любовь – ненависть

В пятом классе нас вновь посадили вместе — уже за первую парту первого ряда, прямо перед столом учителя. Обо мне мой соседушка не забывал и подготавливал особо глупые или изощренные приколы. Чего стоила оскалившаяся старая кукла без глаз, облитая красной краской, которую я обнаружила в своем шкафчике! У меня сердце в пятки ушло, и я долго носилась за Клоуном по всему этажу, пока случайно едва не сбила с ног директора. Пришлось остановиться и слушать долгую нотацию, при этом Клоун стоял за ее спиной, корчил рожи и играл на невидимой дудочке, шевеля пальцами то у рта, то у носа. В отместку я стала лупить его ранцем на следующей перемене и случайно зацепила пластиковый пенал — он упал и сломался. Портить вещи, особенно чужие, я не любила. И сразу же извинилась, а Гриша важно сообщил, что прощает меня, но окончательно простит, если я куплю ему пирожное. Я купила — выгребла деньги из копилки и притащила ему целых два пирожных. Он великодушно поделился одним со мной. Мы пили чай у него дома и смотрели любимого «Короля Льва», старательно пряча друг от друга мокрые глаза — отца Симбы всегда было жалко до слез! А потом вместе пели песню Тимона и Пумбы. Уснули тоже вместе. Однако таких теплых моментов было совсем мало В шестом классе Гриша придумал мне кличку. В отместку за Клоуна. Но если Клоуном его называла исключительно я, то обидное прозвище, которое использовал он, моментально прижилось и во дворе, и в школе! До одиннадцатого класса все звали меня Пипеткой. Пипеткой! Почему так? Я не знала. Наверное, слово «пипетка» показалось ему забавным. Но меня просто трясло, когда я слышала это прозвище, и никогда не отзывалась на него. Впрочем, никого это не смущало. В седьмом классе Клоун начал заметно крепнуть и стал гораздо сильнее меня. Однажды мы, как в былые времена, решили подраться у меня дома, не поделив конфеты. Гришка толкнул меня так, что я отлетела к стене, больно порезав руку о торчавший гвоздь. Появилась кровь, и я с трудом сдерживалась от слез. Тогда я впервые увидела его испуганным, и это, честно говоря, мне неожиданно понравилось. Побледневший Ляхов помог мне встать, довел до дивана, побежал за бинтом и зеленкой и кое-как наложил повязку. Наверное, боялся, что я расскажу родителям о случившемся. Но мне было так приятно чувствовать его неожиданную заботу, что я сказала маме, будто сама споткнулась, упала и порезалась. А уже мама наорала на папу — за то, что он не успел забить «этот чертов гвоздь». На следующий день в школе Гришка даже предложил мне свой пирожок с капустой, но я не взяла — мало ли, вдруг он успел туда плюнуть… После уроков и кружков поздней осенью, зимой и ранней весной мы часто проводили время вместе. Заключали временное перемирие, обедали, смотрели мультики и делали домашку. Клоун становился почти адекватным — особенно когда дело касалось математики, в которой он был лучшим в параллели. Надо отдать должное, с ней он мне здорово помогал, а еще с физикой и информатикой. Зато я помогала ему с русским и литературой, особенно с сочинениями, которые он терпеть не мог. Порой мы даже нормально разговаривали, не повышая голос и не обзываясь. Наши мамы, видя, как мы помогаем друг другу с уроками, только умилялись — как в раннем детстве. Кажется, они лелеяли надежду однажды нас поженить. Но тогда я этого не понимала. И просто думала, что они немного не в себе, когда смотрят на нас, шепчутся и хихикают. Однако подобные моменты перемирия случались нечасто, и наша незримая вражда крепла. Росла, как сорняк в волшебном саду. Возможно, в этом была виновата моя злопамятность. Ну как, как я могла простить Грише в пятом классе отодвинутый в сторону стул, из-за чего я грохнулась мягким местом об пол? Между прочим, я больно ударилась, а когда догнала его и пнула изо всех сил, это увидела новая классная и заявила, мол, как некрасиво девочке драться. Ха! Или как я могла спустить ему в седьмом классе то, что он испоганил мою презентацию по биологии?! Я усердно делала ее несколько часов, а Клоун подменил несколько картинок с животными на картинки не совсем приличного содержания. Пожилая учительница только охнула, увидев вместо самца гориллы человеческого брутального самца с накачанным обнаженным прессом и в стрингах. А я была красная как рак, потому что смеялся весь класс. А глупые валентинки на 14 февраля, написанные мне якобы от лица Кирилл Горного, моей первой школьной любви из параллельного «Б» класса?! Разве могла я это простить Гришке? Нет, вы только представьте, этот мерзавец в седьмом классе прознал откуда-то, что Кирилл мне нравится, и стал забрасывать меня сообщениями с левого номера якобы от его имени. До сих пор помню одно из них: «Ты нравишься мне так сильно, что я не могу себя контролировать». Я несколько раз перечитала его, а потом озадаченно чесала голову. Горный был скромным и милым, и что он там не мог контролировать, я понятия не имела. На следующий день мне пришла целая куча валентинок, в которых Кирилл предлагал встретиться после уроков за школой. И я, дура, поверила! Вот чувствовала же неладное, но все равно с замиранием сердца поперлась за школу. Однако вместо Кирилла встретила там Клоуна и его свиту, которые едва ли не падали на снег от хохота — почему-то это казалось им очень смешным. Самое обидное, что среди них был и Горного — высокий худой мальчик, который занимался скрипкой (именно игрой на ней он поразил меня во время какого-то выступления в актовом зале). Он тоже смеялся, хоть и как-то натужно. Я тогда так обозлилась, что до боли сжала кулаки и со всех ног набросилась на мальчишек, не замечая, как падает с плеч ранец. Они с улюлюканьем помчались в разные стороны, а стоять остался только Кирилл. До сих пор помню, как он стоял и смотрел на меня большими глазами, а я вдруг остановилась и не ударила его, как хотела, а сказала: — Ты мне очень нравился. Но сейчас мне кажется, что ты полный придурок. — Я не хотел, — только и сказал Кирилл. Я, гордо задрав подбородок, ушла. И не стала слушать его жалкие оправдания Горный тогда принялся мне писать — уже со своего настоящего номера. Но я так рассердилась, что просто заблокировала его. На Клоуна я тоже обиделась и с удовольствием сдала его на контрольной по химии, когда он ловко списывал со шпаргалки. Забила на все принципы и сдала. В итоге Гришка получил двойку, что снизило его оценку за четверть. А поскольку отец обещал Клоуну новый велик, если тот сможет закончить четверть на одни пятерки, то мне оставалось лишь торжествовать, потому что свой спор Гриша проиграл и ничего не получил. «Ты встряла, Пипетка», — сказал он мне тогда, обозленный решением отца. Я лишь показала ему средний палец, который — что за неудача! — увидела директор. У нее и так сложилось о моем поведении не самое лучшее мнение, а в тот день ей и вовсе показалось, что средний палец я демонстрирую исключительно ей. Кроме того, она услышала несколько матерных слов из моих уст. Естественно, меня пригласили в кабинет директора после уроков и долго читали нудную нотацию, а за окном (кабинет находился на первом этаже) маячила хитрая морда Клоуна. За велик он мне отомстил довольно убого — закрыл в спортзале, где я проторчала пару часов, прежде чем меня вызволил порядком удивленный физрук. Вторая часть его «великой мести» пришлась на подоспевший Новый год. Поскольку наши родители праздновали его вместе, то и нам приходилось довольствоваться компанией друг друга. Частично это компенсировалось тем, что подарков мы получали вдвое больше. Мои родители обязательно что-то покупали ему, а его родители — мне. В этом — восьмом — классе мы последний раз отмечали Новый год вместе. И тогда же Гриша, чтоб его, подарил мне живую белую мышку, сделав вид, что забыл о моей фобии. Он запустил эту мышь в мой шкаф, и она пробежалась по белью, которое я потом не хотела даже брать в руки. — Убери ее оттуда! — голосила я, стоя на стуле и глазами, полными ужаса, наблюдая за шустрой мышкой. — А что мне за это будет, Пипа? — веселился Клоун. Пипа — это еще более мерзкое сокращение от Пипетки. — В глаз плюну! — яростно ответила я и вновь начала вопить. Он помучил меня немного и убрал животное, правда, при этом мышка зацепилась за мой лифчик и потянула его за собой. Клоун не упустил момента и, посадив мышь на плечо, натянул лифчик себе на голову, как шапочку. В это время в комнату вошел его папа, который хотел позвать нас к праздничному столу. Увидев, что́ сын напялил на свою дурную голову, дядя Леша так обалдел, что отвесил Клоуну хороший подзатыльник, а мышь вынес из комнаты. Ближе к четырем часам утра мы все-таки пришли к мировому соглашению и тайком от родителей распили бутылку шампанского, прячась у него в комнате. А как только кто-то захотел зайти к нам, притворились спящими, зачем — не знаю. Видимо, боялись, что от нас будет пахнуть алкоголем. — Какие они милые, — услышала я тогда голос Гришиной мамы. — А вдруг у них… — хотела что-то предположить моя мама, но почему-то оборвала сама себя на полуслове. Что там она имела в виду, я даже додумывать не хотела. Мне хватило того, что под действием алкоголя мы вместе уснули на его кровати и проснулись тоже вместе, лежа спина к спине. И тотчас переругались из-за одеяла. В следующей четверти Клоун придумал мне еще одно прозвище, которое показалось всему классу весьма остроумным. Дело было на уроке труда, который у девочек и мальчиков шел в разных классах. Они что-то мастерили, а мы шили и готовили. В тот день мы должны были сварить ни много ни мало настоящий борщ, чтобы потом угостить им мальчиков. Я этим занятием очень увлеклась, и мое рабочее место было, по обыкновению, завалено — я из тех самых людей, вокруг которых всегда творческий беспорядок, но, впрочем, я легко в нем ориентируюсь. Аккуратный во всем Гришка подошел ко мне во время перемены и, скептично осмотрев мою заставленную парту, на которой высилась куча всего, громогласно заявил: — Товарищ Свалка, вас там Валентина Петровна ищет. — Как ты меня назвал? — сощурилась тогда я, уперев руки в боки. — Товарищ Свалка?! Все вокруг грохнули от смеха, даже учительница засмеялась. С тех пор меня величали либо Пипеткой (проклятье!), либо товарищем Свалкой (ненавижу!). Вспоминая об этом, я улыбаюсь. Но это сейчас, а тогда мне было не до улыбок. Я ужасно злилась, расстраивалась, пыталась нанести ответный удар, но товарища Свалку и чертову Пипетку переплюнуть не могла. Даже Клоуном. Пользы от Ляхова не было почти никакой — один вред и унижение, которые просто преследовали меня по пятам. Мы вместе ходили в школу, вместе учились, вместе возвращались домой, вместе делали уроки, вместе выходили гулять. Я нигде не могла скрыться от Клоуна, казалось, что он — мое вечное проклятие, и в прошлой жизни, наверное, я уничтожила целую страну, раз мне досталась эта невыносимая обуза. Правда, надо признать, изредка Гриша все же оказывался полезным. Он умело врал взрослым и мог отмазать нас от их праведного гнева, постоянно таскал с собой жвачку (не делился, но я научилась воровать ее или отбирать силой) и даже иногда заступался! Одним поздним декабрьским вечером мы шли домой после репетиции новогоднего праздника — поодаль друг от друга, по скрипучему снегу. Было морозно, но безветренно и спокойно. Ярко светили фонари, кружили в воздухе сверкающие снежинки, и пахло новогодними праздниками, которые вот-вот должны были наступить. Всю дорогу мы молчали. Правда, в какой-то момент Гриша с разбегу разломал чьего-то косого снеговика с кривой морковкой вместо носа и стал пинать эту морковку по заснеженной дороге, как сдувшийся мяч. Я покрутила около виска — Клоун всегда отличался вандализмом — и отправилась домой в гордом одиночестве. До дома осталось совсем немного. Но в следующем дворе меня поджидала местная шпана — какие-то девятиклассники из не слишком благополучной школы. Это были долговязые подростки в дутых куртках и черных шапках, надвинутых на глаза, — одинаково неприятные и даже внушающие страх. — Какая хорошая девочка, — сказал один из них, перекрывая мне путь. И никого из взрослых, как назло, не было рядом. — И куда это мы идем? — Домой из школы, — с недоумением ответила я, таращась на парней. — Что кушала в школе, девочка? — полюбопытствовал второй. — Пирожки с капустой и чай. — Я искренне не понимала, к чему он клонит. — Наверное, мама каждый день дает деньги на столовку? — поинтересовался первый. Я честно кивнула. — А нам мама ничего не дает. Поэтому будет справедливо, если ты отдашь нам свои деньги, — заявил второй. Я не считала, что это будет справедливо, и нахмурилась. Не то чтобы я была жадным ребенком, но отдавать каким-то уличным упырям свои кровные, сэкономленные на столовке, не собиралась. Но и не отдавать было страшно. — Ну, давай, вытаскивай деньги, девочка. А то мы сейчас тебя кое-куда отведем и сделаем очень боль… Договорить он не успел — откуда-то с криком выскочил Гриша и бросился на моего несостоявшегося обидчика, боднув головой в живот. Тот от неожиданности свалился в снег и стал грязно, совсем по-взрослому, ругаться. Клоун в те времена был ниже меня, костлявее, но его лицо в этот момент было таким злым, а кулаки так крепко сжаты, что я вдруг почувствовала себя гораздо смелее за его спиной и, изловчившись, пнула лежавшего на спине парня. — Вот ты мелкий гаденыш! Я тебе сейчас башку откручу! Второй начинающий бандит схватил Гришку, а тот, не растерявшись, ткнул обидчику в глаз морковкой, которую зачем-то притащил с собой — наверняка меня хотел ею накормить, не иначе. Второй парень тоже заорал и схватился за лицо. — Беги, Пипетка! — завопил Клоун. Но могла ли я оставить его одного? Первый старшеклассник встал со снега и двинулся к нам, нехорошо ухмыляясь. Он схватил Гришу за шиворот и занес руку, чтобы познакомить его лицо со своим кулаком, но тут в дело вступила я. — Помогите! — заорала я, как сирена, и, вспомнив, что нам говорили на уроках ОБЖ, выдала: — Пожар! Дом горит! Все горит! А Гриша, не будь дурак, ударил ногой по стоявшей рядом дорогой машине, у которой тотчас включилась сигнализация. Парни вскочили и, переглянувшись, дали деру, напоследок пообещав нас найти. Домой мы с Ляховым бежали наперегонки. С тех пор всю зиму нас встречал кто-то из родителей, но, правда, и парней этих мы больше не видели. А Гришу все посчитали моим защитником и хвалили больше обычного.