Под небесным щитом Аская. Кристальный меч

— Госпожа Инира, я попрошу вас не принимать поспешных решений и не позволять горькому прошлому влиять на события будущего! — Сова Сома элегантно поднялась со своего рабочего кресла, поправила серую тяжёлую шаль на плечах и прошествовала к будто бы окаменевшей эльфиере, на лице которой не было ни кровинки.    Многослойная драпированная юбка чёрного, будто ночь за панорамным окном, платья заструилась подобно волнам Аскайского моря и зашелестела, что фольга, в которую современные заводы Великой Столицы оборачивали кондитерские изделия. Тонкая сухая ладонь с кожей бледной и прозрачной, словно пергамент, прикоснулась к ледяному мрамору чужого лика, неся солнечное тепло и запах лета.    Инира вздрогнула от этого внезапного проявления заботы, но не отстранилась, напротив, инстинктивно подалась вперёд, ловя обескровленной щекой, нежность и ласку, какие женщина так и не получила от самой дорогой на свете эльфиеры — матери.   — Я чувствую вашу боль… — вторая ладонь Матери Гнезда откинула с ключиц Эрроу несколько длинных тонких кос, выбившихся из общего водопада, стекающих Инире по спине, нефритовых «ручейков», и, миновав болотного оттенка ткань, расстёгнутой на две гранатовые пуговицы, рубашки, застыла на груди аккурат там, где в учащённом ритме билось израненное болью живое сердце. — Но в выборе вашей матери не было вашей вины, как не было вины вашей тёти в том, что случилось с Ульяной!    — Я не смогла её остановить! Мать покинула Лунолесье прежде, чем завершилась моя смена, и так тщательно замела следы, что я, опытный следопыт, чувствовала себя девчонкой, не знающей подобного искусства! — чёрные глаза Иниры налились слезами, а из сведённого спазмом горла донёсся первый всхлип. — Я искала её несколько часов, но нашла только кристальную статую, в которую она обратилась! Она обнимала Ульяну! Ульяну, застывшую на границе между переходом от зверя в эльфиеру! Или же наоборот — этого не разберёшь! Но самым противным было то, что мои догадки не подтвердились, и бутон Найтири остался дозревать на ветви Лунного Древа!   Инира скрипнула зубами: её мать была настолько одержима своей пятой дочерью, что едва не лишила шанса родиться седьмой. А ведь та чужеземка могла преуспеть в своём мастерстве лишения жизни, и если бы не кристальная броня, то Милана и Ула просто погибли бы от обилия пролитой крови.   Инира видела глубокие раны, которые запечатлел лунный минерал, и понимала, что ничто, кроме дара Святыни, не могло спасти её родительницу и младшую сестрицу.   — В том не было вашей вины! — уже настойчивей повторила Сома, и руки её переместились эльфиере на спину и чуть надавили, мягко привлекая дитя Лунолесья к более близкому контакту.    Сова Сома заключила Иниру в кольцо крепких объятий, даруя ей долгожданный покой.    — Я знаю, что вам больно, госпожа! Но того, что уже произошло, вернуть невозможно! Всё сложилось так, как должно было, и ровно тоже самое произойдёт и в будущем! Некоторые моменты истории не изменить, как бы нам того не хотелось! — слова Матери Гнезда полнились витиеватостью, но не внимать им Инира не могла. — Пойдя по пути мести, вы лишь погубите себя! Кэролайн — ключевая фигура на шахматной доске мироздания этого материка, и убрать её оттуда не получится, потому что сам Аскай встанет на её защиту!    — Я не понимаю… — речь Совы Сомы воспринималась сознанием эльфиеры как-то странно. Разум дочери Лунного Древа будто бы воспроизводил давно забытое знание, хотя Инира была готова поклясться, что то, что ей говорила женщина-птица, она слышала впервые. И это неясное ощущение вызвало тревогу, преобразившуюся в слова, которые, впрочем, были проигнорированы.   — Зачарованные земли Аская платят Кровавому Ангелу и его Слуге за ту жертву, что они принесли ради их процветания! И когда в Высшую Академию Люцириона зачисляют нового ученика, сам континент защищает его от гнева собственной плоти и от отречения от него Богов его народа! Та же самая защита теперь распространяется и на вашу самую младшую сестру!   — Что? — нечто внезапно забытое, важное и нерушимое всколыхнулось в груди, напоминая о себе сквозь чары чужих слов. Оно тупой болью пронзило сердце и душу, и заставило Иниру попытаться отстраниться, но Сова Сома не позволила ей этого сделать — женщина-птица, несмотря на внешнюю хрупкость, была невероятно сильна, и вырваться из кольца её крепких объятий оказалось для Эрроу непосильной задачей. К тому же речь Матери Гнезда стала ещё более проникновенной и лилась из её уст, будто бурная река, идти против течения которой было просто невозможно. Сова Сома говорила, и слова её оседали и застывали в сознании эльфиеры, будто нерушимая истина, и этой истине невозможно было противиться, как бы Инира не пыталась.   — Найтири Эрроу была принята в Академию Кровавого Ангела Аластора Сефирота так же, как и Кэролайн Сциллум много лет назад, и изменить это невозможно! — Мать Гнезда подалась назад и заглянула в чёрные омуты глаз четвёртой дочери Миланы Эрроу. — А это, значит, что для вашей сестрёнки было бы лучше остаться на попечении у вашей тёти! Поверьте, никто и никогда среди детей вашей Святыни не будет любить Найтири так, как Кэролайн! И девочка уже стала шахматной фигурой, подобной леди Сциллум! И повлиять на ключевые моменты её судьбы вы уже не сможете! Только погубите себя раньше времени!   — Это…? — эльфиера так и не смогла закончить вопрос, но то и не потребовалось, ибо ответ на него последовал незамедлительно.   — Это то, что вы и так знаете, госпожа Инира! И я лишь разбудила это в вас! Моими устами звучала истина! И если вы примите её в этих стенах, то обеспечите процветание себе и  всем ветвям Лунного Древа!    Во взоре эльфиеры всё ещё читалось сомнение, но лезвия свободы уже стремительно обрезали нити сковывающей сердце клятвы. И Инира чувствовала это, но страх того, что это ощущение — фальшь, заставил женщину обличить опасения в вопрос:    — Но как же моё обещание? Я ведь поклялась матери, что заберу к себе сестру!   — Сам Аскай освободил вас от вашей клятвы, когда Найтири переступила порог заветной комнаты Башни Ангела, а Высшая Академия Люцириона признала в ней своего будущего ученика! Вы более ничего не должны вашей матери!    Если бы за окном в этот миг сверкнула молния, Инира совершенно не удивилась бы тому — столь властно и непреклонно прозвучали слова Матери Гнезда Сомы.    Старуха не лгала — место, стражем которого она была, просто не позволило бы ей сделать этого, а потому Инира вздохнула с облегчением. Последняя фантомная нить, переставшей действовать, клятвы была беспощадно обрезана, и теперь сердце в груди стало биться свободнее. Ощущать это было странно, но настолько опьяняюще, что эльфиера невольно прикрыла в наслаждении глаза. Простояв так целую минуту и продолжив упиваться ставшим таким сладким воздухом, дочь Миланы Эрроу с ухмылкой вернула внимание Сове Соме:   — Я позволю Найтири остаться с нашей тёткой! — с облегчением изрекла Инира, с головой выдавая Матери Гнезда своё истинное нежелание делить кров с младшей сестрой и, наконец, сбрасывая фальшивую маску порядочности со своего лика. Да, возможно, женщина и осуждала мать за то, что та едва не лишила Найтири права родиться, и даже была готова остановить родительницу от этой ошибки, но, как и большинство представителей её народа, самую крепкую и нерушимую любовь она была готова дарить только своим прямым потомкам. Братья и сёстры в семьях эльфиеров могли рассчитывать разве что на отдалённую теплоту со стороны друг друга.    Сова Сома с самого начала знала об этой особенности и возблагодарила всех известных ей Богов Аская за то, что кроха Найтири забралась в Башню Ангела, ибо не разбей сам Аскай узы «обещания» между Миланой и её старшей дочерью, отбить девочку у Иниры было бы практически невозможно.Четвёртая дочь Миланы Эрроу была твердолоба, как кора Лунного Древа, и она бесспорно сделала бы всё, чтобы исполнить завет своей родительницы, и если бы это случилось, то счастье для Найтири было бы бесповоротно закрыто до её совершеннолетия, а что было бы с судьбой девочки дальше, Сома боялась представлять.   Инира была готова вцепиться Матери Гнезда в глотку не потому, что искренне желала заботиться о сестре, а потому, что боялась обесчестить себя несдержанной клятвой пред ликом Духа Лунного Древа. О, да, эльфиеры были гордецами, честолюбивыми настолько, что готовы были хвататься за оружие при одном только непонравившемся кому-то из них  чужом взгляде. Поэтому было нисколько не удивительно, что гнев и упрямство Иниры распались только сильнее, когда до её ушей дошла весть о том, что опекуном Найтири стала Кэролайн. Ведь как могло быть так, что веточку Лунного Древа позволили растить чуть ли не предательнице Святыни? И тот факт, что леди Сциллум так и не была изгнана, нисколько не влиял на укоренившееся мнение четвёртой дочери Миланы Эрроу. И, наверняка, лишь тогда, когда к Инире снизошло понимание, что её младшая сестра теперь тоже стала отступницей от веры, она решила уступить в противоборстве с женщиной-птицей и, наконец, скинуть груз ответственности со своих широких плеч.    «Несчастное дитя, неполучившее любви от родной матери и готовое добиваться её несмотря ни на что, даже если для этого придётся переступить через себя и взять под опеку самого младшего у родительницы потомка!» — слова Мастера, тонкими аккуратными буквами выведенные в утреннем письме, были предсказанием и стали воплощением той горькой истины, которая при взгляде на отчаявшуюся Иниру приобрела для Матери Гнезда иной, более глубокий смысл. — «Дитя, воспылавшее надеждой и готовое бороться со льдом в сердце по отношению к той, что несмотря на кровные узы всегда будет чужой!»    «Найтири всегда будет для старших сестёр чужой — так же, как и они все являются чужими друг для друга!» — эта печальная мысль весь день преследовала женщину-птицу и вновь всплыла в её голове, когда на лице Иниры застыла нега. Отчаявшаяся и переполненная болью эльфиера, в порыве чувств давшая матери клятву и почти сразу же пожалевшая об этом, не вызывала в Сове Соме ни капли осуждения. Ведь разве же могла Инира противиться своей природе? И можно ли было презирать её за то, что она, пленённая заветом, радуется свободе? К тому же, так или иначе, но Инира в некоем витиеватом смысле позаботилась о младшей сестре, когда приняла во внимание открытую Сомой истину… И то, что эльфиера не станет препятствовать взрослению Найтири в доме леди Сциллум, можно было считать проявлением этой самой заботы.   Однако стоило Соме подумать об этом, как в голове её раздался пронизанный льдом голос Лексана Файрена, возродивший в её разуме жестокие слова:   «Инира — всего лишь препятствие, и оно было бы легко убрано с моего пути! Я бы убрал его лично! А если бы этого было недостаточно, то всё то, что произошло бы дальше, стало бы просто сопутствующим ущербом!»   Существовала и другая вереница событий на тот случай, если бы Найтири не забралась в заветную комнату Башни Ангела, но ту будущность Сова Сома подсознательно гнала от себя, как ловцы снов гонят зарождающиеся в ночи кошмары, ибо она, другая судьба, была куда страшнее чем та, при которой Найтири лишилась бы счастья под опекой старшей сестры. В той линии жизни, которой уже и не быть, счастье для седьмой дочери Миланы Эрроу было бы не мечтой, а явью, но построено оно было бы на крови. Лексан Файрен просто убил бы Иниру Эрроу и всех тех, кто посмел бы стать преградой между Кэролайн и её желанием воспитывать племянницу. И никто и ничто в мире не смогло бы его остановить.    «Мастер смог бы!» — тихо, но уверенно подсказал женщине-птице её внутренний голос, однако его аргумент тут же был беспощадно сметён следующим жестоким восклицанием: «А стал бы?»   Сома боялась получить ответ на этот вопрос даже у своего сознания. Будучи мудрейшей женщиной материка, она до сих пор не понимала пути течения мыслей Кровавого Ангела. Для неё и для древнейших мудрецов Аская, Аластор Сефирот оставался самой настоящей загадкой, разгадать которую не получалось даже их всезнающим умам.    «Не думай, Сома! Просто не думай! Всё решилось так, как должно было! И кровь невинных не прольётся!» — Мать Гнезда тихонько выдохнула и вернула внимание, начавшей приходить в себя, Инире.   Выражение лица той стремительно теряло негу, но в глазах продолжал гореть огонь, освобождённой от завета, жизни. Однако в их бездонной черноте появилось что-то ещё, что-то, что стремительно набирало силу и готовилось быть озвучено из уст Эрроу.   — Я надеюсь, что Найтири будет счастлива! — неожиданно серьёзно изрекла эльфиера. — И что леди Сциллум действительно будет любить её! У нас, детей Лунного Древа, между братьями и сёстрами не бывает особого единства и взаимной привязанности, но среди потомков моей матери этих составляющих нет по-особенному глубинно!   Инира поджала губы, прерывая мысль, но уже через несколько мгновений, отринув пробудившуюся обиду, продолжила:   — Найтири… Найа! Она не заслужила того, чтобы её бросили после рождения! И… видит Святыня, я никогда не прощу матери этого поступка! И если она вернётся — не позволю вновь разрывать мне сердце! Коль её любовь ко мне обратилась в пепел, я не стану пытаться обратить его обратно в пламя!   Это было весьма неожиданное откровение, но Сома слушала его, не перебивая, и взор её был пронизан пониманием. Ведь для Иниры, обличённое в слова, решение было действительно лучшим из всех возможных. Решение жить дальше. Решение не оглядываться и не гоняться за прошлым, ибо оно, прошлое, должно было там и оставаться.    — И я желаю Найтири того же! Желаю, чтобы она никогда не знала нашей родительницы и не желала её узнать! Милана этого не заслужила!   Инира не ждала ответа на свои слова, не ждала одобрения или осуждения. Она просто констатировала то, что решила для себя, и поведала о том пути, которому выбрала следовать, а ещё она искренне желала младшей своей сестрице счастья, и это было очень ценно для Матери Гнезда, что несколько лет прятала Найтири под своими «крыльями» от невзгод внешнего мира. А потому, когда эльфиера высказала всё до конца, а взор её наполнился готовностью попрощаться, голос женщины-птицы даровал искреннее пожелание:   — Пусть сопутствует вам удача, как сопутствуют потоки ветра мчащимся в тёплые края птицам! Пусть ваш замысел свершится, как свершается воля вашей Святыни! Всех благ вам, госпожа Инира! И пусть ветвь ваша нежиться в лучах лунного света!   Обе женщины согнулись в глубоком поклоне.    — Благодарю вас, Мать Гнезда Сома! И желаю вам всех благ в ответ! — Инира последовала к выходу и уже у самой двери выдохнула: — Прощайте!   Лёгкий хлопок ознаменовал одиночество Сомы в стенах кабинета, и та с глубоким усталым  и одновременно облегчённым вздохом опустилась в кресло.   «Мастер оказался прав! Она не спросила!»    В голове женщины-птицы вновь возникли строчки из письма Кровавого Ангела:   «Я вложу в твои уста слова прощания, Сома! Даруй их дочери Лунного Древа и она не спросит, что стало с той женщиной, что пришла за жизнями её сестры и матери девять веков назад!»    — Вы милосердны, Мастер! И я благодарна Вам за это! — одними губами прошептала Сома и улыбнулась.    За окном по-прежнему густела ночная темнота.