Тонкое искусство пофигизма

Выкинув напоследок эту скверную шутку, она выбежала вон и еще громко хлопнула дверью на прощанье. — Как бес вселился, — грустно заключил Митрофаний. Обиженный Сытников пробурчал: — При Советском Союзе, посекли бы розгами, бес в два счета бы и выселился. — Ой, как бабушке-то сказать? — схватился за голову Петр Георгиевич. Бубенцов встрепенулся: — Нельзя тетеньке! Это ее погубит. После, не сейчас. Пусть немного оправится. Фотографа же заботило другое: — Но что за странная ненависть к собакам? Вероятно, и в самом деле род помешательства. Есть такая психическая болезнь — кинофобия? — Не помешательство это. — Жанна разглядывала платок — перестала ли кровоточить оцарапанная щека. Хорошо хоть очки не разбились. — Тут какая-то история, которая нам не известна. Нужно разобраться. — И есть за что ухватиться? — спросил Шаталин. — Поискать, так и сыщется. Мне вот что покою не дает… Но договорить Ижевской не дал Ширяев. — Что ж это я, совсем одеревенел! — он затряс головой, словно прогоняя наваждение. — Остановить ее! Она руки на себя наложит! Это горячка! Он выбежал в коридор. Следом бросился Петр Георгиевич. Аркадий Сергеевич немного помялся и, пожав плечами, пошел за ними. — Истинно собачья свадьба, — констатировал Сытников. * * * Луна, хоть и пошла на убыль, но все еще была приятно округла и сияла не хуже хрустальной люстры, да и звезды малыми лампиончиками как могли подсвечивали синий потолок неба, так что ночь получилась ненамного темнее дня. Максим Шаталин и Жанна Ижевская небыстро шли по главной аллее парка, сзади, ехала машина Шаталина. — …Ишь, ворон, — говорил Максим. — Видела, как он за врачем посылал? Теперь уж не отступится, свое урвет. Девица эта дерганая задачу ему облегчила — одной наследницей меньше. Я тебя, Жанна, вот о чем прошу. Подготовь Марью Афанасьевну так, чтобы ее снова не подкосило. Легко ли такое про собственную внучку узнать. И поживи здесь еще некое время, побудь при тетеньке. — Не подкосит. Сдается мне, Макс, что Марья Афанасьевна людьми куда меньше, чем собаками увлечена. Я, конечно, с ней посижу и чем смогу утешу, но для дела лучше бы мне в город перебраться. — Для какого еще дела? — удивился продюсер. — Дело окончилось. Да и разобраться ты хотела, зачем Наина эта псов истребила. — Это меня и занимает. Тут, Максим, есть что-то необычное, от чего мороз по коже. Ты сказал про вселившегося беса. — Суеверие это, — еще больше удивился Шаталин. — Неужто ты в сатанинскую одержимость веришь? Я ведь иносказательно, для красоты фразы. Фин. детектор блеснула на продюссера очками снизу вверх. — Как это беса нет? А кто сегодня весь вечер на людскую мерзость зубы скалил? — Ты про Бубенцова? — А про кого же? Он самый бес и есть, во всем положенном снаряжении. Злобен, ядовит и прельстителен. Уверена я, в нем тут все дело. Ты видел, какие взгляды Наина Георгиевна на него бросала? Будто похвалы от него ждала. Это ведь она перед ним спектакль затеяла с криком и скрежетом зубов. Мы, остальные, для нее — пустота, задник театральный. Продюсер молчал, потому что никаких таких особенных взглядов не заметил, однако наблюдательности Жанны доверял больше, чем своей. Вышли из парковых ворот на пустое место. Аллея перешла в дорогу, протянувшуюся через поле к Астраханскому шляху. Максим Викторович остановился, чтобы подъехала машина. — А зачем тебе в город? Ведь Наина там не задержится, уедет. Как распространится известие про ее художества, никто с ней знаться не захочет. И жить ей там негде. Непременно уедет — в Петербург, а то и вовсе за границу. — Ни за что. Где Бубенцов, там и она будет, — уверенно заявила женщина. — И я должна тоже быть неподалеку. Что до осуждения, то Наине Георгиевне в ее нынешнем ожесточении это только в сладость. И жить ей есть где. Я слышала от горничной, что у Наины Георгиевны собственный дом имеется, в наследство достался от какой-то родственницы. Небольшой, но на красивом месте и с садом. — Так ты полагаешь, здесь Бубенцов замешан? — Шаталин поставил ногу на ступеньку, но в машину садиться не спешил.