Утро Шейлы

      Словно теряясь в дальних раскатах грома, шум утреннего дождя постепенно затихает. Ветер пока тоже молчит, видя до рассвета свои последние сны. Почти одновременно с разбудившей меня тишиной начинаю чувствовать невыносимую боль в спине, исколотой тысячами тупых игл, сотню раз против моей воли ощупывавшейся, сгибавшейся и разгибавшейся бесцеремонными «докторами». В последние дни к ней всё чаще добавляются боль в груди, бёдрах и ещё неизвестно где, а, вернее сказать, по всему телу. Что же? Это неудивительно. После того, как меня последние три месяца под предлогом медосмотров терзали инструментами разной остроты, прочности и изощрённости, было бы странно, если бы я, подобно героине той книжки, что недавно дала мне Вивиан, быстро вскочила с кровати, радуясь солнышку (которого, всё равно, пока нет) и новому дню.       С трудом разлепляю веки. Над головой всё тот же потолок с облупившейся кое-где штукатуркой, обнажающей деревянный скелет дранки. Медленно поднимаюсь, привычным движением ноги нащупывав деревянную лесенку в три ступеньки, неспешно спускаюсь на пол. Нижняя койка пуста. Вспомнив причину этого, я невольно улыбнулась. Хозяйка кровати ещё вечером, забыв о дисциплине, возможных наказаниях и собственном, как правило, довольно высоко задранном маленьком носике, носилась по коридору и соседним комнатам. Где уговорами, где угрозами, где денежными квитанциями, где припасённым после чая печеньем и подарками от «своих» добывала она поясок, гребень, заколку или разрешение от кастелянши на пользование утюгом вне положенного времени. Всё это ‒ ради грядущей встречи с ним.       Да, этой девчонке жилось, определённо, лучше, чем большинству из нас. Бывшие сослуживцы часто навещали её. С отставными солдатами дозволялись лишь краткие свидания, да и то, если они успевали в положенное время. У офицеров, случалось, выходило добыть разрешение на то, чтобы выйти со двора и немного погулять по окрестностям с потерявшей крылья боевой подругой. Книги же, игрушки и сладости принимали ото всех. И вот теперь ‒ настоящий праздник. Целый день в обществе бывшего командира её роты ‒ верного друга, мудрого учителя и... здесь Вивиан, как правило, краснела, не закончив фразы.       Увы! Судьба белокурой зазнайки представляла собой исключение*. Несмотря на то, что фею могла убить лишь артиллерия, что даже такие феи, которыми были мы, обладали сравнимой с ней мощью, не взирая на количество жизней, которые, благодаря всему этому, феи-девчонки спасли в последнюю войну, их хозяева видеться с нами не торопились. В этом смысле история большинства «воспитанниц» (на деле ‒ лабораторных мышей) была очень похожа на мою. В первые дни после залпа башни имперского монитора* большая часть выживших бойцов и командиров нашей роты, свободных от дежурств (благо, Восточное наступление к тому моменту в основном закончилось), проводила время в госпитальной палатке рядом со мной. Со временем поток посетителей начал редеть. Постепенно чувство досады от того, что сегодня ко мне никто не пришёл, сменилось радостью по поводу хотя бы одного посетителя за пару дней.       Дольше всех продержался юнкер, вернее, тогда уже прапорщик Адамс ‒ главный шут для офицеров, «единственный нормальный Брусок*» для солдат и тот, рассказывая о ком, я теперь могла бы краснеть также, как краснеет Вивиан. Но в один прекрасный день, случившийся после почти недельного перерыва, он подошёл к койке, на которой уже не лежала, но сидела я. Поздоровавшись и как-то механически задав «дежурные» вопросы о здоровье, он протянул уже порядком помятый лист бумаги. На нём, хотя и без ошибок, но явно не привыкшей к перу рукой было выведено... впрочем, не всё ли равно, что там было выведено?! Достаточно сказать, что объект его любви чуть не с младенчества, его богиня, его прекрасная мечта, наконец, ответила взаимностью. Пылкому юноше было, в сущности плевать на то, что при большом выборе девушек его невеста ─ вдова, что ему повезло лишь потому, что никто не хотел брать за себя достойную, богатую и красивую, но, как говорили, «уморившую» мужа молодую женщину. Важно было одно: у него очень скоро должна была начаться новая жизнь, и в ней места для меня не оставалась. Так что, когда настала пора «освободить койку», помочь мне, тогда всё ещё с трудом передвигавшей ноги, собрать чемодан было некому.       Одевшись, убираю комнату и иду в столовую. Есть, в принципе, хочется, но почему-то не могу впихнуть в себя даже манную кашу. Раздумывая о том, что с ней сделать, натыкаюсь взглядом на очень внимательные чёрный и зелёный глаза. Их обладательница, которой, по идее здесь уже минут двадцать, как не должно быть, отчего-то молчит. Молчу и я.       ─ Ты, стало быть, не будешь? ─ наконец, чуть улыбается Вивиан, указывая на кашу.       ─ Нет, можешь взять, ─ почему-то очень серьёзно отвечаю ей.       После этого мы обе отчего-то довольно громко и звонко смеёмся. Смех, впрочем, сам собой замолкает, стоит нам обеим вспомнить то, что случится уже очень скоро. Кроме того, у Вивиан, кажется, был ещё один повод грустить.       ─ Твой задерживается? ─ Наконец, решаюсь я спросить, уже почти допив тепловатый чай с привкусом тряпки.       ─ Да. Со станции телеграмму прислал. Железнодорожники там что-то... ─ трудясь над моей кашей, она неопределённо пошевелила в воздухе длинными и тонкими, как у пианистки, пальчиками, ─ меня больше кое-что другое интересует. Тебя... ведь сегодня так?       Молча киваю головой.       ─ Страшно?       ─ Не знаю, ─ я, и правда, не могу однозначно ответить на данный вопрос, узнав о том, что скоро должно произойти, я успела передумать о чём угодно, но только не о самом этом факте и своём к нему отношении.       ─ А мне, вот, страшно.       Вопросительно смотрю на собеседницу.       ─ Не понимаешь?       ─ Нет.       ─ А ты подумай, ─ Вивиан возвращается к своему обычному, не очень приятному для меня тону, сочетающему поучительность и осознание собственного превосходства (быть может, если бы не эта скверная манера общаться, мы бы даже смогли стать подругами), ─ середина недели, у всех. У нас тут строго, в школах тоже, даже в сельских. И вдруг нашу воспитанницу берут, да и отпускают чуть не на весь день. С другой стороны ─ учитель, бывший военный, в конце года берёт, да и оставляет оба своих класса директору, на котором своих столько же. Что это всё может означать, а, Шейла?       ─ Значит, тебя тоже сегодня?       ─ Может, сегодня, а может и завтра. Или ещё когда. Скоро, в общем. Может, мой что полезного об этом расскажет.       ─ Тогда иди сюда, ─ сама толком не осознавая, что делаю, поднимаюсь со стула и, заставив встать (физически даже такая я сильней, чем она), крепко обнимаю Вивиан.       Так мы молча стоим какое-то время.       ─ Можно тебя кое-о-чём попросить? ─ наконец, отстраняется блондинка.       ─ Смотря, о чём, ─ нехотя отпускаю её.       ─ Ты же с собой привезла какие-то книги, с войны ещё. Так вот, если я проживу ощутимо дольше тебя...       ─ Я обещала их Элси. С ней договаривайся.       ─ Вивиан, к тебе пришли! Виван!       ─ Уже?! ─ она улыбается так, как я прежде никогда не видела, определённо, следовало быть к ней поближе, ─ ты сама слышала, мне пора.       ─ Хорошо, прощай!       Допив уже совсем холодные остатки чая, поднимаюсь из-за стола. Иду по коридору, гулко отдающему мои шаги. Прохожу мимо окна. Солнце охватывает своими лучами ослепительно-голубое небо с разбросанными по нему похожими на корпию* мелкими облачками, сменившими серые тучи. Также отсюда можно видеть внутренний двор, на который в гимнастических трико выходят наши девочки. Как раз в тот момент, когда я это увидела, из двустворчатой двери выходят те из них, кого я могу назвать подругами. В какой-то момент у меня появляется желание окликнуть их. Но зачем? Пожалуй, и мне, и им будет легче, если они узнают о том, как Шейлу «перевели» лишь тогда, когда уже ничего нельзя будет изменить. Дохожу до операционной. Из-за чуть приоткрытой двери слышен разговор. Почему-то ещё до того, как смысл произносимых его участницами слов дошёл до меня, они заставили остановиться.       ─ Вот и выходит, ─ говорит одна девушка, кажется, старшая по должности и возрасту, ─ что не мы бы их, а они бы нас распластывали и резали, если бы постоянно между собой не дрались и их чуть больше было.       ─ Прям! ─ недоверчиво фыркает другая голоском, выдающим в ней совсем девочку, ─ один хороший выстрел из пушки и...       ─ Ну, вот то-то они все у нас после встречи с этими самыми пушками и живут. И потом, до того, как отлили первую из них человечеству надо было ещё... Стоп! Мы кажется тут не одни!       Распахнув дверь высокая полнеющая молодая женщина бесцеремонно берёт меня за ухо и затаскивает в освещаемую двумя маленькими окошками под самым потолком комнатку, куда выходят ещё две двери.       ─ Вот, позволь представить, ─ продолжая держать меня так, обращается она к девчонке с веснушчатым лицом и явно угадывающимися даже под плотным чепцом огненно-рыжей шевелюрой, ─ наша сегодняшняя пациентка. Подготовь её и на стол, ─ добавляет уже серьёзнее.       Взяв уже за другое ухо, юная медсестра тащит меня за дверь, но не за двустворчатую, как я вначале думала, а за ту, что в боковой стене, узкую и такую низкую, что даже мне (не говоря уж о ней) приходится пригибаться. Так мы оказываемся в перегороженной белой ширмой ванной комнате.       ─ Раздевайся, ─ стараясь не смотреть в глаза, будто извиняясь, произносит она, ─ потом ко мне подойдёшь, ─ и выходит из-за ширмы.       Зачем-то взвесив меня и измерив рост, она записывает что-то в блокнот. Потом заставляет сесть на стул и, достав из кармана фартука машинку для стрижки, пребольно, порой с корнем вырывая мои волосы, превращает их в жалкие корешки, роняя чёрные, как смола, пряди на выкрашенный белым пол.       ─ Давай помоемся, ─ в её голосе чувствуется что-то, похожее на облегчение, видимо, теперь я вовсе перестала быть похожей на человека.       Искупав и вытерев, она берёт меня уже не за ухо, а за руку, чуть выше локтя, и ведёт в светлую операционную. Тут, заставив лечь на стол, её старшая коллега притягивает меня к нему ремнями.       ─ А это для чего? Я бежать, вроде, не собираюсь.       ─ Это, детка ты только сейчас так говор… О! Здравствуйте, доктор Робертс, подопытная номер 19-Sh, Шейла готова.       ─ Я практически счастлив, ─ улыбнувшись, вошедший молодой человек смотрит на меня, причём, как-то слишком уж пристально, неужели несчастная бескрылая, к которой подобные ему последние два месяца относились как к подопытной крысе, может быть привлекательной? ─ Боишься?       ─ Какая разница?       ─ Большая. Мне повторить?       ─ Нет, ─ на этот раз облегчение чувствую уже я, ─ боятся только те, кому есть, что терять.       ─ А тебе, значит, нечего? Ну, в общем, правильно делаешь. Ты ведь просто уснёшь.       Затем он обращается к старшей медсестре, называя лекарство, которое мне нужно ввести. Я бы предпочла, чтобы этим всё и закончилось, но оказывается, для того, чтобы «просто уснуть» не достаточно одного внутривенного укола. Подождав ещё минут пять, молодая медсестра кладёт мне на лицо маску, подсоединённую к какой-то машине, а другая ─ включает её. Свет перед глазами меркнет, мысли начинают путаться. Спустя несколько секунд, а может, несколько часов, я чувствую ещё один укол, на этот раз, в сонную артерию. Перед глазами уже не туман, а тьма. Грудь, будто, сковывают стальные тиски, не позволяющие дышать. До слабеющего слуха долетают два страшных слова «Смерть подтверждена».