Going back to 505

      — Обсудим это наверху, Валери?       Она делает шаг вперед прежде, чем Марк успевает договорить. И больше не оборачивается. В груди зреет ощущение, что она наконец-то делает что-то правильно. Не по чужой указке, не во имя абстрактной справедливости, а потому что она сама этого захотела.       Лера задерживается у дерева, словно залюбовавшись переплетением цветущих ветвей. Снимает брошь, произносит раздельно и четко:       — Дальше я сама. — И опускает ее в груду лепестков у корней. Переводит телефон в беззвучный режим, но не выключает совсем. Если Разумовскому очень хочется, пусть отслеживает ее местоположение. Но это всё, что он узнает.       Он, наверное, поднимет тревогу. Пришлет за ней верного Олега. Плевать.       Целует первая, еще на лестнице. Кладет руку на его плечо, и подается вперед, когда он оборачивается. Марк неожиданно всхлипывает ей в губы, но поцелуй выходит почти целомудренным. Уравнивает их, заставляет отбросить условности.       «Я не знаю, кто ты, но мне все равно».       — Я хотел показать тебе… не знаю, уместно ли теперь. Может, ты хотела бы…       — Покажи, — обрывает Лера. У них еще будет время для всего, что они захотят.              Марк ведет её наверх, и Лера впервые не думает о том, что нужно запоминать схему здания, отмечать аварийные выходы, расположение камер… Марк подхватывает ее под руку, уважительно и деликатно, когда она чуть оступается на непривычно высоком каблуке. И уже не отпускает руку.       Потому что она сама этого хочет.       Лестница закручивается спиралью вокруг огромного дерева, ковровая дорожка на мраморных ступенях усыпана лепестками, ветви кое-где обвивают кованые перила. Лера гладит одну такую ветку по всей длине пролёта, поднимаясь всё выше.       — Для гостей здесь есть лифты и другие лестницы, но эта — особенность, — весомо говорит Марк, и Лера мягко улыбается, не спеша поправлять его. Это звучит так правильно.       На самом верху — купол оранжереи. Гигантская крона расстилается под ним, и здесь, в закатном полумраке, цветы кажутся почти алыми. Лозы, сплетаясь, уходят в землю. Каблуки неожиданно проваливаются в мягкую траву, и Лера снимает туфли, оставляя их у лестницы. С удовольствием делает несколько шагов босиком. Как давно она не чувствовала себя такой… легкой? Безмятежной? Словно под дурманом, но сознание остается ясным, только эмоции… Она больше не чувствует тревоги, печали, ярости. Лишь спокойствие и уверенность, что она все делает правильно.       Обернувшись, она видит, что Марк наблюдает за ней с улыбкой, прислонившись к стволу. На его плече уже лежит одинокий алый лепесток. Лера представляет, как она остается под этим деревом, позволяет прорасти сквозь ребра, как в ее волосах расцветают розовые бутоны, руки становятся ветвями… Марк чуть хмурится, словно может читать ее мысли, и их ход ему не по нраву.       — Лучше быть живым, — говорит он сдержанно, и она кивает. Она давно не чувствовала себя такой живой.       Она подходит к нему легкой пружинящей походкой и не ощущает от него угрозы. Она обнимает его первой, прижимая к стволу и целует снова – пьянящий запах его одеколона и геля для волос, ткань под пальцами сминается и сползает, как сброшенная змеиная кожа, и он шагает ей навстречу уже полуобнаженный. Не тянется раздеть ее – она бы скорее всего отшатнулась, потому что некоторые маски нужно снимать самой. Змейка платья ползет вниз, бутоны рукавов падают, платье раскрывается цветком, когда она перешагивает через него.       У Марка очерченный пресс и осанка гимнаста, но сейчас ей нет дела, как это выглядит – только как чувствуется под пальцами, потому что она не сводит глаз с его лица – он запрокидывает голову, нарочно открывает беззащитную шею. Не спеша воспользоваться этим, Лера кладет одну ладонь на его затылок, а другую – на лоб, и от легкого толчка основанием ладони он, как в замедленной съемке, клонится назад. Она подставляет руки и опускается на траву вместе с ним. Пряди его серебристых волос расходятся волнами, когда он оказывается на спине. Она перекидывает ногу через его бедро, и он подается навстречу.       Они занимаются любовью, пачкая колени и ладони терпким травяным соком. Ветка дерева прочерчивает след по ее спине. На его плече отпечатываются корни. Ее выпуклый шрам на бедре совпадает с ложбинкой под его тазовой костью. Лера закрывает глаза, позволяя войти в себя, вплестись, врасти. Наклоняет голову, чувствуя его дыхание на своей разгоряченной щеке, вдыхает запахи свежей земли и самой жизни. И начинает плакать.       Когда волна, схлынув, оставляет ее на песке, и она снова может дышать, Лера переворачивается на спину, чтобы тоже смотреть на звезды сквозь стеклянный купол. Марк переплетает с ней пальцы — между ними оказываются травинки.       — Ты хотела бы иначе. — Он говорит до обидного утвердительно. — Здесь мог быть диско-шар, зеркала и блестки.       — Я хотела именно так, — произносит она весомо.       Он кажется ошарашенным и счастливым.