Дневник Принца-полукровки

      Северус не спешил возвращаться домой, предвидя неизбежный разговор с матерью на повышенных тонах. Неторопливо поднимаясь по лестнице к входной двери их скромного жилища, он мысленно готовил себя к потоку обвинений, но перешагнув порог дома, его встретила лишь тишина. Отец предавался дневному сну на диване, посапывая на левом боку, а Эйлин и вовсе след простыл. На кухонной плите томился яблочный компот в большой кастрюле, в духовке запекался картофель с овощами, а огурцы лежали на разделочной доске нетронутыми. Вся эта картина сильно насторожила Северуса, ведь Эйлин никогда не бросала готовку на середине процесса. Он почувствовал неладное и ноги сами повели его на второй этаж.       Эйлин сидела на кровати Северуса, перелистывая страницы его личного дневника. Прежде бледное лицо мальчика покрылось багровыми пятнами от злости, стыда и шока.       — Решила воспользоваться случаем, применив заклинание поиска, — сказала она, не отрывая глаза от текста. — Письмо из Визенгамота всё равно придёт со дня на день за использование магии в присутствии магла, так почему бы не задействовать волшебную палочку дважды, раз она оказалась в моих руках.       Северус подбежал к матери, предприняв попытку выдернуть дневник из её рук, но из цепкого захвата Эйлин ему удалось выдернуть только пару страниц.       — Это мой личный дневник, — повысил голос Северус. — Прошу, отдай его!       — Для начала расскажи мне, кто такая Лили, и почему ты пишешь о ней в своём дневнике?       — Лили мой друг, — уверенно ответил он.       — Это из-за неё ты наслал проклятие на несчастного мальчишку? Из-за неё мне придётся отдуваться перед Визенгамотом за использование магии?       — Я же сказал, что это получилось не нарочно. Он сам нарвался на выплеск моей магии. Ты же знаешь, я не всегда могу контролировать волшебство!       — Я ведь говорила тебе не связываться с маглами, а ты…       — Она не магл! — прервал её Северус. — Лили такая же волшебница, как и я!       — Грязнокровка ты хотел сказать.       К сожалению, Северусу уже было знакомо это уничижительное прозвище. Чуть ли не с младенчества Эйлин рассказывала ему о чистокровных семьях, о волшебниках-полукровках и о тех, кого магическое общество принимало с трудом — о грязнокровках. Тот неприглядный образ грязнокровок, сформировавшийся в его голове, никак не вязался с тем, какой для него была Лили.       — Не называй её так! — неожиданно для самого себя выпалил Северус.       — Просто замечательно! — выкрикнула Эйлин, со злостью швыряя дневник на кровать. — Моему сыну нравится грязнокровка, поэтому он наплевал на мать, на поступление в Хогвартс и на всё, к чему я его готовила! Я не позволю тебе совершить мои ошибки!       В столь юном возрасте Северусу сложно было уловить взаимосвязь между ошибками матери, о которых она постоянно твердила, и записями из своего личного дневника. Ему было невдомёк, почему безобидный текст вызывал в ней столько злобы. Для Эйлин же любая оплошность сына виделась катастрофой. Если сегодня он проклинает мальчика из-за грязнокровки, то завтра решит бросить обучение в Хогвартсе из-за девчонки. Эйлин жила крайностями, поэтому любое событие, выбивающееся из её планов и графика, могло пробудить в ней сильную нервозность. Теперь все нежелательные изменения в поведении сына она списывала на его знакомство с Лили.       — Ты больше не будешь с ней общаться, — заявила она.       — Буду, — не отступал Северус, всем своим видом показывая решительность и непримиримость.       — Тогда я запрещаю тебе выходить из дома!       — Только не это, пожалуйста…       Эйлин была неумолима в своём решении. Северус это понял сразу, поймав на себе её тяжёлый взгляд исподлобья. Безвылазно сидеть в четырёх стенах своей комнаты означало для него маленькую смерть, поэтому он не желал сдаваться. Северус почти набрался смелости дать ей свой дерзкий ответ, но она тут же подскочила с кровати и шумно прошагала к выходу, буравя сына строгим материнским взглядом.       Казалось бы, он не сделал ничего плохого и предосудительного, но вина ощущалась тяжким грузом на его плечах. Стыд заполонил собой всё его нутро, будто он стоял голым на площади перед сотней зрителей. Все таинственные мысли и чувства, записанные в дневник, стали предметом упрёков и запретов. Северусу захотелось сжечь дневник, чтобы ни одна живая душа больше не смогла заглянуть внутрь, но имя Лили, запечатлённое чернилами на вырванных листах, остановило его. Ему стало жутко от мысли, что вместе с сожжёнными страницами уйдёт и память о ней. Он восстановил последовательность листов в дневнике и сделал новую запись.       «Я всё равно сбегу из дома, даже если дверь замуруют бетоном. У меня хватит сил бороться…»       Каждое слово он гневно выводил пером на пергаменте, оставляя свою обиду в растёкшихся чернильных пятнах.       «…Я буду дружить с Лили, чего бы мне это не стоило! Если кто-то снова украл мой дневник и читает эту запись, то так и знайте, я не сдамся!»

***

      К сожалению, Эйлин сдержала своё слово. С того момента, как она сделала своё резкое заявление, Северусу не разрешалось выходить из дома без сопровождения кого-то из взрослых, а свою комнату он мог покидать только на время приёма пищи. Впрочем, Северус наплевал и на эти ограничения, отказываясь от еды назло матери. Эйлин даже подговорила мужа посодействовать ей в воспитательных целях, солгав ему о настоящей причине таких радикальных мер. Тобиас был уверен, что сын откажется от голодовки в первые три часа своего протеста, но даже на второй день он не притронулся к подносу с едой, который всегда ждал его возле двери.       — Уж больно сильно Северус расстроен из-за наказания, если даже отказывается есть. Ты уверена, что всё дело только в его позднем возвращении домой? — спросил Тобиас у жены, заподозрив неладное. — Что-то я не припомню, чтобы он реагировал на домашний арест так враждебно.       — Мальчишка просто показывает нам свой бунтарский характер, — ответила она не раздумывая.       — Ты скрываешь от меня правду, не так ли, Эйлин?       — С каких пор ты стал интересоваться воспитанием сына? — взбрыкнула она. — Ты хоть помнишь день его рождения?       — Будешь теперь припоминать все мои ошибки, лишь бы не отвечать на вопрос? Перепутал один раз день, с кем не бывает? — озадаченное выражение лица Тобиаса постепенно трансформировалось в презрительное. — Будто ты идеальная мать!       — У тебя есть, что мне предъявить? — язвительный голос Эйлин пробуждал в Тобиасе только злобу.       — Ты так ловко ускользнула от ответа на мой вопрос, что мне всё и так стало предельно ясно! Ты просто помешалась на своём контроле!       — А ты помешался на себе! — в ответ огрызнулась Эйлин, желая словами кольнуть его посильнее.       — Я отказываюсь участвовать в твоём цирковом представлении! — Тобиас быстро пересёк гостиную, не оборачиваясь на бубнящую жену, а после, вышел из дома, громко хлопнув парадной дверью.       — Что и требовалось доказать, — бросила она ему вслед.       Северус тем временем продумывал план побега. Их встреча с Лили была запланирована на четыре часа дня. Он к этому времени обычно справлялся с заданиями матери по зельеварению, а Лили как раз возвращалась домой после школы, держа путь через их излюбленные места.       Эйлин полностью контролировала передвижения Северуса по дому, а также частенько поглядывала на входную дверь его спальни, периодически то открывая, то закрывая её на ключ. Окно же находилось в полном распоряжении Северуса; проблема заключалась только в том, что его комната располагалась на втором этаже дома. Два дня он потратил на поиски нужного заклинания, которое помогло бы ему выбраться из заточения через окно, но часть учебной литературы, находящаяся в его комнате, оказалась совершенно непригодной для осуществления плана.       Чем ближе подходил час встречи, тем сильнее разрасталась тревога в самом центре его грудной клетки. Секундная стрелка часов, казалось, стала тикать громче. Сбежать из дома через окно возможно было только с использованием левитационных чар, но о них он знал только в теории, ни разу не использовав заклинания в деле.       Ещё один взгляд на циферблат часов, и сердце забилось чаще. Минутная стрелка возвестила о первой прошедшей минуте пятого часа. Северус принялся ворошить свою кровать, выуживая одеяло из пододеяльника и подушку из наволочки, связывая белую ткань между собой. Простынь стала завершающим элементом самодельного каната. Он привязал один конец троса к ножке кровати, туго затянув узел, а другой конец сбросил вниз за окно. Проверив своё изобретение на прочность, Северус приготовился к спуску, как вдруг где-то за дверью его комнаты раздался диалог:       — Я бы хотела его увидеть, если вы не против.       Он распознал голос Лили с первой секунды. Она пришла к нему, не дождавшись встречи. Тогда Северус мог думать только о том, как же невыносимо мучительно находиться всего лишь в нескольких метрах от Лили, и не иметь возможности цивилизованно выйти к ней через дверь, обречённо пребывая в заточении четырёх бетонных стен по воле своей взбалмошной матушки.       — Северус серьёзно заболел, — ответила Эйлин. — Не думаю, что в ближайшее время вы с ним увидитесь.       Это наглое враньё подняло в нём волну негодования, и он неистово забил кулаками по двери, выкрикивая:       — Я не заболел, Лили! Меня заперли в комнате!       Разумеется, ни стук, ни крики не доносились до Лили, ведь Эйлин заранее позаботилась об этом. Северус услышал, как Лили передаёт ему пожелания скорейшего выздоровления и любезно прощается с его матерью.       — Нет, нет, нет… — запротестовал он вслух.       Северус рванул к спасательной верёвке из постельного белья. Его руки тут же задрожали, когда он отчаянно перелез через подоконник, удерживая всё своё тело на весу только двумя руками. Сползать по канату оказалось куда сложнее, чем представлялось ему со стороны. Шаг за шагом он переставлял ноги по кирпичной стене дома, совмещая скорость спуска с движением рук. Его ладони уже горели от трения, но он продолжал медленно спускаться вниз, игнорируя боль. Казалось, ещё чуть-чуть и ноги соприкоснуться с землёй, но ожидания были обречены на провал слабо завязанным узлом между кончиком пододеяльника и наволочкой. Северус успел только ахнуть, падая спиной прямиком на завядший куст алой розы на заднем дворе дома.       Не меньше пяти минут он пролежал в одной позе, чувствуя каждую застрявшую иголку в теле при малейшем движении. Он бы пролежал так ещё час, если бы Эйлин не посетила его комнату. Перед ней предстала картина, вызвавшая мгновенный приступ паники, когда она отперла дверь; настежь распахнутое окно, отсутствие сына в комнате, перевёрнутая постель, и канат, привязанный к кровати.       — Северус! — прокричала она с надрывом, увидев сына на земле. — Северус, я сейчас спущусь к тебе, — хватаясь за сердце, она бежала вниз по лестнице, перепрыгивая сразу через несколько ступеней.       — Прости, — прокряхтел он, увидев ужас в глазах матери, — я сломал куст твоих роз.       Он попытался изобразить подобие улыбки на своём лице, но боль пронзила тело до самых нервов.       — Лежи и не двигайся, — предостерегла его Эйлин, — я схожу за снадобьями.       Пару минут спустя она уже кружила вокруг него с зельями в руках, прикидывая с какой раны начать лечение. Прежде она дала ему сделать пару глотков из безымянной склянки, заверив сына, что боль скоро отступит. Северус нехотя проглотил горькое содержимое бутылька, а уже через несколько секунд отключился от реальности, как по щелчку.       — Что же я наделала? — шептала себе под нос Эйлин, снимая его спящее тело с колючей розы. — Ведь догадывалась же, что случится непоправимое, — она осторожно изымала мелкие иголки из ран на его ладонях, следом смазывая мазью кровавые царапины. — Я так надеялась, что ты не унаследуешь от меня эту проклятущую особенность слепо влюбляться в одного человека на всю жизнь. Ты ещё не понимаешь, мой мальчик, какое это тяжелое бремя, — Эйлин откровенничала с пустотой, пока Северус пребывал в глубоком сне. — Я полюбила твоего отца с первого взгляда, и с тех давних пор моё хрупкое сердце принадлежит только его грубым рукам. Это наше проклятие, мой мальчик, любить человека, несмотря на все доводы рассудка.       Монолог Эйлин был криком отчаяния, который никогда прежде не вырывался из её уст. Она хранила молчание, сдерживая в себе болезненные чувства годами, пока в поступках своего дитя она не узнала саму себя.       — Ты полюбил эту девочку, — сказала она с печалью в голосе, будто говорила совсем не о светлом чувстве любви, — но ещё не осознаёшь в какие путы угодил. Когда-то я также готова была противостоять родительским запретам во имя любви к Тобиасу, чьё имя даже нельзя было произносить в нашем доме, ведь он не был ни волшебником, ни даже полукровкой. Ради него я отказалась от всего, что было мне дорого, можешь себе представить?       В ответ раздался лишь шелест осенних листьев.       — Я так боюсь, что ты повторишь мою судьбу, отдав всего себя проклятой любви, что сделала из меня своего раба, — Эйлин позволила себе заплакать, пока никто не видел её слёз. — Эта девочка забрала твоё сердце, я чувствую это, я знаю. Ты ещё так молод, а уже рискуешь жизнью ради одного взгляда на неё. Если бы я только могла этому помешать… но уже слишком поздно.       — Эйлин! — прозвучал сонный голос Тобиаса вдалеке.       Она наспех вытерла слёзы с лица и спрятала в карман фартука пустые склянки.       — Любовь нас только губит, — прошептала она на ухо Северусу, завершая свой монолог мягким поцелуем в лоб.       — Что тут происходит? — как медведь ворвался Тобиас в их миропорядок.       — Отнеси Северуса в его комнату и осторожно положи на кровать, не задевая бинты, — устало ответила Эйлин, — а после я всё тебе расскажу.

***

      Северус проснулся в своей кровати под вечер, чувствуя неприятные покалывания по всему телу. Он тут же ощупал себя под одеялом, натыкаясь ладонями на уйму бинтов и повязок, пропитанных пахучим лекарством. Воспоминания прошедшего дня вызвали в нём новую волну боли, пробежавшую по телу неприятным пощипыванием. Последнее, что сохранилось в его памяти, был глоток горькой жидкости, от которой всё вокруг закружилось, а затем растворилось в темноте. Он не помнил, как оказался в кровати с чистым и свежим бельём, которое недавно было скрученным канатом для побега, как Эйлин обрабатывала ему раны, и кто отнёс его в комнату. Тремя минутами позже, усталость сморила его, не дав подняться с кровати. Выпитое снадобье ещё действовало на Северуса, как снотворное и болеутоляющее в одном флаконе.       Проспав до утра, он стал чувствовать себя гораздо лучше. Бинты уже были сняты и множественные порезы выглядели как невинные царапины. Пока Северус спал беспробудным сном, Эйлин меняла повязки и поочередно проверяла каждую рану, стараясь не разбудить его своей вознёй.       Подготовив себя к неизбежному наказанию, он спустился на кухню ровно к завтраку. Эйлин суетливо выставляла на поднос еду: тарелку с овсяной кашей, блюдце с двумя кусочками белого хлеба и кружку с горячим какао, намереваясь отнести всё это Северусу в комнату. Тобиас, по обычаю, читал газету за столом и выскребал ложкой остатки завтрака со дна тарелки. Они одновременно подняли глаза, услышав его неуверенные и тихие шаги.       — Северус, вернись в кровать, — строго сказала Эйлин, смотря при этом нежным взглядом, — тебе прописан постельный режим!       — Я чувствую себя намного лучше, — ответил он.       — Пока я не проверю все раны, будешь соблюдать постельный режим, как миленький.       Эйлин подгоняла Северуса к лестнице, чтобы тот немедленно вернулся в свою комнату. Тобиас лишь один раз взглянул в сторону сына, а затем вернулся к утренней трапезе, не принимая в разговоре никакого участия.       — Я хотела тебя предупредить, — прошептала Эйлин Северусу, когда они оказались в его комнате, — твой отец не знает настоящую причину падения. Тебе бы влетело, если бы Тобиас узнал о твоей попытке сбежать из дома, поэтому пришлось наплести ему что-то о неудачной практике нового заклинания.       — Прости, — тихо ответил Северус, чувствуя вину за то, что пришлось пережить его матери за эти сутки.       — Ты напугал меня, — сказала она с горечью в голосе. — Никогда больше так не делай, иначе моё сердце не выдержит.       — Я не могу обещать, — осмелился ответить Северус, не желая соглашаться с запретом матери на встречи с Лили.       — Я больше не буду запирать тебя в комнате, — Эйлин выдавила это из себя с большим трудом, мучаясь от бесконечных сомнений. — Можешь общаться, с кем хочешь, но с одним условием. Ты должен быть лучшим учеником на факультете Слизерин!       Северус изменился в лице за одно мгновение. Он поддался эмоциональному порыву и бросился к матери в объятия, что стало неожиданностью для них обоих. В любой другой семье никто бы не удивился такому привычному жесту любви, но в семье Снейпов тактильность не поощрялась. От растерянности Эйлин выдала привычное похлопывание Северуса по плечу, хотя внутри всё клокотало от нежности.       — Я уже могу идти? — спросил он, разорвав объятия.       — Ну уж нет, — вернулся к Эйлин её строгий голос, — твои раны ещё не зажили!       — Но я чувствую себя хорошо…       — Ещё одно слово, и я передумаю, — пригрозила Эйлин и словом, и взглядом.       Северусу оставалось только принять поражение, вернувшись в постель под тёплое одеяло. Заботливые руки матери проводили тщательный осмотр его тела, проверяя каждую царапину на предмет воспаления.       — Могу тебя обрадовать, — сказала она, снимая последние бинты, — завтра можешь идти гулять.       Северус в ответ лишь мельком улыбнулся, а внутри ему хотелось прыгать от счастья.       — Но на сегодня постельный режим не отменяется, — добавила Эйлин.              

***

      Он смиренно дождался наступления следующего дня, проведя весь вечер в кровати. Ровно в полдень Эйлин последний раз проверила раны и быстрым кивком дала ему понять, что одобряет прогулку. Через десять минут он уже стоял на пороге своей комнате при полном параде. Быстро пообедал для вида, заталкивая в себя еду большими ложками, и рванул к дубу, не дождавшись десерта. Эйлин только вздохнула, разводя руки в стороны.       Северус забрался на ветку голого дерева, высматривая вдалеке Лили. Сомнения обуревали его, ведь она могла пойти сразу домой после школы, обходя поляну стороной, но маленький проблеск надежды всё же не давал ему слезть с дерева.       Когда Лили появилась на горизонте, Северус уже потерял счёт времени, но его больше не волновала усталость в ногах и боль в спине от долгого сидения в неудобной позе на ветке дерева. Он спустился вниз и в напряжённой позе принялся ждать, когда же она разглядит его образ вдали. Лили долго смотрела то по сторонам, то на небо, любуясь яркими красками осени, но когда её взгляд сфокусировался на мальчике в чёрном одеянии, медленный шаг сменился на бег. Рюкзак на её спине громыхал от встряски, огненные волосы распустились из аккуратной косички в пышную шевелюру, ботинки увязали в грязи, а лицо её в этот момент выражало неподдельную радость. Лили не сказала ни слова, бросившись в объятия Северуса, словно по привычке. Они бы упали в лужу, если бы он рефлекторно не прижал её к себе в ответном объятии. Он не понимал, почему ему не хотелось отпускать её, почему её волосы пахли для него так приятно, и почему так много мурашек бегало по телу.       — Северус, я ужасно за тебя переживала, — сказала Лили запыхавшимся голосом, отдалив его от себя на расстояние вытянутой руки, чтобы рассмотреть лицо друга поближе. — Твоя мама сказала, что ты болен.       — Это была простуда, — отмахнулся Северус, предпочтя ложь правде, — не бери в голову.       — Ты ведь мой друг, Северус, разве я не могу волноваться за твоё здоровье?       Лили не догадывалась, что для Северуса взаимные чувства были в новинку. Он переживал за Лили не меньше, чем она, но не мог даже вообразить, что кто-то однажды будет думать о нём с волнением.       — Сейчас я чувствую себя намного лучше, — ответил он, смягчившись.       В тот день они проговорили до позднего вечера, не замолкая ни на секунду. В основном говорила Лили, а Северус внимательно слушал её, ловя каждое слово. Всего несколько дней разлуки показались им вечностью. Лили на эмоциях рассказывала о том, как после инцидента в парке, задиристые мальчишки обходили её стороной и больше не смели бросаться оскорбительными фразами. Пострадавший от заклинания одноклассник даже извинился перед ней, но будто не до конца понимая, почему он это делает. Также Северусу было приятно узнать, что Лили начала самостоятельно практиковать магическое преображение осеннего пожелтевшего листочка на ветке в крошечный ярко-зелёный росток. Для него это означало лишь одно — Лили приняла в себе волшебницу.