Дуэль сердец

      Наташа какое-то время молчала и продолжала по-прежнему сердито сверлить Долохова глазами.       – Если вы ищете Софи у нас, то вы опоздали, – наконец произнесла она. – Софи действительно прожила у нас несколько дней, но сейчас её нет.       – Где же она? – спросил Долохов.       – Она уехала вчера в Царское Село, – был ответ Наташи. – Там будет сегодня большой музыкальный вечер с участием многих придворных музыкантов, а Софи – одна из них.       – Когда она должна вернуться? – задал новый вопрос Долохов.       – Я не намерена отвечать вам на этот вопрос, – холодно отчеканила Наташа.       – И всё же я настаиваю на ответе на мой вопрос, – всем своим видом Долохов показывал, что не покинет дом Болконских, пока не получит того, зачем приехал. – Мне с женой необходимо весьма срочно переговорить, и поэтому я должен знать, когда она вернётся в Петербург.       Наташа буквально взорвалась.       – Да как вы смеете называть Софи своей женой? – с возмущением воскликнула она. – Вы буквально затащили её в ловушку брака с вами, воспользовавшись тем, что она потеряла память! Оставьте её в покое, не трогайте её! Вы хоть понимаете, что сделали с ней? Все дни, пока она жила у нас, она толком не спала и не ела. Постоянно плакала у меня на плече. По вечерам у неё был жар и лихорадка! Я недаром всегда считала вас злым, бесчувственным и беспринципным типом. Вы доказали это, и не раз в своей жизни. Чего стоит один только брак с Софи, в который вы затащили её обманом! А было ещё и ваше участие в организации моего похищения… Да-да, не смотрите на меня такими удивлёнными глазами! Я теперь знаю всё! Софи несколько дней назад мне всё рассказала: и о том, что вы вместе с Курагиным готовили моё похищение с фальшивым венчанием. И о том, как она, приняв меня за мёртвую, стреляла в вас! Жаль, что немного промахнулась и не убила вас! Вы знали, как мы с Софи привязаны друг к другу, и хотели таким образом причинить боль ей, загубив мою жизнь! Как вам только пришла в голову такая подлая идея? Я сама не снимаю с себя вины за то, что чуть было не случилось тогда, – последние слова Наташа произнесла тише и с горечью в голосе. – Какой я была глупой, легкомысленной и легковерной, что так повелась на обман вашего подлого приятеля… какую боль я тогда причинила Андрею… эта вина всегда будет меня мучить… Я ведь тогда хотела убить себя вовсе не из-за разочарования в вашем дружке. Я хотела таким образом наказать себя за то, что я причинила боль Андрею… Но моя тогдашняя глупость и легковерие не отменяют того обстоятельства, что вы поступили подло и непорядочно, согласившись помогать Курагину в том, чтобы обманывать меня! И тем самым нанести удар по Софи, сделать ей больно… Этот ваш поступок мерзкий, и это ещё мягко сказано!       Долохов застыл. Возражать на слова Наташи ему было нечем. Он действительно обманом завлек Софи в брак с ним, и действительно когда-то хотел через Наташу причинить боль Софи за её равнодушие к нему. Но ему не хотелось ворошить прошлое, он теперь думал о будущем. О будущем вместе с Софи. А чтобы это будущее у них появилось, ему обязательно надо встретиться и переговорить с ней.       – Я не стану отвечать вам на ваши обвинения, – произнёс он возможно спокойным тоном на горячие слова Наташи. – Всё сказанное вами справедливо, но это дела прошлые. Что касается нашего брака с Софи, то этот вопрос мы решим с ней. Я надеюсь на её великодушие, на то, что она когда-нибудь простит меня за обман и всё забудет. Ведь она любит меня…       – В том-то и беда для неё, что она любит вас, – так же сердито прервала его Наташа.       – И я люблю её, – продолжил Фёдор. – Люблю настолько, что готов оставить ей право выступать на сцене перед публикой и готов дать торжественное обещание, что никогда и ничем не помешаю её карьере. Если это цена за то, чтобы она согласилась сохранить наш брак, то я заплачу́ её. И даже с радостью. Лишь бы она осталась со мной и любила меня хоть вполовину так сильно, как я люблю её.       Наташа взглянула на него не просто с удивлением, но даже с изумлением.       – Признаться, вы меня удивили, – после недолгого молчания сказала она ему. – Софи все эти дни твердила, что вы слишком упрямы, чтоб признать за ней право на выступления, и потому единственный исход для неё в этой ситуации – это развод.       – Так было прежде, – ответил Долохов. – Но хорошенько подумав, я принял её резоны. Она со своей стороны не требует от меня бросить военную службу, хотя ей и не нравится мысль быть женой военного и умирать от страха за меня, когда мне придётся рисковать головой на поле боя. Почему же я должен требовать от неё отказаться от выступлений на публике за деньги? Я решил этого не делать и принять Софи такой, какая она есть. Потому что, если бы она была другой… если бы была самой обычной и обыденной, как многие другие известные мне барышни, я бы наверняка не любил её так сильно.       Наташа пристально вглядывалась в него, как будто ища в нём признаки обмана или фальши. Но, видимо, лицо Долохова сказало ей об обратном, потому что сердитое и напряжённое выражение лица её, с которым она его встретила, значительно смягчилось.       – Если так, – как бы раздумывая, произнесла она, – то я, пожалуй, отвечу на ваш вопрос о том, когда должна будет вернуться Софи. Она обещала вернуться через три дня, то есть послезавтра. И в тот же вечер у неё будет концерт в филармонии. Я знаю об этом, потому что перед своим отъездом Софи послала письмо директору.       – Благодарю вас, княгиня, – слегка склонил голову Долохов перед Наташей и сделал было движение уйти. Но тут же остановился и снова посмотрел на неё. – Кажется, я должен просить у вас прощения, княгиня, за то, что когда-то принял участие в неблаговидной истории с вашим незадавшимся похищением и фальшивым венчанием.       Взгляд Наташи смягчился ещё больше.       – Решение этого вопроса я оставляю на ваше усмотрение, – сказала она, в упор глядя на него. – В любом случае вы искупили любую вину передо мной, когда не отдали Софи в лапы полиции после того, как она чуть не убила вас. – И тут же прибавила негромким голосом, – Софи очень дорога мне. Мы всегда были как сёстры. И мне невыносима мысль о том, что она сейчас прозябала бы где-нибудь в ссылке в Сибири, если бы полиция узнала про её выстрел в вас. Думаю, ваше неожиданное благородство в этом случае искупает если не все, то многие ваши грехи.       – Поверьте, княгиня, что для меня мысль о том, что жизнь Софи была бы разбита, а она сама сослана в Сибирь, ещё больше мучительна, чем для вас, – в ответ произнёс Долохов. – Вот почему я никогда не сдал бы её полиции. И несмотря на то, что вы считаете, что этим поступком я искупил проступок в отношении вас, я всё же сейчас прошу у вас прощения за моё участие в организации вашего похищения. Это было недостойно с моей стороны.       Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Внезапно Наташа слегка улыбнулась.       – Я принимаю ваши извинения и постараюсь не держать на вас зла. А если вы сможете сделать Софи счастливой в браке с вами, то я вообще всё забуду. Возможно, я даже была не права в своих чрезмерно резких суждениях о вас, – на этом месте Наташа слегка пожала плечами. – Но сейчас мне стало совершенно ясно: несмотря на все ваши недостатки, вы, похоже, действительно любите Софи, если готовы позволить ей вести тот же образ жизни, что и до брака с вами.       – Люблю, и очень сильно, – спокойно подтвердил Долохов, не отводя глаз.       – Что ж, со временем, возможно, я и одобрю ваш брак, – продолжала Наташа. – Вам, конечно, далеко до князя Несвицкого, но, полагаю, Софи могла бы сделать куда худший выбор – не выходить замуж вообще ни за кого и никогда, как она и собиралась это сделать раньше.       – Вы очень добры, княгиня, – слегка усмехнулся Фёдор.       – Только сегодня, – рассмеялась Наташа. – Но сегодня особый день. Увидеть перед собой влюблённого до беспамятства Долохова… это много чего стоит.       Они обменялись неожиданно дружелюбными улыбками и попрощались довольно мирно, прежде чем Долохов пошёл к выходу.       На следующий день Фёдор съездил к филармонии и действительно увидел объявление о том, что завтра вечером Софи будет давать очередной концерт. В день концерта он не решился беспокоить Софи, так как знал, что ей важно настроиться. Она всегда так делала перед концертами. Но он пришёл на её выступление. Зал, как обычно, был полон. У Долохова болезненно сжалось сердце, когда он увидел, как выглядит Софи. Она довольно заметно похудела, и под глазами у неё залегли какие-то тёмные траурные тени. Было видно, что Лиза и Наташа не преувеличили: Софи действительно нелегко давалась разлука с ним. Тем не менее она играла прекрасно и вдохновенно, так же, как и всегда. Публика то и дело взрывалась аплодисментами на каждый её номер. Софи раскланивалась и улыбалась, но в её улыбке Фёдор уловил что-то безжизненное.       После окончания концерта он подошёл к группе поклонников и поклонниц, окружавших её. Обычно Софи задерживалась на полчаса или около того, чтобы поговорить с ними, но не в этот раз. В этот раз она извинилась перед поклонниками, сказала, что неважно себя чувствует, и в сопровождении нескольких лакеев, которые несли за ней подаренные цветы, направилась к выходу, опустив голову и глаза. У самой двери Долохов настиг её и окликнул:       – Софи!       Она вздрогнула от звуков его голоса и резко обернулась. Фёдор недаром сел в самой глубине зрительного зала, чтобы она не заметила его: он не хотел волновать её перед выступлением, зная, как ей важно быть сосредоточенной и собранной перед концертом. И она не заметила его среди зрителей. Но теперь, после концерта, они могли свободно поговорить.       – Здравствуй, – произнёс он, подойдя к Софи вплотную. Она не ответила, только смотрела на него теми же самыми глазами подстреленной птицы, которые он видел у уличной девицы несколько дней назад.       – Софи, нам надо поговорить, – с трудом произнёс Долохов, борясь с желанием обнять её прямо при всех.       – Очень вовремя, – наконец-то прервала своё молчание она с глубоким вздохом. – Я ужасно устала и только и мечтаю о том, как бы мне добраться до постели и заснуть.       – Это важно и не требует отлагательств, – продолжал настаивать он.       – Хорошо, – сказала она с новым вздохом. – Пойдём в артистическую уборную. Там нам никто не помешает.       И она повела его в комнату, где артисты перед выступлением готовились и настраивались. Когда они вошли туда, Долохов крепко закрыл за ними дверь, чтобы никто не помешал, а Софи встала перед ним и сложила руки на груди каким-то защищающим жестом. Как будто заранее приготовилась отвергнуть всё, что он хотел ей сказать. Прежде чем он успел начать, она перебила его и заговорила сама:       – Если ты хочешь снова отговаривать меня от развода и при этом запрещать мне выступать на сцене, то сразу говорю тебе – не трать ни своё, ни моё время. Я никогда не уступлю в этом вопросе и не откажусь от выступлений. Это не только моё призвание. Без сцены и моих заработков на ней я не смогу поддерживать свою школу, так что этот вопрос я считаю закрытым для себя. Наш брак не имеет смысла, потому что ты не можешь принять меня такую, какая я есть. Хотя я готова принять тебя таким, какой ты есть. Со всеми твоими достоинствами и недостатками. Я ведь никогда не считала тебя идеалом мужчины. У тебя хватает изъянов с моей точки зрения. Ты застрял в своём мужском превосходстве. Ты свято веруешь в своё право управлять мной и моей жизнью. Ты вполне доволен миром, где у мужчин – все права, а у женщин – только обязанности. Ты лгал мне и вертел мною, как хотел, когда я потеряла память. Я всё это знаю, и я готова простить тебе это и принять тебя со всем, что в тебе есть. Со всем, что я считаю твоими недостатками. Но только в том случае, если ты примешь меня со всем, что ты считаешь моими недостатками. Мою самостоятельность, мою независимость, моё стремление самой зарабатывать себе на жизнь и помогать с помощью моих денег другим женщинам вырываться из мрака невежества. Если бы ты принял меня такой, какая я есть, я приняла бы тебя таким, какой ты есть. Но не раньше. Однако я знаю, что ты не можешь меня принять такой, какая я есть. Значит, любые отношения между нами бессмысленны.       Долохов поднял руку вверх, как бы пытаясь прекратить поток её красноречия.       – Софи, я пришёл убеждать тебя отказаться от развода, но не желаю больше убеждать тебя отказаться от сцены, – сказал он. – Я много думал в последнее время и понял, как важны для тебя эти выступления. И я больше не хочу мешать тебе. Ты можешь делать всё, что делаешь сейчас. Я даю тебе моё честное слово, что препятствовать тебе не буду. Только вернись ко мне и откажись от развода. Как видишь, я объявляю о своей полной капитуляции. Потому что жизнь без тебя для меня невыносима. Я был дураком, пытаясь переделать тебя и уничтожить в тебе именно те качества, которые с самого начала заставили меня полюбить тебя. Я больше не хочу, чтобы ты изменилась хоть в чём-то. Я восхищаюсь тобой, какая ты есть, и люблю тебя такой, какая ты есть. Мне не нужна покорная и образцово-послушная домашняя жена. Мне нужна ты со всем, что в тебе есть. С твоей гордостью, с твоей самостоятельностью, с твоим упорным желанием продолжать свою карьеру на сцене… Даже с твоим желанием помогать женщинам получать образование и тем самым разрушать потихоньку мир, в котором мы, мужчины – единственные господа.       Фёдор был уверен, что Софи обрадуется и кинется ему на шею при этих словах. Но её реакция оказалась неожиданной. Она смотрела на него с каким-то недоверием и даже страхом в глазах. Открыла рот, будто хотела что-то сказать, но передумала, снова посмотрела на него и лишь тогда заговорила.       – Это… это как-то уж очень неожиданно с твоей стороны, – с запинкой произнесла она. – Много месяцев ты упрямо отказывался даже думать о том, чтобы позволить мне выступать на сцене. И вдруг… так сразу… Откуда я знаю, что это не какая-то уловка с твоей стороны? Ты можешь сейчас дать мне разрешение, а потом передумать так же легко, как и сейчас поменял своё мнение.       У Фёдора потемнело в глазах от несправедливого обвинения. Ему хотелось выругаться, но он сдержался и лишь твёрдо произнёс:       – Софи, у меня действительно полным-полно изъянов, которые ты только что любезно мне перечислила. Но одного изъяна у меня точно нет: я никогда не изменял своему честному слову. Можешь опросить всех моих друзей и знакомых, и они тебе подтвердят это. В мире нет ни одного человека, который бы сказал, что я дал однажды честное слово, а потом взял его обратно или обманул. Тебе я даю своё честное слово и собираюсь его держать до конца дней моих.       Софи отвела от него глаза и надолго замолчала. Было видно, что она колеблется и не знает, что сказать. Наконец, она снова взглянула на него и сказала:       – Я должна подумать. Мне нелегко решиться, пойми меня… После такого твоего упорного сопротивления моим выступлениям… Дай мне время… К тому же я устала, да и больна была несколько дней назад… У меня сейчас голова не очень хорошо работает, а я хочу подумать…       Она было повернулась к двери, но Долохов удержал её за руку.       – Софи, может быть всё дело в Несвицком? – спросил он её с каким-то отчаянием. – Ты по-прежнему хочешь довести дело до развода, чтобы потом выйти замуж за него?       Он и сам не знал, зачем задал вопрос про Несвицкого. Скорее всего, ревность вдруг проснулась при неожиданном поведении Софи. Но она взглянула на него с недоумением, как будто вспоминая, кто такой этот Несвицкий. А потом в её глазах появилось такое удивлённое выражение, что он понял – Несвицкий тут совершенно не при чём: Софи совершенно не думала о нём. Она действительно сделала какой-то отрицающий жест рукой и ответила Фёдору:       – Нет, я никогда не выйду замуж за Несвицкого. Даже если мы с тобой разведемся. Он… он очень хороший человек и заслуживает гораздо большего. Он заслуживает женщину, которая любила бы его и только его одного. И которая была бы предана только ему. А не такую женщину, как я, которая совершенно не в состоянии справиться со своими чувствами к другому мужчине.       И она пошла к двери. Фёдор нетерпеливо снова окликнул её.       – Софи, сколько же мне ждать твоего решения?       Она ответила ему, открыв дверь и стоя в проёме.       – Я не заставлю тебя долго ждать, обещаю. Дай мне пару дней, не больше. Привести мысли и голову в порядок.       И окутав его на мгновение каким-то отчаянно-вопрошающим взглядом своих колдовских глаз, она исчезла. Фёдор перевёл дух. Что же, два дня он выдержит. Про себя он решил, что торопить, подгонять, бегать за Софи он больше не будет. По крайней мере пока. Он сказал ей всё, что хотел сказать, принял все её условия. Теперь очередь за ней. Пусть решает, а он будет ждать.       На следующий день к Софи прибежала Лиза в сопровождении горничной. Она уже знала о разговоре брата с Софи накануне вечером, и тоже удивилась неожиданной нерешительности подруги. Кроме того, ей хотелось обсудить с Софи ещё одну вещь, о которой ей поведал Фёдор. После первых приветствий девушки уселись в гостиной, и Лиза сказала:       – Утром приходил брат, и он рассказал о вашем разговоре вчера вечером после твоего концерта. Я не понимаю тебя, Софи. Пойми ты, что Фёдор тебя не обманывает. Он действительно железно держит своё слово. И если уж он пообещал тебе, что не будет препятствовать твоим выступлениям на сцене, то так и будет.       Софи сжала руки каким-то судорожным жестом и ответила:       – Мне трудно решиться, пойми и ты меня, Лиза. Ведь твой брат уже обманывал меня, когда после травмы сказал, что он мой жених, и заманил в ловушку брака. Правда, тогда он никакого честного слова не давал, ни в чём мне не клялся, но всё же… Если со временем он передумает и решит взять слово обратно, все законы будут на его стороне. Я не смогу ничего сделать. Поэтому вчера я и заколебалась. Как говорится в пословице: обжёгся на молоке, дуй на воду.       – А может быть всё дело в том, что ты не можешь простить его за обман, с которым он тебя заманил в брак? – заметила Лиза. – Но не держи на него за это зла, прошу тебя. Подумай, ведь он простил тебе гораздо более серьёзное.       Софи взглянула на Лизу вопросительно, а потом со страхом в глазах. Она поняла, что хотела сказать подруга.       – Да-да, – подтвердила Лиза. – Сегодня утром Фёдор под величайшим секретом и под моё честное слово рассказал мне о том, что между вами произошло три с половиной года назад. Как он из-за ярости и злости на тебя захотел погубить твою кузину, чтоб тебе было больно, и как ты за это чуть не убила его. Господи, я чуть в обморок не упала, когда он мне всё это рассказал! Я и представить не могла, что ваши отношения в прошлом были такими сложными и запутанными.       Софи закрыла лицо руками и проговорила:       – Ты, наверное, возненавидела меня после этого рассказа. Я чуть не убила твоего брата, а я ведь знаю, как ты привязана к нему.       – Что было, то прошло, – мудро заметила Лиза, отнимая руки Софи от её лица. – Нет, я не возненавидела тебя. Но я теперь понимаю, почему у вас с Фёдором так сложно. Немудрено при таком прошлом. И всё же, Софи… Фёдор сказал, что хочет полностью оставить прошлое в прошлом. Оставь и ты прошлое там. Прости его за тот обман, с помощью которого он завлек тебя в брак с ним.       – Да за это я давным-давно простила его, – со вздохом сказала Софи. – Даже и не думаю злиться на него за это. Нет, всё дело в том, что я боюсь, что он когда-то переменит мнение насчёт моих выступлений на сцене.       – Не переменит, – твёрдо ответила Лиза. – Если не веришь до конца ему, поверь мне. Он действительно всегда держал своё слово. Ни разу ни отступался от него.       Софи помолчала, а потом тихо спросила:       – А ваша матушка знает о том, что я стреляла в Фёдора?       – Нет, что ты! – воскликнула Лиза. – Он рассказал только мне и при этом велел молчать об этой истории матушке. Да я и сама бы ей ничего не рассказала. Нет, ей об этом не надо знать. Пусть это останется тайной между нами.       – Да, ты права, – снова вздохнула Софи. – Она бы меня никогда не простила за это. Да что там, я сама себя простить за это не могу. До сих пор молюсь и ставлю свечки перед иконами и благодарю Господа, что не позволил мне стать убийцей Фёдора. И буду это делать до конца дней моих.       – Молись и проси прощения сколько угодно, – улыбнулась Лиза. – Но поверь сейчас Фёдору: он действительно искренне решил не мешать и не препятствовать тебе. И он сдержит данное тебе слово.       – Если бы я могла в это безоглядно поверить, – с какой-то горькой улыбкой ответила Софи. – Но Фёдор столько раз говорил мне, что одобряет правило нашей жизни, по которому жена обязана слушаться мужа во всём, что я невольно сомневаюсь. Вдруг он снова решит, что ему не нужна жена, которая свободно распоряжается своей жизнью, и снова захочет превратить меня в послушную домашнюю жёнушку и запретить мне выступать?       – Да с чего ты взяла, что брату нужна послушная жена? – воскликнула Лиза. – Это он раньше так думал. Потому что его воспитали в таких понятиях, что жена должна во всём подчиняться мужу. На самом деле это не так. У нас совсем не так давно был разговор с братом на эту тему, я тебе сейчас расскажу.       И Лиза рассказала Софи о том, сколько раз Марья Ивановна пыталась познакомить Фёдора с послушными и благовоспитанными барышнями.       – Я помню, как матушка расхваливала их перед тем, как привести в дом, – увлечённо говорила Лиза. – Брат слушал, морщился, но всё же с некоторыми из них встречался. Все барышни были образцами светского совершенства, и уж точно из них вышли бы и покорные, и послушные жёны. Только Фёдор начинал скучать и зевать с ними уже через пять минут, а потом быстро сбегал из нашего дома. А про себя называл их «икринками», настолько они все были одинаково розовенькими, кругленькими, похожими друг на друга. И он всегда бежал от них без оглядки, без обиняков говоря матушке, что с этими девицами ему до невозможности тошно и скучно. А вот рядом с тобой он не скучал никогда. Я помню, как в 1806 году, когда вы впервые встретились, он признался мне, что безумно влюбился в тебя и хочет сделать предложение. Я тебя тогда не знала, но спросила его, почему он выбрал именно в тебя. И он ответил, что ты самая необычная девушка, которую он когда-либо встречал. Понимаешь, он уже тогда что-то разглядел в тебе. Так что не нужна ему бесхребетная и образцово-послушная жена. Такая надоест ему до смерти уже через пару недель после свадьбы. А вот ты, вроде бы такая самостоятельная и непослушная, ему не недоешь никогда. Он всегда восхищался твоей отвагой и независимостью, и будет восхищаться тобой и впредь. Он просто раньше не мог сам себе признаться, что в глубине души совсем не хочет тебя изменить. Он влюбился в тебя такую, какая ты есть – со всей твоей гордостью и самостоятельностью. А на образцово-послушных барышень он и глядеть никогда не хотел.       Софи смотрела на увлечённо говорящую Лизу и думала, что ведь это правда. Несмотря на домостроевские убеждения, которые прежде откровенно демонстрировал перед ней Фёдор, он и смотреть не хотел на девиц, которые воплощали в себе все домостроевские женские добродетели. А влюбился в неё, которая была полной противоположностью этим девицам. Значит… значит Лиза права. В глубине души он не хотел изменить её. А что касается слова, данного Фёдором… Конечно, никто гарантий не даст ей, что он не захочет переменить слово. Но ей придётся рискнуть и поверить ему. В конце концов, она не имела никаких доказательств того, что для него «честное слово» это звук пустой. А если доказательств нет, значит он действительно держит данное однажды слово.       – Кажется, я напрасно затянула нашу ссору с Фёдором, как ты думаешь, Лиза? – спросила она у подруги.       – Кажется, напрасно, – с лёгкой улыбкой ответила Лиза.       Софи в ответ тоже широко и радостно улыбнулась и тряхнула головой.       – Ничего, – сказала она. – Я затянула, я и исправлю. Послезавтра у меня будет ещё один концерт в зале Дворянского Собрания. Пожалуйста, приходи на него вместе с братом. Впрочем, я ему ещё дополнительно отправлю приглашение.       – А что будет на концерте? – подозрительно спросила Лиза. – Что ты затеяла?       – Увидишь, – рассмеялась Софи. – Но я обещаю, что и тебе, и Фёдору понравится.       И как ни старалась потом Лиза выведать у Софи, что там она затевает, Софи только смеялась и не говорила ни слова…       …Глаза всех зрителей неотрывно смотрели на неё. Изящная и грациозная, вся в белом, она одеждой и плавностью движений напоминала сейчас лебедь, скользящую по спокойной тихой водной глади озера. Тёмные волосы, собранные на затылке в высокий пучок, подчёркивали изысканность черт лица. Белое шёлковое платье, белые туфельки, длинные белые перчатки… На фоне разноцветных военных мундиров и ярких туалетов дам-зрительниц она выделялась как первый нежный весенний подснежник среди роскошных, но банальных оранжерейных цветов.       Подойдя к фортепиано, расположенному на небольшом постаменте, она обернулась лицом к залу и тут же раздались громкие аплодисменты. Она ответила на них грациозным поклоном. А потом медленно и неторопливо начала стягивать с себя белые перчатки. Завораживающе медленно, палец за пальцем…       Фёдор давным-давно знал наизусть этот заведенный Софи ритуал. Сколько раз он следил за ней со страстью и восторгом, когда она вот так скользила по разным концертным залам, снимала перчатки, садилась… Не сосчитать, сколько раз. Но в этот раз он впервые пришёл на выступление Софи по её личному приглашению. Он вспомнил, как вчера посыльный принёс ему написанное её изящным почерком письмо, где она приглашала его сегодня вечером посетить её концерт, на котором она велела распорядителю отвести ему с сестрой места в первом ряду. А днём к нему пришла Лиза, рассказала о вчерашнем посещении и разговоре с Софи, о том, что она и её пригласила на концерт… И вот они вдвоём с сестрой сидят рядом в первом ряду и готовятся раствориться в божественных звуках, которые так прекрасно умеет извлекать Софи из фортепиано своими бархатными пальцами…       Но в этот раз ритуал немного нарушился. Софи поклонилась под аплодисменты публики, но не стала садиться. Она подняла вверх одну из своих рук, как бы приглашая всех к молчанию. Аплодисменты потихоньку стихли. Когда в зале воцарилась тишина, Софи заговорила громким звучным голосом, который отдавался эхом даже в отдалённых уголках концертного зала.       – У нас, у музыкантов, есть традиция иногда посвящать наши концерты какому-то особенно дорогому человеку. Чаще всего тому, кто уже ушёл из жизни. Я несколько раз посвящала свои выступления моему покойному учителю маэстро Джакомо Савиано, который дал мне направление в этой жизни. И его супруге, синьоре Лауре, тоже покойной, которая много лет была для меня поддержкой и опорой. Но сегодня я хочу посвятить своё выступление живому человеку. Человеку, дороже которого у меня в моей жизни нет. Моему любимому супругу.       И она с прекрасной улыбкой, осветившей её лицо, посмотрела на Фёдора, сидевшего в первом ряду вместе с Лизой, и изящным жестом послала ему воздушный поцелуй.       – Дорогой, сегодня всё будет для тебя, – добавила она.       Фёдор почувствовал, как будто земля под его ногами встряхнулась, и его сердце озарил горячий свет любви. Они до сих пор не объявляли публично о своём браке. А слухи о нём бродили по светским гостиным самые неопределённые. Борис Друбецкой уже несколько дней как вернулся из Лысых Гор и взахлёб рассказывал всем желающим, как Софи и Фёдор венчались у него в поместье. Другие разносили слухи о том, что Долохов советуется с юристами и синодальными священниками о возможностях развода. Сам Фёдор сквозь зубы отвечал товарищам по службе и по клубу на их осторожные вопросы: действительно ли они с Софи женаты, и действительно ли собираются разводиться после такого скоротечного брака? Ответы и взгляды его были настолько резкими, что все любопытствующие старались сразу ретироваться, опасаясь нарваться на ссору и дуэль. А Софи вела в это время по возможности закрытый образ жизни и ни с кем не разговаривала вообще на эту тему. В результате светские сплетники просто изнывали от неудовлетворённого любопытства и неопределённости.       Но сегодня Софи объявила Фёдора своим мужем публично, признавая тем самым их брак и давая понять, что никакого развода не будет. И Фёдор не сомневался – уже утром эта новость облетит всех, и все будут знать, что они с Софи – пара.       После слов Софи он поднялся и подошёл к ней. Больше всего на свете ему сейчас хотелось обнять её при всех и целовать-целовать-целовать, пока они оба не потеряют разум и самообладание, в очередной раз сдавшись своей неистовой взаимной страсти. Но он не стал это делать. Теперь у них впереди – вся долгая прекрасная жизнь. Поэтому он просто взял точёную руку жены в свою ладонь, поцеловал её при всех и тихо сказал:       – Теперь мы связаны с тобой навек, любовь моя. Я люблю тебя, Софи.       – И я люблю тебя. Просто безумно люблю, – с улыбкой и любовью в глазах ответила ему она таким же тихим голосом. – И нет у меня желания больше, чем оставаться твоей женой и любить тебя всю мою жизнь, до конца дней наших, сколько бы не отпустила нам судьба.       После этого Долохов вернулся на место, а зал в это время раскатился аплодисментами. Всех явно тронули слова Софи и трогательная сцена между супругами. Лиза, которая сидела на своём месте, тоже аплодировала со счастливыми слезами на глазах. Среди зрителей на других рядах Софи различила Болконских, чету Безуховых, Несвицкого и ещё много кого знакомых по петербургскому высшему свету. С некоторым удивлением Софи заметила рядом с князем Андреем и Наташей княгиню Марью Друбецкую. Значит, она всё-таки набралась смелости и заставила Бориса привезти себя и дочь в Петербург. В таком случае можно ещё кое-что ей подсказать, подумала Софи. Пока она готовилась к разводу, Несвицкий представил ей пару хороших адвокатов, которые могли бы помочь в этом деле. Но теперь развода не будет, надобность в услугах адвокатов у неё самой отпала, а вот Марье она посоветует связаться с кем-то из них. Пусть они отслеживают финансовые операции Бориса с имуществом Марьи, и не дают ему возможности обобрать жену, если у него есть такие намерения.       Пока Софи раздумывала над этим, публика аплодировала и успокоилась лишь тогда, когда Софи изящным жестом расправила платье, села, сложила перед собой руки на несколько секунд, как будто в молитве, а потом… Потом она начала играть. Ей хотелось сыграть что-то особенное, что-то такое, что выражало всю любовь и нежность к мужу, на которые была способна её душа… Она выбрала любимое «Адажио» Баха*.       Её игра была настоящим искусством, переносящим зрителей в иной, волшебный мир. Каждый звук, извлекаемый её бархатными пальцами, был настолько наполнен гармонией и красотой, что казалось, что он создан самим Богом. Руки Софи виртуозно порхали по клавишам, заставляли слушателей забыть обо всём и полностью погрузиться в мир музыки. В её игре не было места для ошибок или сомнений – только совершенство и безупречность…