По воле твоей

      Торжество Орихиме закончилось по прибытию домой. Войдя в блестящую чистотой квартиру, она мгновенно потускнела, сбросила с себя обувь, безразлично скинула сумку на пол вместо того, чтобы повесить её на крючок около двери, вошла в основную комнату, которая и приходилась ей спальней, и просто легла на пол. Нечто такое было в полу во время депрессивных переживаний, что весьма затруднительно поддавалось объяснениям. То ли его твёрдость, то ли прохлада, то ли приятное прикосновение милого светлого, ворсяного ковра, — кто знал, но пол был местом для переживания мучительных состояний.       Темноту перебивал кое-какой уличный свет, мерцающий сквозь прикрытые шторы, что позволяло наблюдать за переливающимися бликами фонарного столба на стенах комнаты и за своим размеренным дыханием. Усталость, кажется, забралась под саму кожу девушки, вплоть до странного ощущения в глазах, словно они потяжелели. Усталость эта была, скажем прямо, далека от физической, с этим легко удалось бы управиться, нет ничего, с чем бы не справилась горячая ванна или много, очень много сна. Орихиме совершенно вымоталась психологически, её естество практически сутки напролёт пребывало в суматохе, о которой она порой и не подозревала. Ей только чудилось, что нечто неподъемное, омертвляющее и ледяное терзало душу. Оно, застрявшее в грудной клетке криком, мешало вздохнуть полной грудью и словно так и оставалось прямо в горле, надуваясь невидимым шаром.       Оглядевшись по сторонам, как если бы кто-то в квартире мог подглядывать за ней, она сделала безуспешную попытку выпустить этот комок горечи. Довольно широко раскрыв рот, она понадеялась, что сумеет закричать так, как требовалось, от всего сердца и без всяких сомнений, но вышло только несуразное "а-а", которое больше походило на зевок. Девушка зарделась.       "Как же странно, кто это придумал? Неужели у кого-то получается кричать, что есть силы, и им вдруг становится от этого легче? Неужели никто даже ни капельки не стесняется, особенного себя самого?"       Она расстроенно выдохнула. Раздраженная смущающей неудачей, она перекатилась на бок, пролежав так какое-то время, она вновь перевернулась на спину. Нет, крики — это не её. Девушка прикрыла глаза, сложив ладони в замок на животе, как если бы была усопшей, и попыталась расслабиться. Очевидно, устав сильнее, чем она предполагала, Иноуэ так и уснула прямо в этой позе на полу, уже позже содрогаясь от холода.       Откуда-то издалека доносились нетерпеливые удары о дерево, в конце концов стало ясно, что в дверь громко постучались. Девушка с трудом и недоумением разлепила глаза. Практически никто из прежних знакомых понятия не имел о её возвращении, из новых же никто не знал адреса, поэтому она не столько удивилась, сколько испугалась неожиданным гостям. Кто бы это мог быть в столь поздний час? Она, встревоженная, не торопилась вставать, а скорее надеялась, что человек по ту сторону двери просто уйдёт. Однако, стук не прекращался, а становился лишь навязчивее и громче. В конце концов, Иноуэ сдалась и в какой-то мере даже разозлилась.       Набравшись духу, она приподнялась и твёрдыми шагами двинулась к дверям. Посмотрев в глазок, она никого не увидела. Страх вновь вихрем поднялся где-то в желудке и жутким холодом распространился по всему телу, она не осмелилась открыть, а руки предательски задрожали. Постучали ещё раз, и она вновь посмотрела в глазок. Никого. В чём же дело? Втянув как можно больше воздуха в лёгкие, она резко отворила дверь, почти ударив ручкой о стену, но за ней ничего, — бесконечная, пугающе чёрная пустота. По спине раздался шлепок, и девушка тут же провалилась в эту бесконечность.       Орихиме распахнула глаза и прищурилась, давая себе привыкнуть к темноте и очертаниям комнаты. "Какой идиотский сон, под стать сегодняшнему дню".       — Который час?       Порыскав рукой по полу и отыскав мобильный, она, еще больше сузив глаза от внезапно яркого экранного света, тихо охнула. Практически полночь. Орихиме проспала целых пять часов, и теперь, конечно же, вряд ли сумеет уснуть. К тому же, всё ещё не отойдя от весьма странного, но реалистичного сна, девушка вдруг почувствовала несоизмеримый прилив энергии. Видно, последствие сна, где, казалось, высвободился весь адреналин, чтобы помочь спастись от непрекращающегося падения в бездну.       Под влиянием этого неожиданного момента, она, не теряя времени, решила быстренько принять душ и приготовить на завтра обед. Пока она поднималась с пола, лишь несколько невыносимых мыслей вновь вторглись в её прояснившуюся голову. Став в полный рост, девушка вдруг замерла.       "Что же это я? Зачем я тяну?"       Прекрасно понимая чрезвычайно простую причину, которую не хотелось озвучивать ни перед кем, стало ясно, что откладывание никуда не привело, и дальше нет никакого смысла делать это, иначе жуткая неопределённость и всепоглощающее переживание проглотит Иноуэ, даже не жуя. При мысли о столь решительной мере внутри девушки всё сжалось в болезненном спазме, но, несмотря на это, явившаяся решимость уже не собиралась покидать девушку. То был единственный выход.       Не желая тратить ни минуты драгоценного времени, она быстро переоделась и выскользнула на кое-где освещенную фонарными столбами улицу, девушка ускорилась, подгоняемая обыкновенным женским страхом, что был знаком каждой, кто прохаживался ночными улицами в одиночестве.       Нужная ей дорога была такой, какой отпечаталась глубоко в памяти, которая, порой, снилась, принося радость, сменяемую внезапной болью и огорчением, но всегда полная любви и сожалений. Каждый проулок, каждая улица, каждый дорожный знак и даже каждый дом были мучительно знакомыми, проникшими в сознание и оживающими в процессе приближения к небольшому магазинчику, одиноко стоявшему через несколько кварталов. Пару раз пришлось свернуть, избегая тёмных переулков, но ничто не сбивало её память. Она знала в точности, как дойти.       Громыхание взволнованного сердца отдавалось в ушах, его ритм ускорялся с каждым последующим шагом, в голове звенело, а тело покрылось холодным потом. Иноуэ боялась. До дрожи в руках, до боли в груди, до умопомрачительного ужаса она боялась встретиться с ним, но требовательно ступала вперёд.       Как сильно она опасалась увидеть его холодный взгляд, грозное или, может, пренебрегающее выражение лица, а всего хуже — безразличие, застывшее маской жестокости на необыкновенно красивом лице, когда-то тепло и нежно улыбающимся ей. Вспоминая, сколько боли принесла ему своим побегом, своим неумением любить и быть готовой к любви, всё внутри неё мертвело. Как ужасно она предала его, как глупо сбежала, как отвратительно забоялась разделить с ним своё будущее, которое он безвозмездно готов был подарить ей, буквально падая к её ногам. Какой намеренно жёсткой и твёрдой она была, ускользая из его объятий. Сколько причин ей удалось тогда выдумать, только бы принудить себя поверить в то, что не удостоена подобной любви. Какие невыносимые слова о том, что их могут осудить, говорила ему, пытаясь оправдаться. Каждое подобное воспоминание клинком проходилось по израненному сердцу девушки. В том, что он не захочет встретиться с ней, не было бы ничего удивительного, только справедливого и совершенно объяснимого. Лишь капля надежды где-то далеко в осколках разбитого сердца двигала ею.       Одним только глазком хотелось ей взглянуть на него. Всего раз. И если он позволит, то ещё столько раз, сколько удастся. А может быть, стоило даже осмелиться и сказать, что она вернулась сюда ради него, что жизнь невыносима, сказать, какую скверную ошибку тогда допустила, будучи слишком юной и слабой, признаться, как запуталась она тогда, как запутана она и сейчас.       Последний поворот, и вот и он. Орихиме старалась не думать о том, какой глупенькой, безнадёжно влюблённой девочкой могла показаться, заявившись вот так вот в полночь и ничего путного при этом не сказать. Хотя, не первый раз она предстала бы перед ним именно такой. Ей нечего было прятать, она просто готовилась оголить своё сердце и душу, не скрывая ничего. Она подозревала, что ей не стоит надеяться на себя и свою смелость, что она вряд ли и в дверь-то к нему постучится, просто не сможет, но что-то внутри надеялось на него и на нечто судьбоносное.       Девушка свернула. И тут же затормозила, будто поражённая громом и молнией. Сердце остановилось.       Вместо старого, но тем не менее чистого и уютного небольшого магазинчика, ей встретились одни лишь его остатки, самая настоящая разруха. Будто кто-то взмахнул гигантским мечом и снёс по диагонали половину здания. Внутри всё ещё были разбросаны запылившиеся и грязные остатки мебели, сгнившее дерево, даже половинка двери лежала верхом на проросшейся траве.       Сердце девушки провалилось в пятки, отдав место убийственной тяжести. "Где? Где искать его теперь? Всё ли в порядке? Жив ли он?" — беспорядочные мысли зашевелились, как пчелиный рой, взбудораженный внешним раздражителем.       Она прикрыла глаза ладонями, содрогаясь от возникшей в теле дрожи. Девушка тут же пожалела о том, что в прошлом эгоцентрически распрощалась со всеми контактами, безжалостно удаляя его номер отовсюду, уверовав, что он никогда не пригодится. Какая поразительная наивность и самоуверенность. Орихиме совсем опечалилась, будто потеряла нечто ни с чем несравнимое по ценности, её плечи опустились, и под влиянием гравитации она села на корточки.       Их прошлое пронеслось перед её уставшими глазами, застилая их пеленой слёз. "Как хорошо, что я могу воссоздать нас, только подумав об этом. Как хорошо, что могу даже оживить развалины передо мной, одним только желанием разума. И как прискорбно, что мне не под силу ничего, кроме этого".