелась в темноту комнаты. Импровизированная постель, сооруженная наспех Ароном на полу, пустовала. Зато длинный темный коридор пересекала тонкая полоска электрического света, льющаяся из ванной комнаты. Медленно, ступая босиком по холодному кафелю, я направилась в ту сторону. В груди засело смутное ощущение тревоги. Деревянная дверь, ведущая в ванную, не была полностью закрыта, оставляя небольшой просвет. Проведя рукой по шершавой поверхности, я совсем чуть-чуть приоткрыла ее, просто чтобы видеть побольше. Старые петли скрипнули и мне уже было показалось, что мое прикрытие будет разрушено, однако человек, стоявший в ванной, даже не обратил внимания на посторонний шум. Арон впился пальцами в фаянсовую тошнотворно белую раковину. Из крана, выкрученного на максимум, шумным потоком лилась горячая вода, пар от которой поднимался вверх и обволакивал почти всю ванную. Плечи Арона тяжело вздымались, в такт его дыханию, а голова была опрокинута вниз, из-за чего влажные пряди каштановых волос налипали на щеки и лоб. Вдруг по телу парня, от напряженных мышц спины и выше, почти к самой шее, пробежала судорога. Арон сильно закашлял и нагнулся ближе к раковине. Вода моментально окрасилась кровью. Костяшки его пальцев, сжимающие края раковины, побледнели. Я зажала ладонью рот и быстро отступила назад, подальше от этой сцены, явно не предназначавшейся для моих глаз, но плечом задела самый краешек двери. Жалобно скрипнув, она ударилась о стену, ознаменовав мое присутствие громким хлопком. — Ну конечно, — усмехнулся Арон. — И как только ты могла такое пропустить? Он выключил кран и развернулся ко мне. На его губах и подбородке все еще оставались кровавые разводы, смешанные с каплями горячей воды. Едва заметив, что я продолжаю с открытым ртом пялиться на него, Арон провел тыльной стороной ладони по своему лицу, стирая остатки крови. — Ч-что с тобой? — спросила я нетвердым голосом. Арон лишь безразлично пожал плечами, словно все произошедшее только что не имело к нему никакого отношения. — Знаешь, все мы когда-нибудь умрем. Просто кого-то смерть ждет чуть раньше, а кого-то чуть позже. Так что едва ли это стоит твоего внимания. — Это… — я кивнула головой в сторону раковины. — Это серьезно? Арон с минуту вглядывался в меня, внимательно изучая каждую черту моего лица, а затем, в два больших шага, пересек ванную комнату и оказался совсем рядом. В уголках глаз прорезались едва заметные морщинки, когда он нацепил на лицо фальшивую улыбку. — Хорошо, наверное, быть бесплотной душой м? Не приходится забивать голову мыслями о смерти и существовать в ожидании конца. Его теплая ладонь вдруг легла на мою щеку. Пальцы очертили скулу и задели уголок губ. Я судорожно вдохнула воздух и замерла, глядя на него в изумлении. — Теплая, — проговорил Арон в задумчивости. — Что ж, хоть кто-то из нас выглядит хорошо. Что-то внутри перевернулось от его слов. Мы были знакомы всего ничего, но тоска, сквозящая в голосе Арона, заставляла меня чувствовать себя виноватой. Для меня он был никем, просто случайным человеком, оказавшимся рядом в нужном месте и в нужное время. И несмотря на то, сколько раз Арон приходил мне на помощь, я не могла ответить ему тем же. Ведь моих сил не хватало даже на то, чтобы помочь себе и своим друзьям. И мне не следовало брать на себя ответственность еще и за жизни других людей. Я мотнула головой в сторону, отстраняясь от его прикосновения, и Арон безбольно опустил руку. — Не так уж это и прекрасно. — Что? — Ты говоришь, что хорошо быть бесплотной душой, но это не так. Это не твой мир только что перевернулся вверх тормашками, и это не твой друг чуть не убил человека прямо у тебя на глазах. Так что, пожалуйста, давай без этого показательного снисхождения. — Да когда это я… — Только что! Ты говоришь со мной, как с неразумным ребенком. — И разве я в чем-то неправ? Не тебя ли пришлось всего несколько часов назад вытаскивать из очередной передряги, в которую ты ввязалась, даже не подумав? — То, что ты спас меня, еще не дает тебе повода делать хоть какие-то умозаключения о моей жизни. Судя по всему, у тебя своих проблем хватает, так занимайся ими! — А эмпатии в тебе ноль, да? — усмехнулся Арон. — Сколько не помогай, тебе всегда будет мало? Казалось, всего что я сделал, уже более чем достаточно, чтобы заслужить твое доверие и расположение. Я прислонилась спиной к дверному косяку и сложила руки на груди. — Ты же в курсе, что такие твои высказывания как раз и не прибавляют доверия? От них сразу появляется ощущение, что ты мне потом чек выставишь за все свои услуги. — А это неплохая идея, подумаю о ней на досуге, — Арон прошел мимо, намеренно задев меня своим плечом. — Кстати, думаю утром тебе будет лучше вернуться к своим друзьям. Вместе пересмотрите свои жизненные приоритеты, порассуждаете над бренностью бытия. Я хотела что-то бросить ему в след, но Арон уже растворился в темноте коридора.***
Руби объявилась лишь через пару дней. Вплоть до этого момента ни от одного из моих друзей не поступало никаких вестей. Они все словно испарились. Руби больше не ждала меня за утренним кофе в «Джорно», Лиам и Вайк не собирались в наших привычных местах по вечерам. Я обходила все, что только можно, но их нигде не было. И единственное, что я могла сделать в сложившейся ситуации, так это вернуться в привычное русло и медленно плыть по течению, ожидая, когда меня прибьет к берегу. Возвращаться к работе и своему обычному распорядку казалось странным, но… это было единственным, что я умела. Возможно, мне стоило впасть в уныние или целыми сутками сидеть и думать, почему жизнь повернулась именно таким образом, но это вряд ли бы принесло мне успокоение. Так что оставалось просто ждать. К вечеру четвертого дня, когда я выходила из дверей галереи, на лестнице меня поджидала Руби. Она сидела на самой нижней ступеньке, укутанная в теплую пуховую куртку, и смотрела на проходящих мимо людей, провожая их задумчивым взглядом. Вечернее небо заволокло свинцово-серыми тучами, а воздух пропитался запахом свежести, который нес за собой приближающийся мороз. — Знаешь, — сказала я тихо, обращаясь к спине Руби. — Если будешь долго сидеть на лестнице в такой холод, то… Слова замерли на языке. Чем бы я не хотела закончить фразу, оно казалось бессмысленным. Вряд ли Руби вообще способна мерзнуть, и уж тем более она не подхватит от этого простуду. Мысленно я уже отвесила себе подзатыльник. Подруга обернулась на звук моего голоса, медленно поднялась с лестницы и замерла в нерешительности. Она боялась моей возможной реакции на свое появление, это было видно по ее настороженному взгляду, по выверенным плавным движениям, по нахмуренным темным бровям, сошедшимся на переносице. — Вайк с тобой? Если да, то клянусь, что он получит за… — Нет! — Руби примирительно подняла ладони вверх, не давая мне закончить. — Не переживай. Я попросила ребят не ходить за мной. В тот раз он все испортил, и мне не хотелось бы повторять этот опыт. Сегодня мы просто спокойно поговорим вдвоем, хорошо? Наверное, я слишком долго колебалась, потому что Руби почти сделала небольшой шаг в мою сторону и продолжила. — Пожалуйста, Ноа. Дай мне шанс все объяснить. — Ладно, — сдалась я. — Только давай обойдемся без… всех этих ваших демонстраций. Руби медленно кивнула. Мы прошли в полной тишине почти два квартала, прежде чем Руби, наконец, решилась заговорить. Все это время я слушала едва различимый хруст замерзших луж, покрывшихся тонкой коркой льда, под своими ногами. Руби же отстраненно смотрела вперед, по-видимому, размышляя, с чего лучше начать этот нелегкий разговор. К тому моменту небо уже окончательно потемнело и с самой его верхушки, медленно кружась в хаотичном танце, посыпались мириады крохотных снежных хлопьев. Едва они касались асфальта, как сразу же таяли под ногами прохожих, чернея от грязи и превращаясь в слякоть. — Я умерла около пяти лет назад, — выдохнула Руби и посмотрела на небо, застланное снежной пеленой. — Знаешь, воспоминания о смерти приходят к нам не сразу. Сначала мы просто существуем, полагая, что все еще живы. Потом появляется какая-то важная деталь, связанная с нашей смертью, и неимоверно пугающая нас. Очень часто такой страх кажется иррациональным. И, чем чаще мы сталкиваемся с ним, тем быстрее к нам возвращаются воспоминания о настоящей жизни. Для меня это были машины: звук резкого торможения, длинные протяжные гудки, скрежет металла. Я не могла найти природу своего страха, пока вдруг все не вспомнила. Кажется, мне было около восемнадцати лет, когда мы с другом поехали в другой город на его машине. Той ночью прошел сильный дождь, дорога была скользкой, а я отстегнула ремень безопасности в самый неподходящий момент. Последнее, что я помню… — она вздохнула и закрыла глаза, погружаясь в события того дня. — Неимоверный холод, сковывающий все тело, и безумная головная боль, словно разрывающая черепную коробку изнутри. Сколько я знала Руби, она всегда была зависима от обезболивающих. И каждый раз, спрашивая ее о причинах, подруга отмалчивалась. Теперь все стало очевидно. — Таблетки, — тихо сказала я. — Да, — Руби открыла глаза и грустно улыбнулась. — Несмотря на то, что я давно мертва, мигрени то и дело возвращаются. Вероятно, это просто остаточное явление. Я все надеюсь, что таблетки помогут, но… Это глупо, правда? А когда возвращается боль, то и воспоминания о смерти вспыхивают с новой силой. Руби приподняла свою правую руку и поочередно загнула все пальцы, словно проверяя, насколько тело еще слушается ее. — В памяти все еще свежо ощущение медленно утекающей жизни. Я лежу в мокрой от дождя траве, которая неприятно холодит кожу, а все тепло уходит из моего тела вместе с кровью, сочащейся из раны. Мне хочется остановить ее, но я не могу и пальцем пошевелить. Остается только лежать и считать удары сердца, каждую секунду бьющегося все медленнее. Ноги и руки коченеют, пропуская холод все ближе к грудной клетке. А потом я слышу сдавленный хрип совсем рядом со мной. Мне хватает сил только на то, чтобы перевести взгляд в сторону звука. Тогда я замечаю своего друга, лежащего буквально в паре метров от меня. Он протягивает ко мне свои руки, пытается ползти, судорожно хватаясь пальцами за пучки высокой травы, но я понимаю, что у него не хватит сил. И он вдруг тоже это осознает. Тогда в его взгляде появляется столько вины и боли, что это просто невозможно передать, Ноа. Мне бы хотелось сказать ему, что все хорошо, что он не виноват в произошедшем, но я могу лишь молча лежать и умирать прямо у него на глазах. Руби стихла, а ее взгляд потух. — Мне жаль, — я попыталась найти подходящие слова, но в горле образовался ком. Да и, наверное, правильных слов для такой ситуации просто не существует. — Правда жаль, Руби. — Эви, — она горько усмехнулась. — При жизни меня звали Эви. Думаю, раз ты узнала о моей смерти, то должна узнать и о таком. «Руби» — это прозвище, которым наградил меня друг из-за цвета волос. Не знаю почему, но после смерти в голове осталось лишь оно. Настоящее имя пришло лишь вместе с воспоминаниями о смерти. Ветер резко усилился и снежные хлопья теперь заворачивались в вихрь. Мерзлые голые деревья закачались под этим порывом, с сухим треском ударяясь друг о друга ветками. — Я могу спросить, что случилось с остальными ребятами из нашей компании? — Думаю, Вайк с Лиамом тебе сами расскажут, когда будут готовы. А что касается Хейла, то, полагаю, ты и так уже догадалась. В голове всплыл случай в парке, когда ребята случайно подожгли сухую траву. Испуганное бледное лицо Хейла встало у меня перед глазами. Если бы только я была чуточку догадливее… — Он всегда боялся огня. Кажется, после случая в парке Хейл даже пропал на несколько дней. — Хейл погиб при пожаре около семи лет назад. Он никогда не вдавался в подробности произошедшего. Лишь рассказывал, что остался в квартире наедине со своими младшими братьями и сестрами, когда дом начал полыхать. Помощь шла слишком долго, и ему самому пришлось выносить своих младших из огня. В конце концов, он их спас, но ему самому повезло гораздо меньше. Вот почему Хейл всегда оберегал нас, понимаешь? Некоторые черты характера, которые были присущи нам при жизни, остаются с нами и после смерти. Хейл привык к роли старшего брата, поэтому он так же обращался и с нами, всегда окружая своей чрезмерной опекой. Мы прощали ему это даже когда он перегибал палку, потому что… — Это единственное, что осталось от его жизни? — Руби медленно кивнула, подтверждая мои слова. — Так вот почему он так отреагировал, когда я начала отстраняться от вас? И вы ничего не могли ему сказать. — Хейл, пожалуй, больше нас всех переживал за сплоченность этой компании. Ему просто было необходимо заботиться о ком-то, как он заботился о своих младших при жизни, вот почему мы не возражали. Это то немногое, что мы можем сделать, чтобы поддержать друг друга. — Он пропал при пожаре в «Локке», почти сразу как объявили тревогу. Вы поэтому не стали его искать? — Как ты уже поняла, смерть не дается легко. Иногда, столкнувшись с ужасными воспоминаниями, мы хотим закрыться, уйти подальше от всего, что нас окружает. Такое периодически случается со всеми, так что… Мы не ищем друг друга до тех пор, пока сами не будем готовы вернуться к своему привычному существованию. Я замедлила шаг и почти полностью остановилась. Каждое слово, произнесенное Руби, перекраивало все те немногие события, сохранившиеся в моей памяти, и окрашивало их в совершенно новые полутона. То, что выглядело со стороны моих друзей эгоистичным, теперь представлялось актом безмолвной поддержки и взаимопомощи. И получалось, что я никогда их по-настоящему не понимала. Время, проведенное вместе, оказалось лишь красивой картинкой, за которой пряталась печальная правда. — Вы убивали? — спросила я на выдохе. — Вайк показал мне тогда, как вы можете… воздействовать на людей. Но я должна услышать это тебя лично, Руби. Она сжала губы в тонкую линию и изучающе посмотрела на меня. — А что изменит мой ответ? Разве для тебя, почти такой же, как и мы, имеют значение жизни людей? — После того инцидента с Вайком мне казалось, что я никогда не смогу переступить через себя и посмотреть ему в лицо, зная, что он натворил. Но, чем больше я об этом думала, тем сильнее убеждалась, что могу хотя бы попытаться понять смысл такого поступка. Для меня это правда важно. Все это время мы держались вместе, и это то малое, что я должна сделать как ваш друг. Руби неуверенно качнула головой и обхватила себя руками. Со стороны можно было подумать, будто она замерзла, но мне тогда показалось, что она просто пытается закрыться от всего мира. Это был жест отчаяния. — Когда ты умираешь, то всеми силами стараешься цепляться за свою жизнь, какой бы жалкой она тебе прежде не казалась. Все неудачи и проблемы разом стираются, оставляя в памяти только приятные моменты. Но потом, застревая между двумя мирами, и будучи вынужденным каждый день смотреть на то, как люди, пусть иногда и не всерьез, проклинают свою жизнь, ты чувствуешь, как в тебе что-то навсегда ломается. И это уже невозможно починить. А эти люди продолжают свое существование. И каждый раз, когда что-то идет не по плану, когда что-то раздражает их, они вздыхают и спрашивают тихо: «Почему я? Почему мне так не везет?» А ты смотришь на все это со стороны и думаешь, почему они не могли умереть вместо меня? Они ведь все равно не ценят свою жизнь. Где справедливость? И вот в такие моменты то, что делало тебя человеком, безвозвратно уходит. Наверное, после всех этих лет внутри у нас просто не осталось сочувствия. Забрать жизнь того, кто не хочет ее продолжать, это ведь не убийство? Я тяжело дышала, глядя на Руби из-под опущенных ресниц. — Вайк не разбирался, когда приказал той девушке спрыгнуть! — Не думаю, что он был серьезен тогда. Просто хотел тебя напугать, вот и все. — Ты не видела его в тот момент. Он бы точно не дал ей выжить. И скольких людей вы так убили? Руби дернулась, как от удара, и быстро подняла голову. В ее больших зеленых глазах застыл немой вопрос. — Вы? — тихо переспросила девушка. — Мы. Это были мы, Ноа.***
Я сидела на холодном полу, а вокруг меня валялись десятки исписанных, вырванных наспех из дневника страниц. Ледяной порыв ветра, проникающий в полутемную комнату из открытого настежь окна, периодически подхватывал помятые листы и волочил их по кафелю. Мой взгляд то и дело падал на каждую из страниц, но так и не находя в них ничего важного, снова возвращался в одну точку. Наверное, я выглядела безумно, сжавшись в комок среди всего этого мусора и шевелясь лишь в тот момент, когда холодный порыв ветра проходился по нагим лодыжкам или ненароком задевал прядь всклокоченных волос. Каждая страница — воспоминание. В каком-то отчаянном порыве я пыталась уместить на белых полях все то, что знала о своей жизни, любые мелочи, которые всплывали в голове. Но, перенеся все это на бумагу, я вдруг осознала, как в действительности мало помнила. Между отдельными воспоминаниями, как бы мало их не было, мне не удавалось выстроить хоть какую-то четкую последовательность. Я не могла точно сказать, какое воспоминание предшествовало другому, были ли они связаны, какое из них было самым первым в моей голове. Это было похоже на случайные кадры из фильма, которого я никогда ранее не видела. Пазл не сходился, история не рассказывалась так, как хотелось бы. Руби сказала мне, что, когда мы с ней встретились впервые, я вся была в крови. Чужой крови, разумеется. Она сразу поняла, почувствовала, что во мне нет жизни, что я похожа на них с ребятами. Вот почему Руби привела меня в компанию. Их заблуждение длилось ровно до того момента, как я стала забывать события предшествующего дня. Возможно, это была жалость, а, возможно, обыкновенное любопытство, оставшееся с ребятами и после смерти. И все последние пять лет я разделяла бессмысленное существование вместе с ними, ведь не была способна ни на что большее. Но затем что-то во мне перемкнуло. Я начала постепенно меняться: больше запоминать, больше стремиться к жизни, больше чего-то желать. Они не знали в чем именно дело, но убедились в том, что я не одна из них. В конце концов, я стала считать себя живой. Мой мир вращался среди людей, он так привлекал меня… Хейл, Лиам, Вайк и Руби, они пытались сказать мне, но боялись остаться позади, как остались для всего мира. И за это я не могла их винить. Брошенный однажды никогда не захочет вновь испытать подобную боль. Руби пыталась меня убедить, что я такая же; что я нужна им, а они нужны мне; то не надо стараться узнать ответы, если можно просто и дальше плыть по течению вместе с ними всеми. Ведь мы все, что есть друг у друга. Но, думая об этом, в голове то и дело возникали сторонние образы: Ричи, искренне улыбающийся каждый раз, как мы встречались, Арон, который, несмотря на свои едкие комментарии, всегда приходит на помощь. Живые люди, готовые принять меня в свой мир. У меня было что-то еще, что-то, к чему я могла бы стремиться. Большая желтая луна заглянула в окно. Дорожка мягкого бледного света очертила комнату, обнажая весь этот беспорядок, царивший внутри и снаружи меня. Я подняла руку вверх, пытаясь ухватиться за этот луч, но он проскользнул между пальцами. Что я могла сделать в этой ситуации? Как мне следовало поступить? Довериться Арону, который так быстро ворвался в мою жизнь и постоянно вносил в нее хаос? Но, несмотря на всю его помощь, поступки этого человека словно бы имели свои скрытые мотивы. Я не была до конца уверена в том, что он действительно хочет помочь. Остаться с ребятами, которые были со мной все это время? Не смотря на весь кошмар, что они могли сотворить за все эти годы, я была их соучастником, даже если не помнила об этом. Они все равно оставались единственными близкими мне людьми, и я не могла просто так от них отвернуться. Из груди вырвался тяжелый стон, вызванный не то отчаянием, не то усталостью. Теперь, когда я погрузилась во все это с головой, у меня больше не было права оставаться сторонним наблюдателем, прикрывающимся собственным бессилием. Для меня больше нет ни единого повода продолжать быть слабой.***
— Что ж, — задумчиво протянул Вайк. — Это вполне заслуженно. Он осторожно провел пальцами по линии подбородка, куда пару секунд назад я залепила своей пятерней. Вайк не предпринял ни единой попытки защититься, когда я, несясь к нему на всех парах, уже занесла ладонь для удара. Просто стоял и покорно ждал своей участи. — Надеюсь, это приведет тебя в чувство, — прошипела я злобно. Лиам, сидевший рядом на скамейке, тяжело вздохнул. — Зря только силы тратила. Ноа, этот парень ведь давно откинулся. Он не ощущает физической боли, как и мы все. — Мог бы и промолчать, — огрызнулся Вайк. Я поперхнулась от этой новости. И, недолго думая, ударила Вайка еще раз, уже по другой щеке. Ладонь горела от удара, а вот друг все также недвижно стоял рядом, смиренно склонив голову. — Это правда бесполезно, — Лиам покачал головой. — Будешь продолжать так говорить, и она никогда не закончит меня лупить. Мы тут до утра застрянем! Я уже было замахнулась еще раз, но меня остановила Руби. Она дотронулась до моего плеча и, аккуратно перехватив мою ладонь, опустила ее вниз. — Довольно, — тихо сказала Руби. — Ты злишься, я понимаю. Но ведь мы собрались тут вовсе не за тем. Ночь опустилась на город, скрывая нас от любопытных взглядов случайных прохожих. В парке, окруженным серыми стволами деревьев, мы привлекали куда как меньше внимания, чем на оживленной светящейся фонарями улице. Вот почему я настояла встретиться именно здесь. Так было безопаснее… для окружающих нас людей. Несмотря на все заверения Руби, что Вайк больше никому не будет причинять вреда, мне хотелось подстраховаться. Плюс я точно знала, что стоит мне увидеть его самодовольную физиономию, то я точно захочу по ней заехать пару-тройку раз. А делать это лучше подальше от чужих глаз. Собственно, так и вышло. — Отпустило? — спросил Вайк, когда я отошла от него на пару шагов назад, продолжая тяжело дышать. — Ты просто отвратителен! Если ты еще хотя бы один раз попытаешься причинить кому-то вред, то я… — Говоришь прямо как Хейл, — скорчился Вайк. — Он тоже постоянно причитал на эту тему. Но скажи мне, тебе действительно есть дело для людей или просто твой внутренний компас говорит, что это плохо? — Так же просто нельзя! Вы не можете просто так обрывать жизни других людей, — я уже практически перешла на крик. — Кто сказал, Ноа? Что мы от этого потеряем? Наши души? — он горько рассмеялся. — Уже слишком поздно, не находишь? Для нас не существует того счастливого финала после смерти, в который так верят люди. Так скажи мне, что мы теряем? Вайк всегда казался мне недосягаемым. Хотя мы дружили достаточно много лет, все это время он будто бы сторонился меня, предпочитая проводить время с Хейлом или Лиамом. Тем сильнее мне хотелось понять его. Вайк всегда рассказывал завораживающие истории о своей жизни, которые не оставляли никого равнодушным. Каждая из таких историй казалась нам целым приключением. Вайк всегда мог с полтычка уделать кого угодно в словесной баталии, потому что все его комментарии казались настолько едкими, что в пору было записывать их в блокнот или запоминать наизусть. Вайк всегда производил впечатление человека, который плевать хотел на любые правила или условности. Одним словом, его образ представлял из себя смесь бунтарской энергии, непринужденности и наигранной небрежности. Вайку успешно удавалось балансировать на грани аморальности, не пересекая ее. Вот почему мы все были заворожены им. Нам не хватало этой остроты в своем собственном характере, и, наверное, мы искали это в Вайке. Но сейчас я видела перед собой не тот старательно созданный образ, который он так долго собирал по кусочкам, а настоящего Вайка: злого, разочарованного, обиженного на весь мир за свою судьбу. И он не видел ничего дальше своей обиды. — Мы теряем самих себя, — выдохнула я ему в ответ. — Чем чаще мы переходим эту грань, тем больше теряем себя прежних. И, в конце концов, не останется ничего, что напоминало бы тебя при жизни. Разве ты этого хочешь? — Я уже давно не помню, что значит хотеть чего-либо. Вайк прошел мимо меня, едва не толкнув плечом, и уселся на скамейку рядом с Лиамом. Он больше не смотрел в мои глаза, предпочитая пристально изучать гравий под носками своих кроссовок. Лиам, сидевший по правую руку от него, сначала было поднял ладонь, чтобы похлопать Вайка по плечу, но потом беглым взглядом окинул мою фигуру, и оставил эту попытку. Он разрывался между нами. — Так зачем мы тут? — со скрежетом в голосе спросил Вайк. — Нам надо избавиться от хвоста. Как бы долго я об этом ни размышляла, но мне было сложно по-настоящему смириться с тем, что хотел тогда сделать Вайк. И я бы никогда не смогла так сразу простить его. Это лишь предлог. Способ разобраться с гораздо более важной проблемой. Арон не сделал открытие, рассказав мне, что за всеми нами идет охота. Это и так было очевидно. Но гораздо значимее было то, что он специально оставил между строк, предоставляя мне возможность самой дойти до истины. Все эти дни, проведенные в одиночестве, я складывала произошедшие события друг с другом, пытаясь получить общую картину: почему люди, преследующие нас, всегда безошибочно выходили на моих друзей? Почему Руби, Вайк и Лиам никогда не говорил прямо о том, кто эти люди и какую цель они преследуют? Зачем Арон в тот день, когда Лиам исчез сразу после нападения, посеял сомнения в моей голове на счет его преданности? Все это говорило об одном. Арон не был глуп. Попытайся он донести мне эту информацию прямо, и я бы не послушала его из-за своего упрямства. Он понимал, что нужно дать мне возможность додуматься самой. И вот, когда все кусочки сложились воедино, настал тот самый неизбежный момент. Я вдохнула морозный воздух. — Для начала было бы неплохо обсудить, кто из вас спутался с охотниками на душ и привел их прямиком к нам.