О расколотых мирах

      Софи умерла, рожая. Я держала её ребёнка на руках и глупо улыбалась. Для такой, как я, видеть новую жизнь – грубая насмешка. Когда т бессмертна, жизнь уже не имеет никакой цены. А когда новая жизнь забирает кого-то, кто был тебе нужен как воздух, чувствуешь к этому кричащему и дрожащему комку только жгучую ненависть. И желание уничтожить его скорее. Утопить, бросить в лесу на съедение волкам. Что угодно, только бы вернуть жизнь дорогой подруги. Взамен на этого жалкого, кричащего... Бесполезного...       Но я прижимаю ненавистного мальчишку к груди. Он сын Софи. Она отдала ему своё самое ценное, обременив меня этой скромной ношей. Для того, кто будет существовать вечно, вырастить ребёнка – дело двух минут.       Ну что же, пора бежать, мой дорогой. Для таких, как я, в этом мире нет жизни.       Нас, бессмертных испокон веков используют как пушечное мясо. Живое не может быть бессмертным, говорят они. Они не верят в наши мысли и чувства. Они не верят в нас. Наши мечты, самые сокровенные и искренние, становятся пылью под их взглядами. Нет никому никакого дела до человека, который будет тут всегда. "Живые для счастья, неживые для работы", – гласит лозунг государства, в котором я существую уже несколько столетий.       Последние лет двадцать я жила у Софи. Она была удивительно доброй и чуткой женщиной. И потому этот жалкий отрезок времени казался мне ценнее всех остальных лет, наполненных одиночеством, скорбью и страхом презрения.       Но она приняла решение родить. Даже когда этот мерзкий бродячий маг бросил её, растоптал её сердце, она всё равно выбрала произвести на свет эту жалкую жизнь.       Мальчик, улыбаясь, тянет ко мне ручку и что-то лепечет. Я грустно вздыхаю.       Отправляемся в путь, малыш. С такими, как я, тебя ждут только страдания.       Выхожу из дома. Я уже знаю, что за мной придут. Со смертью Софи исчез барьер, что она усердно поддерживала всё это время. А значит, меня уже нашли. Я слышу их голоса за углом. Бегу босиком по снегу, укутав малыша в белые пелëнки, наскоро найденные дома. Холод обжигает мои ноги, но мне всё равно. Боль для таких как я – верная спутница. Снежинки путаются в волосах и становятся водой. Их жизнь также скоротечна, как жизнь моих преследователей и орущего комочка в руках. Завывает ветер. Сзади слышны выстрелы. Это энергетическое оружие, что стреляет магическими сферами. Они не могут меня убить, но ранят сильно. До крови. Это может меня задержать. Тогда они поймают меня, и я отправлюсь в шахты. В лучшем случае. Молодая, в самом рассвете сил, бессмертная. Вечная бесплатная рабочая сила. Можно даже не кормить иногда. Не сдохну же. И плевать им на мой голод и на мою боль. Они не видят во мне человека.       Надо уворачиваться, мальчик мой. В таких, как я, всегда стреляют.       Умело сбегаю. Но одна сферка всё же попадает. Не в меня. В него. Кричащий комочек окрашивается в красный. Мне страшно смотреть, что с этой крошечной жизнью сделала такая сила. Я не смотрю. Просто бегу, и кровь розовыми пятнами окрашивает снег. Наконец-то отрываюсь, теряюсь в зимнем лесу. Снег больше не становится красным, и мальчишка не кричит. Опускаюсь на снег, чувствуя, как к коже прилипает покрывшееся тонкой коркой льда мокрое платье. На голых ногах маленькие царапины. Они уже затягиваются, скоро не останется и шрама. Ребёнок всё молчит.       Прощай, мальчик мой. С такими, как я, жизнь ужасно коротка.       Разворачиваю свëрток, чтобы похоронить беззащитное тельце в тени сосен. Прости, Софи, я не смогла сберечь твою частичку души... Слышу детский смех, и сердце моё замирает. Смотрю. Малыш улыбается и разглядывает меня своими серыми, как осиновая кора, глазами. Я удивлëнно поднимаю брови. Жив. Осторожно раздеваю, чтобы посмотреть, насколько сильно его ранили. Но вижу лишь запятнаный кровью шрам, выглядящий так, будто бы его слегка поцарапали пару месяцев назад. – Ты.... Бессмертный? – выдыхаю я. Ребенок смотрит на снег, осыпающийся с ветвей деревьев, и заливается смехом. Шрам исчезает.       Ненависть к мальчишке сходит на нет. Теперь я наконец-то поняла Софи. Она знала. Я улыбаюсь и вытираю спëкшуюся кровь с живота ребёнка тёплой ладонью.       Теперь нас двое, мальчик мой. Таких, как мы, никогда в этом мире не ждёт покой.       Но может, счастье мы всё же заслужили?