Вы, верно, шутите, Лорд-капитан

      Хейнрикс ван Калокс ненавидит светские рауты аристократов.       В его родном мире, конечно, не было пышных гедонистических балов, где знать потакала своим худшим порокам — среди рыцарских домов это не поощрялось. Но мальчишку с самых ранних лет вынуждали вести вежливые беседы ни о чём и приучали избегать политических ловушек. Улыбайся, слушай, кивай, не раскрывай рта, пока не станешь старше. Не дружи ни с кем. Не уединяйся ни с кем, не давай повод слухам. Грызня аристократов ради власти никогда не интересовала Хейнрикса, все их уловки он видел насквозь и потому ужасно скучал, наблюдая, как на очередном приёме при дворе гости прячут ядовитые улыбки за масками.       Обучение как псайкера и как аколита Инквизиции тоже не привило ему любви к светским беседам и изящным манерам. Теперь он посещал светские рауты по долгу службы и производил ошеломляющий эффект. При появлении Хейнрикса аристократы приходили в состояние встревоженного улья. Кто-то молился, кто-то пытался слиться со стеной, лишь бы не привлечь взгляд Инквизиции, кто-то хотел завести «полезное знакомство» (обычно желание пропадало после первого же ледяного ответа), а бывали и те безумцы, кто искал особого общения с ним. Тот самый роман на Нарвеллон-19 как раз так и случился.       Возможно, женщины действительно просто без ума от мужчин в форме.       Но если все прошлые светские мероприятия едва ли заставляли Хейнрикса волноваться, то Магнаэ Ацессио в честь Жаклин оказывается для него настоящим испытанием. — Может, хотя бы эта церемония закончится без перестрелки? — нервно хмыкает Вольный Торговец, направляясь к помосту. По правую руку от неё — верный Абеляр, чьё возвышение взбесило все великие дома протектората. По левую — сам Хейнрикс, в данном случае выступающий не более чем символом всемогущей руки Империума. — Судя по настроению Их Светлостей Винтерскейла и Чорды, нас ждёт если не перестрелка, так хотя бы драка, — ворчит Версериан сквозь зубы.       Ван Калокс молчит. Он знает, чем закончится сегодняшний вечер. И это знание нестерпимо жжёт в груди и на языке.       Жаклин не теряет очаровательной улыбки, хотя наверняка взволнована или даже напугана. Шутка ли — выдержать тысячи взглядов и ощущать вес надежд миллионов людей в протекторате? Но она не тушуется и с идеально ровной осанкой поднимается на помост, возвышаясь над тысячами гостей. Её парадный синий камзол сверкает медными эполетами в лучах скупого солнца, пробивающегося через облака. На левой руке Жаклин надета металлическая когтистая перчатка, символизирующая стальную хватку Вольного Торговца. Но сейчас острые края впиваются в кожу — настолько сильно стиснут кулак, пока фон Валанциус приносит клятву.       Наконец формальная часть завершена, и публика расходится, чтобы развлечь себя. Хейнрикс бросает последний взгляд на Жаклин, прежде чем удалиться на летучку Инквизиции. Она замечает его и на секунду сбрасывает маску царственности, чтобы мягко улыбнуться. Он чувствует неприятный укол вины.

***

      Жаклин не привыкать быть в центре внимания, даже когда она этого не хочет, но быть живой легендой ей ещё не доводилось. Куда бы она ни пошла, разодетые в пух и прах аристократы спешат склониться в поклонах, поздравить с возвышением, преподнести подарки… Голова начинает слегка кружиться. Так просто попасться в капкан собственного тщеславия. Но пристальный, даже какой-то тревожный взгляд Хейнрикса не даёт ей расслабиться.       И, пожалуй, присутствие самого Лорда-Инквизитора тоже.       Она впервые сталкивается с настолько могущественной фигурой фактически лицом к лицу. Дразнить и заигрывать с дознавателем Инквизиции, зная, что его миссия не предполагает казни Вольных Торговцев налево и направо (по крайней мере, не сразу) — это одно. Чувствовать на себе тяжёлое внимание Лорда-Инквизитора, у которого в голове творится Император знает что — совсем другое.       Назло ему и своим страхам Жаклин улыбается, в учтивом жесте чуть склонив голову. Вежливость изображать можно сколько угодно, а вот проявлять раболепие и покорность она никогда не умела. Природная вредность и несносность всё равно просвечивает, так зачем пытаться её спрятать. Только когтистая перчатка ещё сильнее впивается в ладонь, отрезвляя разум болью.       К счастью, господин Калькасар не спешит устраивать дознание на публике и просто слушает, как Драйвстем, Гапраки и Зауэрбэки пытаются элегантно перегрызть друг другу глотки. И наблюдает за тем, как Жаклин невесомо манипулирует свитой, посылая одним одобрительные взгляды, а другим — холодные намёки. Её цель — не дать комнатным собачкам почувствовать себя матёрыми волками. Они всегда должны помнить, чья рука держит их поводок.       Так странно думать, что совсем недавно, в прошлой жизни, она тоже кланялась господам…       Когда все развлечения снаружи были испробованы, пленные ксеносы морально унижены, а Драйвстем зашёл на второй круг льстивых речей, Жаклин наконец входит в свой дворец. Расслабляться ещё рано — её ждут «коллеги по цеху», точнее, самые верные соперники, Вольные Торговцы Винтерскейл и Чорда.       Краем глаза она замечает своих спутников. Идира стоит в тёмном углу с бокалом амасека в руках и смеётся, поглядывая на гостей и наверняка слыша занимательные шепотки про каждого из них. Арджента возглавляет стихийный молебен вместе с Иеронимусом Скорбным (а его-то кто позвал?!). Леди Кассия, с одной стороны, рада наконец оказаться среди равных себе по социальному статусу, но… Она явно не ожидала, что аристократы могут быть настолько глупы, чтобы просить Навигатора открыть третий глаз. Хейнрикс незаметно затесался в группу старших Зауэрбэков и Гапраков и что-то рассматривает на своей инфопластине. А на деле наверняка ловит каждое слово, всегда готовый заметить первые ростки ереси. Совсем не даёт себе отдых.       Будто почувствовав её мысли, Хейнрикс поднимает взгляд и, кажется, хочет к ней обратиться. Но Жаклин, не останавливаясь, проходит мимо — её уже заметили двое хищников и она не имеет права дать слабину. — Добро пожаловать, господа, — недрогнувшим голосом произносит фон Валанциус.       Каллигос оборачивается и, опознав в ней нового Вольного Торговца, по-волчьи усмехается. Инцендия вскидывает подбородок. Они оба взирают на Жаклин сверху вниз, и она не может не задуматься, является ли высокий рост основным критерием отбора в их профессии? На фоне широкоплечего Винтерскейла она, должно быть, выглядит совершенно смешно. Как щенок, пытающийся цапнуть за хвост хищника в пять раз крупнее его. Тем не менее «щенок» продолжает: — Рада наконец с вами встретиться лицом к лицу. Надеюсь, варп благосклонен к вам в последнее время? — Ах, какое гостеприимство! Кажется, в нашей компании властных, амбициозных, жадных и самовлюблённых личностей… Я хотел сказать, в компании благородных Вольных Торговцев появился кто-то очень языкастый. — Да, ты нашел достойную компанию, Каллигос, — Инцендия поджимает губы. — Теперь ты хотя бы сможешь предаваться тщетным развлечениям, хвастаться властью и отдаваться греховным забавам в компании равных, а не членов низшего сословия.       Обмен упрёками и подначками для них обычное дело, понимает Жаклин. Со стороны это выглядит даже пугающе, будто два огромных корабля готовятся вот-вот пойти на таран. Но тут в их маленькую войну вмешивается третья сторона — юркий фрегат поменьше и притягивает внимание обоих. — Тщетные развлечения и греховные забавы? Звучит увлекательно и соблазнительно, но я слышала совсем другие истории про тебя, Каллигос. Как молва искажает правду… — Эй, Мелкая, — Винтерскейл буравит её хищным взглядом, и она бы содрогнулась, если бы не видела ярость в глазах Хейнрикса, когда разрешила ксеносам остаться на Янусе. Вот тогда действительно было страшно. — Кажется, в твоих карманах осело кое-что, принадлежащее мне. Станция Футфол — не слышала про такую?       Жаклин улыбается смелее, чувствуя, как вновь обретает твёрдую почву под ногами. Ах, эти знакомые территориальные распри. Он, кажется, уважает право сильного? Бесстрашно взглянув в глаза Каллигосу, она чуть наклоняется вперёд. — Хочешь Футфол назад? Ну забери. Прошу тебя.       Винтерскейл фыркает, но не отрывает взгляда от Жаклин. Его зрачки расширены, будто он чем-то одурманен. Дыхание касается лица фон Валанциус, и несколько секунд двое Вольных Торговцев ведут молчаливое противостояние. Весь мир вокруг затихает, ожидая исхода. — Ха! А ты, я смотрю, не из робких. Хочешь бросить мне вызов? — Робкие Вольными Торговцами не становятся. И на охоте в Просторе Коронус ты не единственный ловчий.       Инцендия раздражённо выдыхает и цокает языком. — Лучше бы вы сосредоточились на служении Императору, а не на своих тщеславных игрищах. Впрочем, я не ожидала иного от наследницы Теодоры, — её презрительная гримаса может превратить амасек в яд. Но Жаклин, пожав плечами, отворачивается от заведённого Каллигоса. На её лице снова маска вежливого равнодушия. — Разве в служении Императору благословляется попытка шантажировать голодом его подданных? Воистину, мы, Вольные Торговцы, должны стоять плечом к плечу против зла. Только кто-то пытается этим плечом отпихнуть соперника.       Глаза Чорды опасно суживаются, а её лицо снова укалывает нервный тик. Новый раунд ядовитых колкостей прерывает вмешательство Иеронимуса — Жаклин и не думала, что когда-нибудь будет благодарна ему. Беседа Вольных Торговцев перетекает в скучное и безопасное русло, после чего довольно скоро прекращается — они не могут долго выносить общество друг друга без попыток выяснить, кто сильнее.       Оказавшись наедине с собой, Жаклин выдыхает и качает головой. Непростые у неё коллеги, однако… Этот вечер похож на эмоциональные качели. И он ещё далёк от своего завершения.       Она продолжает обход гостей, знакомится со старшими Гапраками и Зауэрбэками, а также почему-то, совершенно невольно, будто по инерции, принимается заигрывать с женой Махария Зауэрбэка, Региной. От внимания Вольного Торговца молодая женщина очаровательно смущается и тает, её муж злится и багровеет, а стоящий прямо за их спинами Хейнрикс ван Калокс вкладывает все свои моральные страдания в один лишь взгляд. — Госпожа фон Валанциус, мне нужно с вами поговорить. Наедине, — процеживает он, едва шевеля губами. Жаклин оглядывается: наедине? Во время церемонии? Нет более верного способа сообщить о своих тайнах с дознавателем, чем пойти под ручку с ним на виду у всех в личные покои.       К счастью, музыка в тронном зале сменяется на вальс, и аристократы расступаются, чтобы освободить место. — Пригласите меня на танец, господин ван Калокс? — Жаклин смешливо поднимает бровь, и Хейнрикс на мгновение возводит глаза к потолку. — Сейчас нет времени на ваши шалости, Ваша светлость, — шипит он сквозь зубы. — Разговор очень важен, нас никто не должен видеть. — Во дворце тысяча гостей и их слуг, а сервочерепов и устройств для прослушки вдвое больше. Будьте уверены, что все они заметят, как дознаватель святейшей Инквизиции тащит Вольного Торговца в тёмный угол. А во время танца мы, хоть и будем у всех на виду, сможем сохранить разговор в тайне.       Если Хейнрикс принимает решение, он действует немедля. Поэтому его «приглашение» Вольного Торговца на танец со стороны выглядит будто он насильно тащит Жаклин в центр зала. Фон Валанциус прикусывает губу, пытаясь удержаться от шуточек — ему и так нелегко приходилось, судя по напряжённой складке между бровей.       Они встают в начальную позицию, и на секунду в глазах ван Калокса мелькает волнение — столько лет без практики в придворных танцах, о чём он только думал?! Но Жаклин чуть сжимает его руку и шёпотом успокаивает: ничего запредельно сложного, классический вальс. И первые неуверенные шаги сменяются более смелыми движениями. — С тобой всё в порядке? Кажется, ты чем-то взбудоражен, — Жаклин первой не выдерживает напряжённого молчания. В ответ глаза партнёра сверкают искрой. — Лорд-капитан, вы, я смотрю, тоже взбудоражены. Где же ваши фирменные ехидные шпильки и намеки, что за странная забота о моем расположении духа? — повеселевший было Хейнрикс вдруг осекается. — Прости. Сейчас это неважно.       Ещё несколько тактов, от бесконечных поворотов весь окружающий мир теряет свои очертания. Жаклин чётко видит только символ Инквизиции перед собой. Тяжёлая тревога ван Калокса буквально передаётся по воздуху, заставляя Вольного Торговца сжиматься в предчувствии чего-то нехорошего. — Послушай меня. Сегодня вечером произойдёт кое-что очень важное, — дознаватель тщательно подбирает слова, будто балансирует на краю пропасти. — Соберись с силами и будь готова. Не делай глупостей, очень прошу. Помни: как бы там ни было, прямо сейчас тебе ничего не угрожает. Запомни это. Даю тебе слово. — Не делать глупостей? — Жаклин изгибает губы в усмешке и ловит почти отчаянный взгляд Хейнрикса. Ей становится даже стыдно перед ним. — Ты меня пугаешь, но… Я тебя поняла. Спасибо за предупреждение.       Он выдыхает и после очередного вращения прижимает её к себе чуть ближе, чем это необходимо. Они останавливаются — время для последнего па. Хейнрикс наклоняет партнёршу, и Жаклин, доверяясь его рукам, изящно изгибается. Музыка стихает, по залу проносятся аплодисменты. — Клянусь Золотым Троном, Жаклин, и всем, что свято… — шепчет ван Калокс, выпрямляясь. — Я не могу сказать тебе всё, не преступив запреты и клятвы, что выше тебя и меня. Есть границы, которые я не могу перейти. И всё же я понял, что должен тебя предупредить — если это можно так назвать. Пускай меня позже обвинят в чем хотят — я должен был дать тебе понять, что настоящей угрозы твоей жизни нет. Потому что…       Его дыхание сбивается, но не из-за танца, а из-за совершенно спутавшегося вороха мыслей. Жаклин кладёт руку напротив его сердца — поверх золотой аквилы. — Я буду готова.       Вместо ответа он подносит её пальцы к губам, чтобы оставить легчайший поцелуй, в последний раз встречается взглядом и оставляет её одну посреди всё ещё чужого дворца в окружении тысячи голодных хищников. У каждого из них свой долг и свои испытания. И, стряхнув с себя непонятное оцепенение, Жаклин расправляет плечи, готовая встретить любые невзгоды.

***

      Хейнрикс слышит знакомые шаги за дверью, но не дрожит ни единым мускулом на лице. Даже когда в покои входит Жаклин и вперёд неё выбегает рассерженный вторжением слуга. Один точный удар по затылку отправляет его в забытье, которое благодаря псайкерским способностям ван Калокса продлится ровно столько, сколько понадобится. — Мой слуга будет жить? — абсолютно спокойно спрашивает фон Валанциус и, получив утвердительный ответ от Ксавьера, переступает через тело.       Хейнрикс напряжённо следит за ходом их беседы, хотя сам недавно убеждал Жаклин, что ей ничего не угрожает. Он прекрасно знает, что Калькасар намерен лишь прощупать почву — и заодно сбить спесь с новенького Вольного Торговца. Но фон Валанциус славятся своим непредсказуемым нравом, а Лорд-Инквизитор — быстрыми и неумолимыми приговорами.       Ксавьер задаёт вопросы, ставит их ребром, выкладывает на стол одну карту за другой. Жаклин парирует все уколы с лёгкой улыбкой, видит скрытый смысл в словах собеседника и схватывает суть на лету. Ей знакома эта опасная игра, однако со стороны Хейнрикса видно, как металлические когти на левой перчатке впиваются в ладонь.       «Прошу, только не сделай глупость…» — На святого Друза ксеносы покушались чаще, чем на меня. Он тоже был предателем? — Жаклин склоняет голову набок, и ван Калокс хочет хлопнуть себя по лбу. — А вы уже метите в компанию к святому Друзу? — по-змеиному улыбается Калькасар. — Амбициозно. Я запомню это.       Обсуждение Януса (и оставшейся на нём ксено-ереси), Кьявы-Гаммы (и оставшейся на ней техно-ереси) и Даргонуса (вместе с необыкновенным интересом друкари к персоне фон Валанциус) подходит к концу. Жаклин удаётся убедить Лорда-Инквизитора в своём полнейшем контроле над ситуацией и в решимости действовать во благо Империума.       Калькасар поднимается с кресла, вручает ей алый перстень, и Жаклин не может удержаться от совершения второй глупости: — Признаться, я всё ещё формально помолвлена, поэтому даже не знаю, могу ли принять новое кольцо, не расставшись со старым…       Ксавьер на секунду замирает, будто не веря своим ушам, а затем усмехается: — Вы, верно, шутите, Лорд-капитан, — и кладёт перстень на стол. Вместе со своей спутницей он выходит на балкон и наконец покидает дворец фон Валанциус.       Хейнрикс наконец позволяет себе выдохнуть. Жаклин прикрывает глаза и чуть покачивается. Он шагает к ней, чтобы обхватить за плечи и поддержать. — Я в порядке, всё хорошо, — шепчет она и только сейчас замечает, что расцарапала свою левую ладонь до крови. Ван Калокс накрывает её руку своей и успокаивающим холодом затягивает порезы. — Молю Трон, что теперь ты понимаешь, почему я не мог рассказать тебе всё. — Понимаю. Ты сделал всё, что было в твоих силах, чтобы позаботиться обо мне. Вот что важно. Спасибо.       … Их взгляды встречаются, и Вольный Торговец с неожиданной ясностью понимает, какое желание сжигало её в последние дни. Греховное, порочное желание, граничащее с безумством и ересью…       Жаклин вытягивается в струнку, чтобы коснуться его губ в лёгком поцелуе. Хейнрикс на секунду ошарашенно замирает, а затем подаётся вперёд, отвечая с пылом как человек, который ждал этого момента очень, очень, очень долго. Его руки скользят по её спине, обвивают талию и притягивают ближе, сжимают так крепко, будто не собираясь отпускать — больше никогда в жизни.       Один поцелуй перетекает в другой, Жаклин не может остановиться — и не желает этого. Ей хочется провести целую вечность в его объятиях, ощущая себя под надёжной защитой и окружённой заботой. Время, будто плавящаяся свеча, медленно течёт где-то во внешнем мире и совсем не тревожит их. Лишь неуверенная возня приходящего в себя слуги заставляет их вздрогнуть и вернуться в реальность.       Хейнрикс усмехается, понимая, что поцелуй вскружил его голову настолько, что он даже отпустил псайкерский контроль над лакеем. Он отстраняется, и разгоряченное эмоциями тело остывает, возвращая власть разуму. На лице Жаклин написано сожаление. Ван Калокс качает головой — нет, не сейчас, неподходящее время и место — и склоняется, чтобы оставить последний поцелуй на ладони Вольного Торговца. — Сегодня у вас был тяжёлый день, госпожа фон Валанциус. Доброй ночи. — Доброй ночи, господин ван Калокс.       По пути к выходу Хейнрикс останавливается, мгновение размышляет, а затем берёт полубессознательное тело слуги за шкирку и выволакивает из личных покоев Лорда-капитана.       Жаклин глубоко вздыхает, пытаясь унять бурю страстей внутри себя, и бросает взгляд на письменный стол.       На нём, будто яркое пятно крови, лежит перстень Инквизиции, напоминая — каждый её шаг, каждое действие и слово записаны и будут взвешены перед приговором.