Вперёд в прошлое.

      В кабинете, дверь которого была рядом с теми самыми билетными кассами, находились ещё трое: Кошечкин Константин, возрастом чуть старше Риты, что и смягчил Таисию Павловну купленным птичьим молоком; Светлана Евгеньевна — пожилая женщина, что периодически поправляла очки, сползающие по носу, и Валентина Игнатьевна, чей добродушный вид и свитер с подсолнухами вызывали лишь умиление. Таисия Павловна по-хозяйски уселась во главе стола и указательным пальцем постучала по фужеру, отчего Кошечкин засеменил.       Капитан Громов изваянием встал у входа, пока Рита и дядя Миша приземлились за стол под хлопотания Светланы Евгеньевны.       — Что же у Вас, милая, глаза зарёваны? — Валентина Игнатьевна, сидевшая рядом, осторожно коснулась девичьего плеча, проявляя искреннее сочувствие.       — Что же Вы, Николай Михайлович, не проходите? — решительно минуя ответ Риты, Таисия Павловна не желала поднимать тот вопрос, который, как Михаил Сергеевич шёпотом пояснил по пути, можно было сказать — забыт и отложен.       — Работа у меня такая, бдеть.       Таисия Павловна, одобрительно хмыкнув, обратила свой взор на мужчину, что украдкой смотрел на стол.       — Испробуйте чего-нибудь, Михаил Сергеевич. Может, выпить желаете?       — Отчего ж не выпить?       Константин быстрыми движениями наполнил стаканы игристым шампанским, но, увидев грозный взгляд Таисии Павловны и смущенный — дяди Миши, тотчас же сменил фужер на стакан и налил туда водочки. После чего дядя Миша робким движением взял стакан и, приподняв его перед собой, параллельно кивая тёмным вишнёвым кудрям, опустошил стакан лёгким взмахом руки.       — Может, ещё, Михаил Сергеевич? Селёдку под шубой кушайте! — радушно молвила женщина.       — Ну что ж Вы наседаете, Таисия Павловна? — вступил Николай, заметив, как дядя Миша стушевался и сник, опустив голову вниз.       — Отчего ж я наседаю, голубчик? Человек, может, впервые за долгое время поест чего!       — Не гоже так, Таисия Павловна! Стыдно!       — Отчего же стыдно?!       Еле слышные всхлипы послышались из тряпичной кучи.       Плечи дяди Миши вскидывались с каждым шумным вдохом, выдавая в нём источник этих звуков. Николай переглянулся с Таисией Павловной, что, сузив свои серые глаза, тут же отвела их куда-то в сторону, кое-как справляясь с подступающей виной.       Рита аккуратно положила ладонь на его плечо, делая ровно то же, что и он какое-то время назад. Не наседая, а указывая на общность его со всеми вокруг.       — Простите… Не мог я когда-либо подумать, что ещё смогу в такой благородной компании быть принятым, — и он смиренно стих, глотая остатки невыплаканных сожалений.       — В самом деле, дядь Миш! Мне в пору напомнить Вам, что если бы не Вы, то не стоять бы мне у этих стен!       — Что Вы такое говорите? — удивленно вздохнула Валентина Игнатьевна, пестря оранжевыми кляксами.       — А то и говорю, Валентина Игнатьевна! В прошлом году шибанули меня по голове, да сбежали, треклятые, оставив на земле сырой. Замерзать. Стало быть, если бы не дядь Миша, был бы я тут?       — Ну полно тебе, Николай! Ужасы такие рассказываешь! — вскинула руки на этот раз Светлана Евгеньевна, очередной раз хватаясь за сердце.       — Дак ведь не ужасы это, Светлана Евгеньевна! Не ужасы!       Смоляные усы вновь покорно были приглажены, пока карий взгляд бегал по полу, возвращая воспоминания:       — Я, стало быть, на службе тогда был в мороз лютый. Помню только, что ориентировка тогда была на ворьё, ну я и ходил по наводкам вокзальных, что в тот раз указали на дальние вагоны. Там-то меня и… — Николай вскинул руку за спиной и, не дойдя до самой шеи, рассек воздух. — Вот прям так и шандарахнули.       — Осмелюсь подтвердить слова Николая Михайловича. Я свидетелем был, как капитана Громова бригада скорой тогда увозила.       — Ну так, а я о чём! — Николай с присущей горячестью громко воскликнул и махнул рукой в сторону Кошечкина.       Глаза Константина загорелись, видя, как горячо его поддерживает Громов и оно уж не смог себя удержать:       — Меня Михаил Сергеевич тоже однажды, можно сказать, спас!       Взгляды присутствующих устремились на худощавое длинное лицо:       — Это как так — спас?       Слыша недовольство в голосе Громова, Кошечкин слегка осекся, но испытывающие взгляды не дали ему возможности привычно отмолчаться, наслаждаясь вниманием, смещённым на кого-то другого:       — По лету это было. Опаздывал я на свой второй рабочий день…       — Это, когда ты в грязных брюках заявился? — ужалила Таисия Павловна.       — В них, Таисия Павловна, в них. Только причина ведь была! Автобус мой сломался, а когда выйти всем было нужно, вытолкали меня из него так, что равновесие удержать не смог! Замок портфеля не выдержал моего веса и сломался, раскрыв портфель. А бумаги-то и полетели из него! Думал всё — конец мне! — оживился Кошечкин, увлекшись рассказом. — Да не тут-то было! Михаил Сергеевич, святой человек, бегал по площади вместе со мной, собирая разлетевшиеся документы.       — Не дурите других, господин Кошечкин, мешался я Вам под ногами, да и только, — робко ответил дядя Миша, смотря на Константина.       — Кто ещё под ногами кому мешался! Видели бы Вы все, как дядя Миша прыгал, хватая бумажки. Точно одуванчик!       — Одуванчик, — повторила Таисия Павловна, не сумев удержать улыбку растянувшихся пухлых губ.       — А мне, Михаил Сергеевич, всегда помогает тележку дотащить до перрона, — поддержала нарастающую атмосферу Светлана Евгеньевна, поправляя сползающую оправу. — А знали бы Вы какие познания у него в садоводстве! Я так яблоньку выходила, только потому что Михаил Сергеевич подсказал, что сделать надобно от тли треклятой!       Валентина Евгеньевна замолчала, уверенно накладывая в тарелку салаты, к которым никто так и не успел притронуться, и поставила перед Михаилом Сергеевичем, уверенно всучив ему ложку. Оставшиеся взгляды устремились на Валентину Игнатьевну, что нервно покрутила головой в стороны, так как никогда не ранее не пересекалась с названным «дядей Мишей».       — Так что же Вы, Михаил Сергеевич, — Таисия Павловна встала из-за стола, и с присущей ей величавостью прошагала вдоль стола, усевшись справа от мужчины, — неужели и правда в садоводстве разбираетесь хорошо, как говорят?       — Матушка моя в Краснодаре жила. С рождения. В колхозе работала, и меня с собой таскала помощи ради. Так и научился, стало быть… — дядя Миша смущенно улыбнулся, опрокидывая в рот ложку, и с удовольствием зачерпнул новую порцию салата, под добрейший взгляд Светланы Евгеньевны.       — В Краснодаре говорите? — мягкая улыбка вновь застыла на аккуратном лице.       — Там, достопочтенная.       — Отчего из дому уехали? — мягко спросила Рита.       — Добровольцем ушёл… На войну.       — И… Как там? — осторожно спросила Валентина Игнатьевна, тут же наткнувшись на укоряющий взор-молнию от Таисии Павловны.       — Как на войне, — совсем тихо ответил Михаил Сергеевич.       Девушка увидела, как добродушные глаза дяди Миши в одно единое мгновение застекленели. Он так и не смог поднять ложку ко рту, медленно опустив руку.       Сзади послышался шорох — Громов стянул фуражку с головы.       В комнате повисла тишина, ровно такая же, как та, что всегда удивляла маленькую Риту, когда речь заходила о войне. Такая густая и гудящая тишина, нарушаемая лишь тиканьем циферблата часов. Кошечкин на этот раз сориентировался без колкого взгляда своей начальницы и разлил в стаканы горячительного, раздав их каждому без исключения.       Не чокаясь, в молчании, стаканы опустошили всеми и каждый.       — Отчего же назад не вернулись? — поинтересовалась Светлана Евгеньевна, утирая тряпичным платком проступившие слёзы.       — Отец мой ещё в детстве моём скончался, я его и не знал. А матушка, сказали, умерла спустя год, как я ушёл. Зашёл я в пустой родительский дом, махнул рукой и умчал, куда глаза глядели. Так и оказался тут, — дядя Миша уже, хотело быть, утереть рот рукавом пальто, как ему тут же бережно всучила в руки салфетку Таисия Павловна, очередной раз подкрепляя своё внимание нежной улыбкой. — Мне ещё говорили, что, когда матушка померла, всем городом провожали. Она в своё время собрала группу инициативную, что помогала тем, кто концы с концами сводил. Едой обеспечивала, одеждой. Чем могла помогала. Хорошая женщина была.       Рита видела, как стекляшки дяди Миши оттаяли, привлекая в них то, что она видела прежде. Даже показалось, в этот раз, что синева его глаз отдаёт теплом летнего озера. Только переведя взгляд с мужчины на Таисию Павловну, девушка поразилась переменам: некогда строгий изгиб её тонких бровей сместился покатыми дугами, концы которых устремились вниз. Лицо её разжалобилось. Глаза наводнились слезами.       — Кисловодская Надежда Павловна? — дрожащим голосом произнесла женщина.       — Так… — согласно кивнул Михаил Сергеевич, удивляясь её знанию.             Таисия Павловна прижала салфетку, что некогда подхватила, к лицу и горестно заплакала, не сумев унять своего горя. Николай тут же подошёл к трюмо, быстрым движением открыл створку, налил стакан воды и тут же преподнёс его Таисии Павловне. Но она и не повернулась на Николая, обращая всё своё внимание к дяде Мише. Взяв его за ладонь, она легко её покачала, твёрдо сжимая.       — Сколько же времени прошло, дорогой мой друг, что ты во мне даже узнать не смог Таюшу с пятого этажа?       Дядя Миша хмурился, всматриваясь в изменённое временем лицо женщины. Он помнил в Таюше рыжеволосую девчушку, что одно время жила вместе с ним и матерью, когда погоревший дом сделал её сиротой. Потом Таюшу забрали в приют, в который он бегал каждую неделю, принося ей яблоки от матушки, что той выдавали в колхозе. Кулёк ранеток был поводом увидеть девчушку, что первый раз в жизни коснулась сердца юного Мишки. А потом он, шестнадцатилетний парнишка, окрылённый, летел со всех ног домой до следующей недели.       А там и до следующей, и до следующей.       Пока не пришла война.       Вглядываясь в немолодое лицо, Михаил Сергеевич смог углядеть россыпь припудренных веснушек и знакомый шрамик под правым глазом. Он накрыл её руку своей и горько заулыбался, пока ткань его пальто ловила крупные слёзы.       Рита смотрела на то, как они безмолвно, по крупицам и мельчайшим деталям, вспоминали друг друга. Роняя соленые капли и безмолвно разговаривая. Периодически кивая.       Всхлипы сбоку отвлекли внимание Риты, и она увидела, как слёзы проливаются не только этими двумя — слёзы утирал каждый. Даже суровый капитан Громов шмыгал носом, растирая влагу по жёстким усам.       Вдруг, Светлана Евгеньевна подскочила с места, когда в кабинет залетел взъерошенный мужчина, обвешанный сумками:       — Поезд! Я должен быть поезд!       Странный журчащий акцент и одежда с непонятными символами выдавала в нём иностранца.       — Ан-нет, уважаемый! — капитан Громов по-дружески похлопал его по плечу и протолкнул мужчину внутрь. — Поезда на сегодня закончились.       Иностранец угрюмо свесил руки, по которым медленно скатились нагроможденные сумки. Валентина Игнатьевна, подхватив пару из них, аккуратно убрала их в край комнаты, а самого мужчину, как настоящая хозяйка, увидевшая гостя, проводила к столу.       — Я опоздать на свой рейс. Попасть в Ленинград…       — Не трусь, гражданин, — Громов подошёл к столу и с хлопком положил руку на мужское плечо. — Разберёмся с этим завтра. Отправим тебя в Ленинград.       — Валентина Игнатьевна, звук! Куранты! — вскрикнула Светлана Евгеньевна.       Увлекшись разговорами, никто не заметил, как время подошло к заветному числу. Кошечкин суетливо разливал по бокал только что открытое шампанское. Таисия Павловна с дядей Мишей всё так же держались за руки, когда оба встали со своих мест, принимая в руки протянутые фужеры. Приятная суета и не менее приятный звон бокалов.       Куранты пробили двенадцать.

***

      Одиннадцатилетняя Валя стояла в холле, держа за руку маму, что показывала ей пальцем фотографию на стенде в центре вокзала.       Возле гранитной стены стояли семь человек. В центре — потрёпанный жизнью старик, которого под руки с одной стороны держала женщина в возрасте с большими кудрями и очень властным взглядом, а с другой — молодая девушка в цигейковой шубке, на которую косился грозного вида мужчина в милицейской форме с кустистыми усами, стоящий с самого краю.       Вале стало очень интересно: что же этот усатый дядя увидел в этой шубке?       Дальше её глаз зацепился за еле различимые подсолнухи, что украшали вязаную кофту дамы, стоящей в окружении долговязого, гладко выбритого мужчины с коробкой из-под торта и старушки в очках.       — Лет тридцать назад это было. Тогда эту фотографию и сделал иностранец. Питер кажется, — неестественно произнесла женщина, выговаривая странное имя. — Так до сих пор и висит она тут.       — А где здесь бабушка с дедушкой?       — Вот тут.       Палец матери застыл на фотографии, указывая на девушку в серой цигейковой шубе, что держала под руку странно одетого старика.       — Это мой дедушка? — испуганно спросила маленькая Валя.       — Нет, глупенькая, твой дедушка — вот тут.       Мать указала тем же пальцем на усатого милиционера, что стоял с краю.       — Бабушка рассказывала, что ох и долго же он за ней ухаживал.       Маленькая Валя с удовольствием разглядывала старую фотографию, на которой она начинала узнавать широкую женскую улыбку бабушки и кустистые усы дедушки, а главное поняла, что дело было совсем не в шубке.       — Такие молодые, — посмеялась девочка.       — Молодые, — задумчиво кивнула женщина.       — Счастлииииивые, — протянула Валя и с наслаждением посмотрела на мать.       — И ещё не знающие, что их ждёт впереди, — посмотрев на маленькую девчушку, женщина игриво цокнула указательным пальцем по курносому носу.