О Музе

ㅤㅤㅤПолис похож на совершенно иное измерение: технология, наука, точность. Выверенная выхолощенность. Классический коллективизм. Восстановление города внешнее произошло стремительно — представление, что в ночи подкупольная система лишилась своего верхнего хитина, даётся тяжело. ㅤㅤㅤПока не узнаёшь, что шоу Деметры, на самом деле, является экстренным специальным выпуском. ㅤㅤㅤПока не вслушиваешься в тему обсуждений. ㅤㅤㅤПока не вспоминаются ещё ночью разбитые витрины и остаточное явление хаоса. ㅤㅤㅤМуза об этом всём знает. И жалеет, что это — не побочный эффект бредового сна. Суровая бескомпромиссная реальность, от которой трещат рёбра, не выдерживая степень растяжения лёгких. Надышаться невозможно. Невозможно дышать. ㅤㅤㅤМуза стоит за кулисами телешоу условно свободная: ни наручников, ни опознавательного знака ограниченной в свободе, на деле — придавленная сильнее тех, кого вновь сковала медь, будто под Куполом кислород разряжен, растворён. Будто его нету. Неподчиняющийся ничему пульс ускоряется, слышен стук глухой в голове. Палец заученно кладётся на шею, подушечкой ритм /̶б̶е̶ш̶е̶н̶о̶/ ускоренный ощущается. ㅤㅤㅤОна здесь — незваный нонконформизм. ㅤㅤㅤПравитель впереди неё — гарантийная фигура её безопасности в и без того /̶н̶е̶ ̶т̶а̶к̶о̶м̶/ безопасном Полисе. А может, это гарантированная фигура и х безопасности: задержанная точно не причинит вреда? Хочется видеть сквозь синий костюм без единой складочки /о такого качества ткани можно только мечтать и любоваться!/, потому что за широким плечом возможно разглядеть лишь край белого костюма, лишь кусочек полупрозрачного рукава, лишь часть лица и неизменных кудрей на экране позади учёных, крупного и слепящего, иссушающего роговицу, испаряющего слёзы в момент. ㅤㅤㅤОна в массе и одновременно выделяется, потому что по виду можно сразу понять: изгойка. Грязь с верха сапога не отошла, подол юбки разорван, рукава-крылья ни в одном каталоге не находятся, вместо зализанной гелем причёски — собранные сзади пряди, наверняка кажущиеся колтуном. ㅤㅤㅤОтсутствие браслета удачно скрывает рукав плаща. Больше он никакую функцию не выполняет: не греет, не укрывает, не скрывает. Ей зябко одновременно с духотой. Она выбивается из общей смеси, потому что маскировочные цвета земли хороши только в Пустошах. ㅤㅤㅤВсё то, что помогало выживать за Куполом, под ним оказалось бесполезным. ㅤㅤㅤВзгляд не стремится к крыльям, которые так близко — только вырви подарок е г о из руки Правителя в костюме без единой складочки, атланта с прядью седой. Взгляд упирается лишь в одного человека, присутствующего в этой студии. ㅤㅤㅤПо всем законам жанра, она не может смотреть ему в глаза ни при каких обстоятельствах. Цепляться за что угодно; врезаться в экран до слепоты; не находить на белом пиджаке Брута ни единого пятна, кроме синей стразины; повернуться к Правителю, проходить взглядом по седой волнообразной пряди; глядеть на жёлтый пиджак Деметры; высматривать в безликой толпе хоть кого-то такого же выбивающегося; упираться в софит; буравить взглядом грязь на сапоге, в идеале пополам с желанием её стряхнуть, но только не на совершенно чистый пол. ㅤㅤㅤПо всем законам жанра, она никому не может смотреть в глаза. ㅤㅤㅤВсе на неё, она — ни на кого. ㅤㅤㅤНи сочувствовать, ни просить безмолвно прощения за брата, ни искать в чьих-то глазах немного понимания или хотя бы человечности. ㅤㅤㅤНесвойственно науке — свойственно Икару — эмоциональный вывод приходит, страшный в своей циничности /намеренной ли?/: потрясающее практическое подавление. И не чего-либо, а творчества. ㅤㅤㅤВдох такой глубокий, что по ощущениям ломается ребро. ㅤㅤㅤОна хочет выглядеть хоть какие-то изменения в лице Правителя, но она всё ещё з а его плечом, и единственное, что она может увидеть — отсутствие образования складок на качественной ткани. ㅤㅤㅤНельзя смотреть в глаза. ㅤㅤㅤНельзя смотреть в глаза Олафу, в вине безвинного в неумении работать с новообретёнными эмоциями тонущего. ㅤㅤㅤНельзя смотреть в глаза Фионе, которая просто спела в разгар преобразования Полиса в Тартар — и только этим вызвала пренебрежительное “Не нашлось интереснее дела?” ㅤㅤㅤНельзя смотреть в глаза Деметре, Бруту, в с е м. Никаких зрительных контактов. ㅤㅤㅤИ самое главное — нельзя смотреть в глаза е м у. Потому что Муза не знает, как поддержать в этом калейдоскопе потрясений. ㅤㅤㅤКонечно, это ложь. Чепуха. Ахинея первого сорта. ㅤㅤㅤМуза просто трусиха. ㅤㅤㅤМуза б о и т с я, что не увидит в Икаре всего того, что она знала. ㅤㅤㅤПотому что все пересечения взглядами были за Куполом, за пределами города, без действия браслета. ㅤㅤㅤИ тогда они вдвоём были живыми. Искренними. Настоящими. Когда плод гениальности и мечты лежал на земле, они уже были окрылены: Муза и Икар. Подмена имён в легенде. Перепись легенды. ㅤㅤㅤВоспарившие выше двух метров л ю д и. ㅤㅤㅤМуза боится потерять человека, которого в Икаре трудно не увидеть и оставлять на переднем плане пренебрежительно-снисходительное “браслетник”. Удивительный браслетник, мечту претворивший в жизнь. ㅤㅤㅤДля любого находящегося здесь, наверное, странно — бояться потерять человека, находясь с ним в одной студии. ㅤㅤㅤКогда время приходит, её не берут за запястье и не тянут. Правитель просто идёт, пока телеведущая в жёлтом об особенном госте говорит /имея в виду его? её?/ — Муза повинуется, классику нарушая хотя бы взглядом не_в пол, вперёд глядит. Всё равно впереди только спина и синяя ткань: ни одна камера не будет на неё направлена раньше времени. ㅤㅤㅤИкара видно лучше, если голову чуть повернуть и выглянуть едва-едва, чтобы только край тёмной макушки и был виден. Муза видит перемены выражения его лица. Муза по всем законам негласным не должна смотреть ему в глаза, потому что это /не/будет бессмыслицей. ㅤㅤㅤОна отворачивается. Жмурится от яркого света софитов, когда Правитель отходит, являя её всей студии и кудрявому гению лично. ㅤㅤㅤ— Здравствуй, Муза, — и Муза, сцепив руки перед собой, ногтем большого пальца до боли в кожу вдавившись, не выдерживает. ㅤㅤㅤЕй нельзя было нарушать каноны, но нонконформизм в этой студии исключительно ею и представлен. Она вновь поворачивает голову в его сторону, только уже не на фигуру глядит — взглядом пересекается да в глаза заглядывает, неосознанно делая шаг вперёд грязным сапогом. И застывает — как голову Горгоны увидела. ㅤㅤㅤПотому что Икар всё ещё человек. И взгляд его живой. Отражение пойманной в платиновые силки птицы с ощипанными наживо крыльями — пёрышки по одному, за каждого жителя, за каждое перо крыльев, повлёкших панический ужас на самый худший час истории города — и которые сейчас могут заживо выдрать, потому что гулом-эхом в голове проносится “Обсудим твои проблемы” в адрес Икара от Правителя. ㅤㅤㅤМуза смотрит в его глаза — и чувствует, как осколок ребра продольно рвано разрезает сердце.