And I'll ruin it all over,I'll ruin it for you

      Твою мать!       Он летел по коридорам школы, не замечая ничего на своем пути. Малфой планировал зайти в гостиную Слизерина к Забини и может даже напиться огневиски, которое у него запрятано, лишь бы уснуть крепче, не возвращаясь к кошмарам, что его все-таки догнали и, блять, это увидела Грейнджер. Это было невозможно. Увидеть, как снова летит зеленый луч и потом, проснувшись, ее. Карие глаза, смотрящие на него с беспокойством. Живые.       Он и сам не понял, как обнял. Пиздец. В тот момент Малфой быстро осознал, что она либо ударит его, либо убежит. Но Грейнджер не сделала ничего из этого. Она даже не оттолкнула его. Он вспомнил об этом, пока они обсуждали расписание. Что-то внутри него приятно заурчало, но Драко закрыл это на миллион замков от любых эмоций. И все было хорошо. Все, пока она не спросила. И совсем непонятно, почему он ответил ей. Наверное, потому, что услышал в вопросе понимание. Ей тоже снится тот момент, ее тоже догоняют эти воспоминания. И это злило. Злило, потому что ломало его мнение о ней.       Грейнджер выглядела отпустившей, забывшей и совсем не сломанной. Такой же собранной. Кроме ее признания прошлым вечером. А теперь Драко видел в ней себя. Они оба поломанные люди, видевшие горе. Причем друг у друга. Его злило, что покой, который она показывала, был мнимый, и ее так же мучили кошмары. Он был бы готов забрать их все себе, лишь бы ее покой стал настоящим и нес надежду, что и он когда-нибудь тоже сможет исцелиться. А теперь они были в этом оба, Малфой знал. И этого знание будто с разбегу скинуло его с Астрономической башни. Все, чего когда-либо стоила война, стоили страдания и смерть, все было выгружено надеждой, что лучшие из них смогут жить, не оглядываясь. Что она сможет. Теперь он чувствовал себя полным идиотом. Ему стоило ожидать, что никто из них не выйдет из этой войны так быстро. Он был так слеп. Они все в ней проиграли. Все.       Буквально на бегу Малфой преодолел расстояние до гостиной Слизерина. Блейз уже ждал его там. Рядом на столе стояла большая бутылка огневиски. — И как я только знал, что ты придешь? Правда сказать, я ждал тебя раньше, — но увидев побледневшее лицо Малфоя, он добавил: — Что случилось?       Драко пронизывала такая агония, которая, казалось, достигнет своего пика, но тем самым это было самое унизительное, что он смог бы показать кому-либо. Кому угодно. Даже самому себе. Поэтому, стараясь взять себя в руки, он ответил: — Ничего. Грейнджер, — Блейзу не нужно было объяснять больше. И это радовало, потому что большего из себя он бы и не смог выговорить без застрявшего в горле крика. Без дальнейших расспросов Блейз открыл бутылку и вручил ее Малфою. Сев на диван рядом с другом, Драко отпил большим глотком, даже не поморщившись. В последнее время он редко ощущал хоть что-то, кроме сковывающего ужаса после кошмаров и блеклой надежды, что то, что он не сдох на той войне, что-либо значит, и он еще может изменить будущее.       Все время они просто сидели молча, напиваясь и не моргая смотря в игру огня в камине, каждый думал о чем-то своем. Но огонь связывал их, их общий кошмар. Адское пламя в Выручай комнате, смерть Крэбба, придурка, который все это и организовал. Но он был их другом, они росли вместе. Крэбб был вторым человеком, который, не задавая вопросов, пошел с ним в Выручай Комнату. Но он не знал причины. А Блейз знал. Он всегда знал, даже когда сам Малфой не догадывался. Или же не хотел догадываться.       Первым молчание нарушил Драко: — Иногда мне кажется, что чтобы я не сделал, лучшее, что я мог — это держаться подальше и от нее, и от войны. Столько смертей. Нужно было просто оглушить ее и сбежать в Европу, пока все это не закончится.       Блейз впервые за долгое время посмотрел на него затуманенным от алкоголя взглядом. — Ты не мог. Они бы убили Нарциссу, и ты бы никогда этого себе не простил. Да и она убежала бы от тебя при первой возможности. Гриффиндорка. И ее дружки не победили бы без нее. — Блейз, у меня кошмары. И сегодня я отрубился в гостиной, а она нашла меня в самый разгар кошмара. Она не сказала прямо, но ей они тоже снятся. Она потеряла друга. И это все из-за меня и моей слабости, из-за того, что я сделал с Дамблдором, — он сделал последний глоток, осушая бутылку разом. В голове становилось тише. Но его все еще тянуло на откровения. — Иногда я думаю: лучше бы Волан-де-Морт убил меня на шестом курсе. Люциус помог бы справиться матери, и все сложилось бы совершенно по-другому. А теперь слишком поздно. Я не спас отца, Нарцисса теперь все время плачет, а я, кажется, что я и есть то зло, которому совсем не место в этом новом мире. У меня была единственная надежда: знать, что она живет дальше, что она справилась. Но мне было удобно так думать, очевидно, что это не так. — Ты рассуждаешь о прошлом с текущей точки зрения, зная, что в итоге принесла нам всем война. Но тогда ты был напуган. Ты боялся за отца, за мать, за будущее. Я до сих пор взбешен тем, что ты был в этом один и не поделился, — Малфой перевел на него пустой взгляд, намереваясь перебить. — Нет, подожди. Ты боялся, и это нормально. Но не ты развязал эту войну, не ты убил всех этих людей, не из-за тебя у нее кошмары. Это война. Это намного больше, чем наши решения. Это безумная жажда власти чокнутой рептилии. Ты не можешь изменить свое прошлое, но можешь принять настоящее и надеяться на будущее. Каким бы ты ни был отличным окклюментом, мы с Пэнси видим, как ты себя мучаешь. Прекрати наказывать себя за то, с чем не смогли справиться даже могущественные волшебники, — Драко смотрел на своего друга, и где-то в груди у него разлилось давно забытое тепло. Так это было непривычно. Он так часто сидел в своей броне, что совсем забыл, что такое, когда тебя понимают. Чем ценнее было услышать это от друга, которому и не нужно было допытываться. — Возможно, ты прав, но это не так просто. Не знаю, смогу ли я простить себя до конца. Каждый день мне снится. неважно, — ему не хотелось вдаваться в подробности своих кошмаров, не хотелось чувствовать жалость от Забини, не хотелось, потому что это было только его.       Поднявшись с дивана и понимая, что он пьянее намного больше, чем ему казалось сидя, он перевел затуманенный взгляд на друга и ухмыльнулся. — Я устал. Надеюсь, завтра ты не выблюешь весь завтрак на стол, ты в этом легенда. — Ой, заткнись, один раз провинился и теперь Легенда. Просто ты завидуешь тому вниманию, которое я получил, — шутливо пробормотал Блейз заплетающимся языком. — Да, я мечтаю, чтоб все, включая Пуффендуйцев, ржали на весь Большой Зал надо мной, хотя нет, постой, кажется, кто-то даже заснял тебя на колдокамеру. Нужно найти его. Я даже готов заплатить за это состояние, — Блейз зло зыркнул на Малфоя, пока тот, развеселившись, шутливо делал задумчивый вид. — Боже, все, вали в свое логово примерных мальчиков и девочек. Наш завидный холостяк-староста, — весело фыркнув, Малфой решил послушаться и свалить, но он не мог оставить последнее слово за Забини. Уж очень он давно не чувствовал себя таким веселым. — Я, конечно, понимаю, что я для тебя божество, но можно просто Драко, — и, увернувшись от летящей подушки, Малфой вышел из гостиной.       Хихикая, как первокурсница, он шел по коридорам Хогвартса и впервые не чувствовал давления стен. Он чувствовал себя легким и живым. Непонятно, повлиял ли на это алкоголь или откровенный разговор с другом, но он чувствовал себя лучше. И это было так просто. Хотя казалось невозможным.       Спотыкаясь, он все-таки добрался до гостиной. Время было давно за полночь, возможно, даже ближе к утру, но ему было все равно. Наконец-то он мог хотя бы ненадолго дышать полной грудью. Полной грудью надежды и радости. Но черт, он стоит у портрета, тупо смотря перед собой, и понимает, что не может вспомнить пароль. Блять. Нужно думать. Что-то связанное с Пикси. Нет. Голова начинала раскалываться, а мысли все так же слишком медленно тянулись в алкогольном тумане. Там точно было «Фортуна». Или нет? Нужно попробовать. Он громко проговорил портрету: — Фортунапикси, — мужчина в цветах, похрапывая, совершенно не реагировал. — Эй, просыпайся и впусти меня. Немедленно, — мужчина на портрете зло шикнул на него, и Малфой повторил пароль: — Фортунапикси, — но портрет это не впечатлило от слова совсем. — Ну и зачем ты меня разбудил, если даже пароля не знаешь. — В каком это смысле? Здесь живут два человека: Грейнджер и я. Впусти меня, я не могу вспомнить пароль. — Нет. Без пароля нет входа. Даже если здесь живут те, кто не спит после отбоя и будит бедных мужчин в разгаре такого славного сна.       Боль в висках усилилась, и Малфой был готов разорвать портрет на части, если б смог. — Слушай меня внимательно, если сейчас же ты не впустишь меня, я взорву твой портрет в щепки и все равно попаду внутрь, — мужчина лишь лениво зевнул в ответ. — Ты, конечно, можешь попробовать обойти охранную магию Хогвартса, но не думаю, что у тебя что-то выйдет. На твоем месте я бы был более культурным и воспитанным с тем, кто охраняет твою комнату. — Ну так ты сам сейчас и подтвердил, что я там живу. Впусти меня! — Пароль. — ФОРТУНАПИКСИ. — Да неправильно!!! Что ты делаешь?!

***

      Гермиона ругала себя. Было совершенно глупо с ее стороны задать тот вопрос. Но она никак не могла удержать его после увиденного. Малфой казался ей таким собранным, будто бы он никогда не видел войны. А он-то видел. Все те долгие месяца, когда он шпионил на обе стороны, подвергал себя опасности, он был на острие ножа. Гермиона даже думала о том, что ей было гораздо проще. Да, она была в большей опасности, но она могла быть собой. Всегда. Все ее решения она принимала сама, без двойной игры, — так, как она себя чувствовала и логически выстроила. Но он не мог себе позволить такой свободы.       Ей хотелось узнать, что он чувствовал, играя на оба поля. Но каждый раз, когда они получали новости от Малфоя, она не могла себе позволить даже взглянуть на него. Казалось, если она посмотрит, то увидит в нем лишь испуганные глаза мальчишки в гостиной его Мэнора, пока Беллатриса пытает ее. Даже от мыслей становилось дурно. И вот, видя его после войны, освобождения и назначения старостой, видя его таким серьезным и собранным, она не удержалась спросить о кошмарах.       Он так крепко ее обнял. Малфой был невероятно напуган, и она это чувствовала. Как будто это был единственный момент в их взаимодействии, где она увидела его настоящим. Сломленным. Беззащитным.       Чертовски родственные ощущения.       Естественно, она не ожидала такого. Гермиона жалела о том, что спросила. Что не удержалась. Она жалела и потому, что он не просто ушел, как было бы намного проще им обоим, он ответил. И ответил честно. Этот ответ был сродни взрыву.       Когда за ним закрылась дверь, наступила звенящая тишина. Как после бомбы. Она была оглушена. Сломлена. Беззащитна. Казалось, его ответ просто вспорол все ее раны. Горе, страх и что-то похожее на понимание всплыли разом у нее внутри. Слезы потекли из глаз так же незаметно, как и время, которое она провела, тупо глядя на огонь. думая о прошлом, думая о том, как ей было страшно весь тот год. Как она не знала, увидит ли еще родителей, вспомнят ли они ее. Она думала о веснушках Рона, о его широкой улыбке, о том, как глаза Молли потеряли блеск; вспоминала, как неделями не могла смотреться в зеркало, потому что не могла простить себя за смерть Рона. Простила ли она себя сейчас? Все твердят, что она не виновата, что война забрала лучших, что нужно славить жизнь в память всем, кто ушел. Но она не могла перестать. Она просто была той, кто никогда не простит себя за смерть Рональда Уизли.       Когда Гермиона поняла, что прошло слишком много времени, а она все еще сидит неподвижно в пустой гостиной, было уже за полночь. Встряхнув волосами, будто бы стряхивая все эти тяжелые мысли, она побрела в ванную. Сил на уроки не было совсем. Зайдя в душ, она повернула кран с горячей водой и просто стояла под струями, которые погранично приносили облегчение и боль. Но ей было все равно. Ей нужно просто не думать. На сегодня с нее хватит, слишком много, слишком сильно.       Гермиона сама не поняла, сколько времени она простояла вот так. Но, закончив, она укутала в полотенце волосы и надела теплый хлопковый халат — подарок мамы. Уже направляясь в свою комнату, она услышала бурчание в гостиной. Должно быть, вернулся Малфой. Вдруг кто-то крикнул, и она поняла, что звук исходит из коридора. Беспокойно озираясь, она быстро спустилась в гостиную, нащупав на диване свою палочку. Медленно приближаясь к входной двери, она прислушалась: за портретом были какие-то глухие бурчания. Готовясь выпустить оглушающее в любой момент, она толкнула дверь. На ее глазах разыгралась сцена: Малфой направил палочку на портрет, еле стоит на ногах, покачиваясь так быстро, что если следить за его траекторией, закружиться голова. Весь раскрасневшийся и злой, как мандрагора.       То ли от перенапряжения, то ли от комичности его вида, Гермиона рассмеялась. Малфой смотрел на нее как на умалишенную, чем вызвал еще больший приступ смеха. Она уже поняла, что он был мертвецки пьян, но то, как тот самый аристократ и слизеринский принц пытался сохранить лицо и при этом пытаясь заколдовать портрет, выглядело очень смешно. Жаль, у нее нет с собой камеры. — Грейнджер, хватит смеяться, меня не пускают в комнату. Я стою тут уже несколько часов.       Портрет перебил его, жалуясь на Малфоя: — Мисс, Ваш сосед стоит тут минут десять от силы, не дает мне спать, называет неправильный пароль и еще угрожает мне расправой. Я обязательно пожалуюсь директорским портретам. Это безобразие, — слизеринец был готов накинуться на портрет, когда Гермиона схватила его за локоть, потащив за собой в гостиную. — Прошу прощения, он просто много учился и совсем потерял счет времени. Я прошу Вас, не рассказывайте об этом инциденте. Этого больше не повторится. Доброй ночи! — и, не дождавшись ответа, она закрыла проход. Малфой плюхнулся на диван, зло бубня себе под нос. — И как так вышло, что ты напился на второй день после назначения старосты школы. О чем ты только думал? — Я праздновал, — лениво протянул Малфой, ухмыляясь ей в лицо, — и я уверен, что этот цветочный мужлан просто напутал с паролем. «Фортуна пикси» же, да?       Гермиона разразилась очередной порцией хохота от нелепости ситуации. Это все напоминало глупую комедию, и не было как будто вечера тяжелых мыслей. Только глупая ошибка пароля и пьяный Малфой, невозможно непохожий на обычного себя, смешной и живой. Немного отдышавшись, она смогла ответить, пока он с интересом наблюдал за ней. — Нет, Малфой. «Фортуна Лакрицы». Но ничего, после такого представления ты запомнишь. Если, конечно, вообще вспомнишь все это. Хорошо, что тебя никто не увидел, проблемы были бы не только у тебя. Но ты, конечно, не вспомнишь об этом, — весело пожурив его, она направилась в свою комнату. Но он протянул к ней руку, поймав ладонь. — Я ничего не забываю, Гермиона, — серьезно пробормотал он. — Но я бы хотел, чтобы ты забыла. Ты можешь? — он смотрел на нее, и она не понимала, куда себя деть. Ей было неуютно от резкой смены настроения в комнате. — Я не понимаю, о чем ты, Малфой. Тебе надо поспать, — мягко вывернув ладонь из его руки, она сняла со спинки кресла плед, строго указала рукой Малфою лечь и укутала его. — Не шуми больше так. Доброй ночи, — и, коснувшись подушки, Драко мгновенно закрыл глаза, глубоко посапывая. Гермиона на миг, второй раз за этот долгий день залюбовалась его спокойным спящим лицом. Мысленно желая, чтобы сегодня ему не снились кошмары, она побрела по ступенькам к комнате.       В уютной тишине она еле уловила тихое: — Доброй ночи, Гермиона.