***
Гермиона проснулась от резкого мужского крика где-то глубоко в ее памяти. Или сне? Сев, она оглянулась, смахивая наваждение. Она была дома. Все было хорошо и она в безопасности. Глубоко вздохнув, она перевела взгляд на часы. Три часа ночи. Черт, еще так рано, а ей было просто жизненно необходимо выспаться. Сегодня она возвращается домой. В Хогвартс. Старый, добрый и такой изменившийся для нее. Конечно, все уже не будет как прежде. Но она верила, что все можно начать сначала. Они победили. Они с Гарри. В горле сразу же встал ком. Так, нельзя об этом думать сейчас. Все закончилось. Она в безопасности. Проснувшись окончательно, она побрела на кухню, пытаясь не разбудить родителей. Когда она смогла вернуть им память, жизнь будто бы обрела новые краски, дала ей надежду, что она сможет снова стать прежней Гермионой Грейнджер — вечной завсегдатай библиотеки, уверенной в доброте и справедливости. Поначалу так и было, но она отогнала эти мысли. Не сейчас. Сегодня все будет по-другому. Они вернутся на учебу и все снова заиграет прежними красками. На кухне она коснулась палочкой чайника, чтобы в мгновение вскипятить воду и сделать себе чай. Магия, которую она могла использовать как взрослая ведьма, успокаивала ее, придавала уверенности. Усевшись за стол, она задумчиво наблюдала, как пар кружится над чашкой, будто танцуя свой веселый танец. По телу прошла волна тепла, когда она вспоминала, как так же задумчиво наблюдала за паром в Норе. Чемпионат мира по квиддичу. Мальчики тогда еще спали, и у нее было задание во что бы то ни стало их разбудить. И пока она сидела на кухне Молли Уизли, она думала, сколько же приключений их ждет в этом году. Турнир Трех Волшебников, Святочный бал и, конечно, новые знания. Она с нетерпением ждала, когда новый учебный год преподнесет ей столько нового и счастливого. Конечно, она не могла и подумать, как все обернется в итоге. Как ее, Гарри и Рона жизни изменятся навсегда. Отогнав наваждение, Гермиона взяла чашку и сделала глоток, удивляясь, как много времени уже прошло, что за окном светало. Начинался новый день. И она была уверена, что все будет хорошо. В каком-то смысле она верила, что все они, дети войны, этого заслужили. Спустя пару часов гулких шагов родителей, душа и последних приготовлений к отъезду, она крепко обняла маму и папу, трансгрессировала на платформу 9¾, ища глазами Гарри. Наконец найдя родную лохматую макушку в окружении рыжего урагана Уизли, она помахала им рукой, быстро и уверенно следуя в их направлении. — Гермиона, девочка моя, — Молли нежно обняла ее. — Я так рада видеть тебя, ты совсем похудела. Так же нельзя! — Молли, я скучала по Вам! Все хорошо, я много тренировалась летом, так что ничего страшного, — Гермиона с теплотой смотрела в глаза матери, которая потеряла двоих сыновей в этой войне, но умудрилась сохранить в себе любовь. Гарри и Гермиону она считала своими детьми, и это грело. Было очень тяжело видеть ее и не думать о Роне, о их веселом, храбром Роне. Кажется, каждый раз, смотря в глаза Молли, она видела его и это отдавалось такой мучительной болью в сердце, что Гермионе приходилось как можно чаще отводить глаза. — Привет, Гермиона, — Гарри подхватил девушку, будто она была пушинка, и, покружив, поставил на место, нежно поцеловав в макушку. — Привет-привет! Надеюсь, ты взял свои учебники, потому что если нет, мне придется за шиворот тащить тебя в Косой Переулок. — Взял-взял, Джин потащила меня вчера, конечно, не обошлось без вспышек и журналистов. Но она резво их притормозила, ты бы видела. Я без ума от этой девушки, — Гарри, искренне улыбнувшись, обнял рыжеволосую девушку рядом. Ему повезло с ней, думала Гермиона. Казалось, больше всего война повлияла именно на Гарри, но Джинни каким-то невообразимым образом придавала ему сил жить и двигаться дальше. Его искренняя улыбка отражалась даже в вечно печальных глазах и это не могло не греть Гермиону. — Могу представить. Жаль, я не смогла к вам присоединиться, — усмехнулась она. — Ну что, пора, а то все нормальные места разберут и будем сидеть с первокурсниками. — Да, ты права, Гарри, пошли, — Джинни, крепко чмокнув Молли на прощание, потянула одной рукой его, а другой Гермиону за собой. Все казалось наваждением, их жизнь будто бы вернулась назад. Платформа была забита людьми: детьми и их родителями, звуками сов и двигателем паровоза. Казалось, им снова одиннадцать, и они едут в самое волшебное и великое место на свете. Оглядываясь вокруг, перед тем, как зайти в поезд, она встретилась с пепельно-серыми глазами. Казалось, время остановилось, и она снова оказалась там, на последней битве. Эти глаза долго преследовали ее во сне и не давали спокойствия. Малфой неожиданно кивнул ей в знак приветствия, и она, не успев отреагировать, была затянута Джинни в вагон.***
— Это был Малфой, да? — Джинни внимательно смотрела на Гермиону, пока они ждали, когда очередь рассосется и можно будет двигаться в поиске свободного вагона. — Да, кажется, он, — она задумалась, ведь они не видели друг друга с того самого слушания, когда его судили как бывшего Пожирателя Смерти, что переметнулся на сторону Ордена, шпионил для них и, в конце концов, дрался на их стороне в финальной битве. Ее так выводило из себя даже то, что ему нужно было проходить это слушание, что ему в принципе приходилось бороться за свою свободу после всего, что он сделал для них, для победы. Оторвавшись от воспоминаний, Гермиона добавила: — Давай просто найдем свободное место, а то придется всю дорогу бродить такими темпами, — Джинни недоверчиво кивнула и, подвинув нерасторопных первокурсников, пошла вперед. Конечно она заметила, это было очевидно — Гермиона всегда переводила тему, когда все, что касалось Слизеринца, выходило в открытое обсуждение. Она никогда не делилась тем, что все-таки произошло в тот роковой день. Почему она так рьяно защищала его в Визенгамоте. Она не рассказывала никому о том, что они были свидетелями потерь друг друга, буквально одна за другой; что они бились бок-о-бок в тот злополучный момент. И она категорически не могла принять факт, что его судили после того, сколько он сделал для Ордена. Несмотря на огромную глыбу потери внутри себя, она направила всю энергию, чтобы во что бы это ни стало вытащить его, дать ему свободу. Этому удивлялись все, даже те, кто знал, сколько героических вещей он сделал ради победы над Темным Лордом. Гарри поддержал ее тогда. Он помнил о том, как Нарцисса спасла его жизнь, как Малфой не выдал их в Мэноре; как нашел их потом в Ракушке и умолял дать ему возможность помочь. Рон был готов убить его в тот же момент. Но Гермиона дала ему шанс, и он ухватился за него, отплатив сполна. Поэтому она просто не могла дать случиться такой несправедливости. На слушание она принесла огромную кипу свитков со всевозможными записями, прецедентами и показаниями всех, кто мог помочь Драко Малфою избежать Азкабана. Она так рьяно его защищала, как истинная львица Гриффиндора, что у присяжных не возникло даже мысли о том, чтобы противостоять героине войны. Так же она билась за то, чтоб его признали Орденом Мерлина, ведь все его действия подтолкнули их к победе. Она помнит, как во время своей пламенной речи их с Малфоем глаза встретились, и в них она увидела такое изумление, надежду и что-то еще, что она не смогла понять и была слишком увлечена своей борьбой. Казалось, не на жизнь, а на смерть. Тогда с него сняли все обвинения, признав его вклад в сражении и победе, но категорически отказались как-либо поощрять его. Все-таки он был Пожирателем Смерти и какое-то время служил ему. Никто никогда не простит ему шестой курс и смерть Дамблдора. Больше они с Малфоем не виделись. Но как-то ночью она получила сову с письмом, где было только одно слово: «Спасибо».***
Блять, все должно было быть по-другому. Он должен был спокойно попрощаться с Нарциссой, сесть в чертов поезд и до конца пути читать новый томик курса зельеварения. Но когда он увидел в толпе ее буйную шевелюру, все пошло не по плану. Он так часто видел ее во сне, что, кажется, совсем забыл, как она выглядит в обычной жизни, без крови и царапин. И вот Грейнджер тянет за собой младшая Уизли, та улыбается ей и что-то весело отвечает Поттеру. Такая, как и прежде. Гермиона, которую он помнил с детства, но, возможно, он совершил ошибку, так открыто пялясь, потому что в моменте она посмотрела прямо на него, и, кажется, он забыл, как дышать. Она такая, какой и была, и при этом совершенно другая: взрослая и грустная, смотрела прямо ему в глаза, будто врываясь прямо в душу, устраивая погром из всего того хрупко строящегося им все эти месяцы. Он всячески запрещал себе вспоминать ее с того самого момента, когда он вышел из министерства свободным человеком. Он ясно понимал, что его никогда не простят за то, кем он был, а она слишком хороша для бывшего Пожирателя Смерти. У него не было шансов ни тогда, ни сейчас, даже после всех развеянных предрассудков о чистоте крови и другом бреде, которые разлетелись на множество пылинок в его семейном особняке после смерти отца. Она была чиста, и он не мог дать себе даже надеяться на возможность быть рядом. Но вот сейчас все эти мысли снова взорвались в его голове, стоило ему только увидеть ее. Твою мать, Грейнджер. Он понял, что уже довольно-таки долго пялится на нее, и, чтоб скрыть свое нездоровое преследование, кивнул в знак приветствия. В этот момент она просто исчезла в глубине вагона, и волшебство развеялось. Ну конечно, на что он надеялся? Она не удостоила его даже приветствием. Это было слишком. Стиснув зубы, он резко обернулся на каблуках своих начищенных ботинок и пошел в противоположную сторону от входа в поезд. Малфой злился, он был растерян и взбешен. Казалось, чтобы он ни сделал, как бы не реабилитировался, она всегда будет видеть в нем лишь бывшего Пожирателя и мальчишку, который смотрел, как его собственная тетка ее пытает в его собственном доме. Ну ничего, Грейнджер, ты еще увидишь, каким я могу быть. Поток мыслей прервала открывшаяся дверь вагона, потом темнокожая рука схватила его за пиджак и потащила во внутрь. — Какого хера?! — рука уже тянулась к карману, в котором лежала палочка. — Ну что ты сразу так грубо, это всего лишь я, — пропел Блейз, отпуская его и буквально вынуждая упасть на сидение напротив. — Ты был таким задумчивым, мы уже думали, что ты пройдешь мимо нас, недостойных завидного холостяка Малфоя. — Блейз, я, конечно, рад тебя видеть, но ты можешь заткнуться? Кажется, чтение Ведьмополитена не идет тебе на пользу. Вот, — он сунул ему в руки книгу по продвинутой нумерологии, — попытайся немного просветить свои мозги, ты же так отчаянно хочешь стать профессором, — ухмылка коснулась губ Драко, и его глаза повеселили. — Ну, я-то хочу стать профессором ради знойных старшекурсниц, — дерзко подмигнув, Забини кинул в Малфоя книгу. — Мальчики, я вообще-то здесь, и да, Блейз, замолчи, — Пэнси нежно чмокнула Драко в щеку, оставив ярко-красный след помады. — Пэнс, я думал, ты смогла его обуздать, но, кажется, наш старый добрый Забини безнадежен. — Даже будь я Мерлином, здесь тяжелый случай, — пропела Пэнси, одарив Блейза невероятно эффектной ухмылкой, которой мог позавидовать даже Малфой. Он был рад, что его друзья смогли найти друг друга во время войны, кажется, все эти школьные игры Драко с Пэнси были абсолютно глупыми, поэтому он был только рад видеть ее счастливой вместе с его лучшим другом. Это грело его во времена, когда они были в Хогвартсе, во время войны. Ему приходилось тяжело, но им тоже не было просто. Кэрроу заставляли их тренировать непростительные на младшекурсниках, а за неповиновение попадало уже им. Как-то раз ему пришла сова с письмом от Пэнси, где она молила помочь ей, так как все ее Круцио Блейз взял на себя и выглядел паршиво. Он помнит, как она писала, как молила помочь побыстрее разобраться со всем этим, писала, несмотря на риск быть скомпрометированной, она искренне хотела помочь любимому человеку. Но Драко не мог ничего, кроме как бороться, поставлять информацию и ждать. Когда Поттер наконец-то убьет ублюдка Реддла? Вынырнув из воспоминаний, а в последнее время он все чаще уходил в себя, он наблюдал, как Забини рассказывает Пэнс какую-то нелепицу, заставляя ее смеяться совсем не по аристократически, а искренне и громко. Вдруг Малфой понял, что жизнь — она здесь, она не ушла вместе с гибелью отца или войной, она в смехе Пэнси, шутках Забини и ее глазах, в ее больших и красивых глазах. Хотя иногда он чувствовал себя как никогда лишним. Он был тенью войны, проклятым Пожирателем Смерти и к черту все оправдания, которыми он себя кормил, лишь бы не думать о том, кем он стал после всего этого. В компании влюбленных он чувствовал себя дома. Его близкие были счастливы и живы. Это было чудом, в которое он не верил в темные моменты прошлого года. Ему было абсолютно плевать, выживет ли он, но его мать, отец, друзья — ну уж нет, он сделает все для их безопасности. Драко старался не думать о той, о ком он беспокоился больше всего, это было выше его сил, вытаскивало наружу все внутренности и заставляло применять такую силу окклюменции, чтоб никто, даже он сам, не мог пробиться сквозь эти мысли. Сейчас же все было кончено. Она жива. Он и его близкие тоже. Почти все. В груди будто придавило могильной плитой. Чтоб друзья не заметили его изменений, он настроил свой разум. Разрывающее чувство потери, которое, наверное, его никогда не покинет. Взяв из сумки продвинутый курс зельеварения, он углубился в чтение под стук колес поезда, который вез их навстречу новой главе.