Последний родственник майора Грома

      Макс приходит в себя от того, что его швыряют на неровный дощатый пол. Где-то поблизости слышен металлический стук, похожий на метроном. Звучит угрожающе, особенно если ты родом из Ленинграда и память о девятистах днях в тебе записана заводскими настройками.       Максим поднимается, оглядываясь по сторонам: он в пещере, и его окружают вооружённые разбойники. Кажется, те же, что гнались за повозкой в прошлый раз.       Бесполезно тягаться с такой толпой, но Шустов всё равно сжимает кулаки — живым он им не дастся, да и взять с него нечего, только жизнь да гитару, потрясающую гитару, но всё-таки всего лишь гитару. Макс жалеет лишь об одном: не успел добраться до Бремена и вызволить Принцессу из-под домашнего ареста.       — Я, как и вы, шёл сюда, чтобы заработать денег, — сказал он животным, едва Сыщик улизнул прямо у них из-под носа. — Принцесса пришла сюда за мечтой, и будет нечестным лишить её этого.       Макс кое-что знал о несбывшихся мечтах и об их запоздалом исполнении. Именно это разочарование, постигшее в своё время его самого, и вело его обратно, к замку, к Принцессе. Пока на разбойников не напоролся, обнаружив в лесу их ловушку, в которую едва не угодил. Максим думал, что придётся пробивать путь дальше кулаками, только его тут же чем-то тяжёлым обласкали до ярких мультиков перед отключкой.       Ну хоть на месте не убили, заинтересовались почему-то нищим музыкантом. Или отомстить за прошлый раз хотят, скрасив процесс пытками. На этой мысли желудок Шустова делает тошнотворный кульбит; повезло, что пустой со вчера, нечему выворачиваться.       Метроном (или что это вообще) хоть и звучит медленно, в звуке чувствуется агрессия, и завершается этот звук оглушительным чихом, на который оборачиваются, точно ждут приказа, все обитатели пещеры разом.       Шустов делает шаг к звуку, и разбойники тоже покидают свои места, окружают его, выставляя оружие.       — А ну стоять, кучеряшка, — рычит один из них.       Из-за спины разбойников выглядывает женщина. Лет на двадцать старше, одноглазая, косматая и с как будто знакомым лицом, она смотрит на Макса с узнаванием, хотя он понятия не имеет, кто это такая.       — Мальчик мой, — произносит она низким хриплым голосом, протягивая к Максиму руки, и смотрит на него как-то тепло, почти как мать.       Шустов чувствует себя неготовым узнать, если она — действительно мать Трубадура. По всем признакам перед ним Атаманша, и тогда нетрудно догадаться, почему Трубадур попал за решётку как воришка, но Макс не хотел бы подтверждать и эти догадки. Ему вообще некогда на всю происходящую здесь историю, в которой его держит лишь обилие разбойничьего оружия вокруг.       — Как ты вырос! Я уж думала, не свидимся, — нежно воркует женщина, прикасаясь к его лицу. — Так скучала по этим пшеничным кудрям... — она зарывается пальцами ему в волосы.       Максим аккуратно выворачивается.       — Я тоже не чаял, — осторожно соглашается он, прощупывая почву, и палит наугад: — Всё ждал, когда вы придёте на помощь.       Женщина улыбается кривозубой улыбкой и закатывается в оглушительном хохоте, который подхватывают со свистом и улюлюканьем остальные разбойники.       — Годы идут, а наш мальчик всё такой же мечтатель, — объявляет она, по-прежнему смеясь. — Я скучала по твоей доброте.       Позже Макс узнаёт, что на самом деле Атаманшу зовут Луизой («госпожа Луиза, кучеряшка, имей благодарность!»), а сама Луиза по доброй памяти приказывает накормить и напоить путника. Разбойничьи щи не ахти какие, но голодный после марш-броска по пересечённой местности Шустов, не стесняясь пристальных взглядов, сметает целую тарелку в мгновение и даже думает попросить добавки, раз уж к Трубадуру здесь добры. Правда, с оговорками: Атаманша — женщина заботливая, однако строгая, у неё каждый по струнке ходит и повинуется малейшему повороту головы.       — Каким же ветром тебя занесло в наши леса? — спрашивает Луиза, сидя напротив Макса и любуясь им, словно мать своим ребёнком. Давно он не видел такого взгляда, но на другом, действительно родном лице, и даже успел соскучиться.       — Я шёл в Бремен. Полюбил Принцессу, — бесстыдно врёт Шустов, потому что это проще и быстрее, чем рассказывать хотя бы часть правды, — но Король мешает нашей любви.       Пялящиеся на происходящее во все глаза разбойники многозначительно улюлюкают от такой вести, но послушно замолкают, едва Луиза приказывает им коротким жестом.       — Ну-ка, — Атаманша протягивает руку в сторону, и ей тут же передают растрёпанную колоду, — дай-ка сюда, — она хватает Максима за руку и вкладывает в ладонь карты. — Тасуй, — приказывает она. — Ну же, тасуй-тасуй.       Шустов послушно несколько раз перекладывает части колоды между собой, пока Луиза не забирает её обратно.       — Я на картах погадаю и всю правду расскажу, — напевает она, делая на столе расклад, — путь-дорогу к лучшей жизни непременно покажу... Вот Король, а вот — Принцесса, — женщина указывает на две старшие карты, — между ними никого. Ну а ты, мой путник милый, — она достаёт из середины колоды туз и звучно шлёпает им по столу, — нагло лжёшь мне прям в лицо!       А ведь врал так хорошо, почти поверили.       — Карты не могут ошибаться? — робко спрашивает Шустов, беря злосчастный туз в руки. Ему только и остаётся, что ломать комедию до последнего.       — Не обманывают карты, если с опытной рукой, — возражает Атаманша, продолжая расклад, — а в моих есть пальцах опыт, сам подумай головой. Складно ведаешь ты сказки — одурачил нас толпой, только имя Трубадура родилося не с тобой.       — Ладно, — сдаётся Макс. — Что меня выдало?       Кажется, убивать на месте за открывшуюся правду его не собираются, значит, можно попробовать зубы заговорить, вдруг прокатит.       — Настоящий Трубадур не остался бы к нам так добр после того, как мне пришлось пожертвовать им двадцать пять лет назад, — отзывается Луиза таким тоном, будто сущий пустяк вспоминает.       Максим сразу догадывается, о чём именно речь:       — Так это из-за вас он оказался в темнице?       Луиза невозмутимо пожимает плечами, собирая карты обратно в колоду.       Шустов от этого признания обмирает. Детство — понятие растяжимое, и то, как отзывалась о приговоре Трубадуру Принцесса, Макса не сильно тронуло, ведь было — и было; однако конкретная цифра, настолько внушительная цифра, повергает в ужас.       — Вы... вы... — он тычет пальцем в Атаманшу, не в силах подобрать слова, и вскакивает на ноги, делает несколько шагов вдоль лавки, нервным движением проводит ладонью по лицу, силясь успокоиться, да только до спокойствия ему ой как далеко. — Вы бессердечная, вы знаете об этом? — заявляет он, наконец. — Сколько ему было? Семь? Шесть?       — Десять, — поправляет Луиза, — уже взрослый, чтобы понимать своей головой, что да как.       — Двадцать пять лет! — гаркает Шустов, всплёскивая в воздухе руками. — И ни одной попытки вытащить! Ведь ни одной, верно?       — Я не могла рисковать своей семьёй! — отрезает женщина, хлопнув ладонью по столу.       Её спокойствие такое жестокое, безразличное, что Максима захлёстывает ярость, какой он в себе ещё никогда не чувствовал.       — Да он своим детством за вас заплатил! — орёт он Луизе в лицо, перегнувшись через стол, и ему плевать, что её воспитанники разберут его по кусочкам за любое неверное движение. — Целой жизнью!       Всей жизнью. Макс сейчас видит ответы на все свои вопросы: Трубадур не дождался дня, всего одного дня до долгожданной свободы. С ним что-то случилось там, в камере, и хозяйка ветров, кем бы она ни была, заменила им, Максимом, опустевшее место.       — Никогда. Не. Смей. — угрожающе рычит Атаманша. — Повышать на меня голос! — последние слова она тоже гневно кричит ему в лицо. — Как будто ты сам никогда не делал трудных выборов!       Макс закрывает глаза, выдыхает, пытаясь успокоиться, и под веками услужливо разливается зарево горящего леса. Кажется, ещё чуть-чуть — и он снова ощутит маслянистую прохладу топлива под босыми ногами, жжение огня, гарь и дым. Ещё чуть-чуть — и пламя снова доберётся до кожи, до мяса, до костей.       Один или тринадцать, взлетают без него или умирают все. Конечно, делал.       — Мои трудные выборы вредили только мне, — возражает он уже более сдержанно. — Нам друг друга не понять, — озвучивает он очевидное, хватает свою гитару, лежащую тут же, неподалёку, и двигает на выход со словами: — Надеюсь, больше не свидимся.       Или пытается двигать на выход: через пару шагов на его пути вырастают два разбойника, вооружённые ножами, и перекрывают путь. Обойти их не удаётся: один толкает Макса в грудь, второй заламывает руки, а на помощь им спешат ещё несколько.       — Я тебя ещё не отпустила, — бросает Луиза вслед. Встаёт из-за стола, неспешно подходит к Шустову и снова протягивает колоду: — Тасуй ещё раз.       — Не буду.       — Тасуй, — Атаманша делает знак рукой, и один из её воспитанников послушно приставляет нож к горлу Макса.       — Зарэжю, — цедит воспитанник, лезвием оглаживая беззащитную кожу.       Шустову остаётся лишь повиноваться: перестать дёргаться, положить гитару на место и вернуться за стол. Можно ещё глупо умереть в неравной драке, но в его ближайшие планы это точно не входит.       Луиза делает очередной расклад, только теперь заставляет Макса тянуть каждую карту самостоятельно. Хмурится, бормочет, несколько раз перекладывает получившийся рисунок, а после объявляет:       — В Бремен тебе нужно, парень, но не за Принцессой. В Бремене дороги сходятся, — она стучит пальцем по карте-тройке, — нужно лишь путь к ним открыть.       — И вы даже знаете способ этот путь открыть? — скептически спрашивает Максим.       — Ворота открыть нужно, говорю! — восклицает женщина таким тоном, будто Шустов совсем тупой и прописных истин не понимает. — Это же не только форма, но и символ, духовный знак. Откроешь город — откроешь себе проход.       — А не пытаетесь ли вы и меня под темницу подвести?       — Ты хочешь вернуться к брату, или нет? — раздражается Луиза.       Упоминание Игоря бьёт под дых. Конечно, Максим хочет вернуться, с самого начала хочет, только уже почти смирился, что не стоит даже мечтать. Если он умер там, в лесу, а Трубадур умер здесь, то дороги обратно, скорее всего, нет. Или придётся умереть снова, но Макс не готов к таким крайностям.       — Я не говорил ни про какого брата, — напоминает он, пытаясь подловить женщину на лжи.       — А я и не спрашивала. У тебя, — Атаманша хватает со стола валета, которого Макс вытянул несколько минут назад: — Но если это не брат, то кто? — Шустов не успевает придумать достойный ответ, и Луиза цепляется за его заминку: — То-то же. Тебе нужно в Бремен. А мы, так и быть, поможем, верно, дети мои? Сделаем что-то хорошее в память о нашем Трубадуре!       Разбойники одобрительно гудят в ответ.