Лица в дыму

Весело и празднично начинался этот день. Да и в самом деле, как могло быть иначе: местные получали величайший дар в своей истории. Великодушием принцессы Юфемии одиннадцатые вновь обретали своё имя, своё право, свою страну. Под протекторатом Британской империи, разумеется, но всё равно. Вот уже больше полувека не бывало такого, чтобы Британия где-либо отступала в вопросах колониального порядка. А уж здесь, после убийства принца крови, после беспорядков, после неповиновения – Алан был удивлён, что Её Высочество Корнелия не настояла на том, чтобы насадить головы всех бандитов на копья. Образно выражаясь, разумеется. Город был убран точно девушка на выданье: повсюду ленты, флажки, лепестки вишни. Как бишь её эти одиннадцатые… нет, уже японцы называют? Для приехавшего в Новый Токио год назад студента город открылся с совершенно новой стороны. Первое впечатление определяет в будущем отношении многое. Порой – даже слишком. Первое впечатление 18-летнего Алана Гровера от столицы Одиннадцатой колониальной зоны некогда было сильно испорчено сперва путешествием на корабле (как же его замучила тогда качка!), а ещё больше - той встречей, которую оказал ему отец после пяти лет разлуки. Дадли Гровер – старый полицейский пёс - никогда не отличался сентиментальностью. Но всё равно Алан определённо ждал чего-то большего, чем просто «Здравствуй, сын! Хорошо ли добрался?». Впрочем, особенного удивления не было – равно как и грусти: он привык. Да. Привык жить так, как будто у него нет не только матери, но и отца. Больнее уже не будет. Отец - только в этом уходило равнодушие, живо интересовался успехами сына начинающего медика, но и то, снова по работе. Как де лучше быстро останавливать кровь, как вправлять вывих? Оно конечно, было понятно – ему, инспектору Гроверу, всё это могло здорово пригодиться на практике. Но боже, до чего же сухо, официально, строго звучало это в его исполнении! Алан чувствовал себя просто как на экзамене! Голос отца – мощный, громыхающий, словно артиллерийское орудие... Помнится, он рассказывал, что покойный дед оглох на учениях, когда заряд оказался больше положенного: видимо это было что-то такого рода. Совсем иное дело - голос деда по другой, материнской линии. Из-за него-то он и приехал сюда, никак не из-за отца. Дед нравился Алану: и его вкрадчивая вежливая манера говорить, и умение слушать, и тонкий юмор, и его облик от густых белых бакенбард до всё ещё твёрдой широкой походки – результат ежедневных пробежек. Да и профессия – архитектор. Это интересно. Респектабельно. Это совсем непохоже на работу… держиморды, знающего в лицо всех мерзавцев округи. Ричард Гернсбек был не то чтобы по-настоящему богат, но и отнюдь не беден. Кроме того, это был один из самых уважаемых людей города. Ещё бы – ведь именно он его строил! Ну то есть формально главным архитектором был сэр Грегор Фоссовей – один из самых известных зодчих Империи: он участвовал ещё в строительстве части комплекса Пендрагона. Имя Фоссовея стояло на документах – только на деле почтенный мэтр был лишь автором общего проекта Нового Токио, генерального плана. Непосредственно на месте всем руководил Ричард Гернсбек. И город это помнил. Когда после войны осматривали то, что осталось от того, старого Токио – дед любил об этом рассказывать - кто-то из адмиралов сказал, что здесь теперь уже точно не будут жить люди, и лучший вариант – установить на месте руин памятную стелу, символизирующую всесокрушающую силу оружия Британии. В самом деле, половина города - та, что примыкала к морю, была просто превращена в пыль чудовищной силы взрывами снарядов главного калибра эскадры линкоров. Остальной же, деревянный в большей своей части, Токио сгорел чуть ли не дотла. Кроме того, до самого часа капитуляции и даже некоторое время после в городе продолжались диверсии, японцы уничтожали всё, что могло облегчить высадку и рассредоточение новым британским частям. Старый Токио стал мёртвым городом, но на его месте решено, всё же было воздвигнуть Новый, в чём-то похожий на прежний, однако реально уже совсем иной. Сэр Грегор Фоссовей был, как говорят, охвачен энтузиазмом, настоящим творческим безумием: он исполнил свой проект за неполный месяц, учёл в нём, казалось, всё. Это была лебединая песня мастера. Ноги отказали ему уже за два года до этого – что и не удивительно в 94! Он умрет ровно в 100, сумев всё же приехать в Новый Токио, где в итоге обретет последнее пристанище - по его собственной просьбе Фоссовей окажется здесь похоронен. Но тогда он был слишком болен, чтобы ехать, и тем более, чтобы руководить. Это сделал за него Ричард Гернсбек. И в реальности всё оказалось куда суровее и прозаичнее. Не хватало всего – строительной техники, квалифицированных рабочих, а главное – времени. И всё же город вырос: чуть в стороне от прежнего – почти на пустом месте. И в нём было всё: широкие улицы, тенистые аллеи и бульвары, изящное смешение европейского и азиатского стилей в эклектичное, но очень красивое нечто, телебашня, монорельс, пятый во всей Азии по размерам порт, не уступающие в своём великолепии лучшим домам Новой Англии особняки и похожие на муравейники многоэтажки. Первое впечатление определяет многое. Алан всегда жалел, что не может разделить дедовой любви к этому городу. Тот, казалось, вложил в него душу. Он разрешил даже вековечную, страшную, грозную проблему Токио - беду, общую со всеми Японскими островами. Землетрясения. Изучив опыт Венеции и каких-то ещё городов, древних, о которых Алан вовсе ничего не знал, даже названий, Ричард создал не имеющий аналогов мегаполис на сваях. Да не простых, а хитрых, с подобием рессор. Землетрясение в 4 балла, которое раньше вызвало бы немалые разрушения, город теперь мог просто не заметить. 8 или 9 баллов, а подобные бедствия тут тоже случались время от времени, не заметить, конечно, было нельзя, но всё равно, не и речи не шло о тех ужасах, которые в этих местах знали раньше. В 1927 году от землетрясения и цунами в Токио погибло даже больше людей, чем при вторжении… Двухэтажный дом четы Гернсбеков находился на улице принцессы Нэн, названной так в честь погибшей в Японии Наннали Британской. А примерно в квартале от него вот уже много лет сидел немолодой и вечно хмурый одиннадцатый – чистильщик обуви. Он не любил гайдзинов, он не улыбался со времён Войны Завоевания – видно кто-то тогда у него погиб. Но было одно исключение. Деду он не только улыбался, а брал с него за работу вполовину меньше, чем со всех остальных клиентов. И всегда обсуждал с ним (да дед демократичен, может быть даже слишком) последние известия. Интересно, улыбается ли этот одиннадцатый сегодня? Повода лучше трудно будет дождаться на его немолодом веку… В свою очередь сам Алан улыбнулся собственному отражению в зеркале: да, он не денди, не богатый жлоб и не родовитый сноб, но ты хорош! Лиза должна будет оценить! Сегодня вечером. Уф... Да! Сегодня вечером он впервые сможет поговорить с нею начистоту. Не сказать, чтобы Алан уж очень волновался - скорее, испытывал азарт, схожий с охотничьим. Он не любил Лизы, однако всё равно относился к ней с теплотой. Да и бабушке, старой сестре милосердия Саре Гернсбек, всегда было приятно, когда они проводили время вместе - это был её выбор, а она считала, что никогда не ошибается в людях, и они с Аланом, конечно, станут идеальной парой… Луч солнца скользнул зайчиком по рукаву – именно так, хорошо. Скоро уже он объяснится с ней по-настоящему. Сегодня такой чудесный день – это не должно совсем уж выбить её из колеи. Алану было немного жаль Лизу. Ты была милой и доброй. Прости. Но до Маргарет, конечно, она не дотягивала. И это ещё мягко сказано. Та была королевой… Эх, вот бы и она сегодня хотела бы в чём то признаться - может быть даже ему… Но что же там за постоянный шум за окном? Это уже не было похоже на праздничные звуки. Кто-то ругался, орал и сквернословил, а чуть дальше фоном раздавался какой то странный гул. Алан Гровер решил взглянуть… Если бы он включил телевизор, или радиоприёмник, то уже знал бы, что произошло непоправимое, но он не любил СМИ. Его приятель – весельчак и повеса, полупьяница Чак с факультета журналистики слишком хорошо объяснил другу, как там всё делается. Хм! И как он может после этого хотеть посвятить всю свою жизнь этому лживому занятию? А до чего Чак превозносит того немца с телевидения! Алан, мягко говоря, недолюбливал тевтонов – одна из немногих вещей в которых они были солидарны с отцом… За окном творилось странное: около забора дома слева стоял сосед, сэр Арчибальд Дэйтон – пренеприятный тип надо сказать - и громогласно орал. А чуть дальше налево группа из восьми человек дружно била ногами лежачего. Вот ведь мерзость! Видимо, опять его сынок с компанией травят несчастного одиннадцатого. Подобное уже случалось прежде, но до такого они опустились впервые. Оскорбления – да, тычки – да, грозное наступление стеной на какого-нибудь бедолагу – да. Но чтобы вот так измываться над лежачим? Эдак и убить недолго! Совсем распоясался Гарри. Ну ещё бы, папа же поддерживает, а он у нас богатенький банкир, у которого есть не менее богатенькие и влиятельные друзья, и конечно тебе всё сойдёт с рук… Надо всё-таки крикнуть ему что-нибудь – нельзя смотреть просто так. Но тут язык подслеповатого (и всегда этого стыдившегося) Алана Гровера присох к нёбу. Не сойдёт. Ведь это он сам! Гарри Дэйтон, любимый мальчик золотого папочки, лежит на асфальте, и его избивают ногами… одиннадцатые! Алан не верил глазам, а события начали развиваться с калейдоскопической быстротой. Сэр Арчибальд развернулся и устремился в дом – мгновенно двое одиннадцатых отделились от остальных и припустили за ним. Они отважились ворваться в чужое жилище? Вот так, на глазах у всех!? Спустя несколько секунд грянули выстрелы. Раздался вскрик, падающее тело спиной вышибло стекло в окне и вывалилось наружу. Сэр Арчибальд появился вновь, держа в руке револьвер. Как вдруг какой-то одиннадцатый достал из-за спины пистолет и выстрелил шумному, коренастому, розовощёкому, одетому в красный халат банкиру прямо в лоб. Тот рухнул отвесно, а японец уже вновь нажал на спуск, чтобы столь же безжалостно пристрелить и Гарри. Алан Гровер замер в оцепенении. Этого не может быть! Где полиция? Что происходит вообще!? Мысли проносились в голове у Алана, но он оставался недвижим. А потом на улице появилась новая группа одиннадцатых – и у трёх из них были штурмовые винтовки. Да, милостивый боже! Штурмовые! Винтовки! Но это означает… Додумать мысль сын Дадли Гровера не успел. Потому что они, эти боевики, вдруг вскинули своё оружие и с лающим звуком принялись разряжать его прямо по окнам домов. Алан рухнул на пол, как мешок с картошкой, оцарапал обо что-то руку, но, вроде бы, остался цел. Что за безумие! Нужна полиция! Скорее к телефону! Ползком и странными полускачками на карачках Алан добрался до трубки. Номер набран – не сразу, пальцы сделались деревянными. И… гудки, гудки, гудки! И… всё! Но как так? Что же делать? Ох! Что-то громко ухнуло, заставив Алана подскочить, ударившись о стену затылком. Взрыв? Проклятый Зеро – наверняка это он всё устроил! Ну конечно! Но как же допустили? Не время думать об этом! Где-то внизу раздавались отрывистые, похожие на выстрелы голоса одиннадцатых. Они идут сюда!!! Бежать. Но как!? …Чердак! На кухне есть лестница, ведущая на чердак, с него можно выйти на крышу, а оттуда – спуститься по пожарной лестнице с противоположной стороны дома. Бежать! Что-то вновь громыхнуло… Алан и сам не помнил, как проделал всё это – никогда не считал себя верхолазом, но вот он уже на земле позади дома, тихонько крадётся… куда? К деду. Он не знал, почему именно это пришло ему в голову. Мысль как-то сама собою всплыла из подсознания. Ричард Гернсбек всегда был таким спокойным, уверенным, с ним никогда не происходило неожиданностей и безумных вещей. Вот почему его внук понесся через дворы на два квартала вправо по улице принцессы Нэн, а вовсе не потому, что хотел предупредить старого архитектора, как потом убеждал себя сам. Алан бежал, стараясь не шуметь, но шумя страшно – счастье, что вокруг было ещё больше шума. То и дело что-то грохотало. Алан чувствовал себя внезапно перевоплотившимся в зайца и теперь улепётывающим во все лопатки от охотников, чьи ружья бах, бах, бах норовят порвать его в клочья… Смешно. Ха-ха-ха… Смешно если бы не было так жутко. Он бежал. Он споткнулся о кирпич, чуть не потерял башмак. Он бежал. Но всё равно не успел. Алана остановил, точно с разгону ударив о невидимую стену, крик его бабушки…