Людус
Find what you’re seeking, I am not leaving
‘Til I am drunk loved up in your kiss
Малфой сидел на широком темно-синем диване, облокотившись на мягкую спинку. Яркие разноцветные огни едва ли не ослепляли, разрезая приглушенный мрак зала, а музыка отскакивала от стен немного помутневшего сознания. Стакан, на дне которого еще сверкали янтарные капельки, блестел от света прожекторов, пляшущего на прозрачном стекле. Вокруг было слишком много людей: кто-то терялся в танце, смешиваясь с толпой, кто-то молча цедил алкогольные напитки, другие же без умолку говорили со знакомыми, рассказывая что-то наперебой. Но он смотрел лишь на нее. На ту, чье тело идеально подстраивалось под каждый такт. На ту, что как будто специально маячила у него перед глазами весь вечер. Драко даже не знал, который час он сидел здесь и не мог оторвать от нее глаз. Он видел, что она пришла сюда с младшей Уизли, которая сейчас куда-то исчезла, оставив подругу одну под липкими взглядами. И это было совсем не про него. Он ловил себя на мысли, что уже четвертый раз едва сдерживал себя, когда очередной шатающийся силуэт подбирался к ней. Но она бы не была самой собой, если бы ей хоть где-то понадобилась помощь. Грейнджер. Ее фамилия в миллионный раз проносилась в его голове, и казалось, что этот порядок букв засел настолько глубоко в мыслях, что Драко уже никогда не сможет избавиться от него. Она была охуенно красивой, и где-то под конец второго стакана огневиски он смирился с этой мыслью, что стала аксиомой. И плевать он хотел на свои принципы, когда его взгляд встречался с ее янтарными глазами, что блестели ярче любых прожекторов. Малфой был уверен, что ему не померещилось, когда она игриво подмигнула ему, плавно качая бедрами. Ее каштановые локоны мягко спускались по открытой спине до поясницы. Гермиона вытянула руки над головой, отчего ее и так короткое светлое платье слегка поползло вверх. Ее тело будто было создано для этих мягких движений, которые пагубно влияли на рассудок не хуже крепкого алкоголя. Блять. Ворот белой рубашки начал давить на горло, и Драко расстегнул пару верхних пуговиц, делая глубокий вдох. Он крепко зажмурил глаза, а потом вновь открыл их и заметил очередного неудачника, околачивающегося рядом с Грейнджер. А в следующий момент его разум совершенно покинул тело, которое, как намагниченное, двигалось сквозь пьяную толпу в сторону танцующей. Она вновь была к нему спиной, но он догадывался, что она знает о его близком присутствии. Драко кинул холодный взгляд в сторону паренька, что еще пару минут назад имел на Гермиону какие-то планы, а сейчас с поразительной быстротой растворился в непрерывно двигающейся массе танцующих тел. Между ними было от силы сантиметров тридцать, но для него они казались пропастью. И почему он думал, что сделать шаг назад уже не будет возможности? И самое главное, почему ему было совершенно все равно на это? А она по-прежнему не видела его или лишь делала вид. Мерлин бы побрал ее платье. И с этой мыслью, отогнав другие, что, будто стая стервятников, роились вокруг, он притянул ее к себе, некрепко сжимая тонкую талию в неплотном корсете. Грейнджер была настолько близко, что он мог чувствовать запах ее цветочных духов — лишь бы хоть слабые его следы остались на утро на рубашке, пропитанной воспоминаниями об этом вечере. Она продолжала танцевать, а он мягко водил руками по ее животу, чувствуя, как она легонько вздрагивает от каждого его движения. Нервничает. Драко ухмыльнулся и крепче прижал ее к груди. Ему хотелось чувствовать ее присутствие, ее тепло, ее запах. Он зарылся носом в ее волосы, когда она вновь подняла руки, притягивая его за шею к себе и запутываясь пальцами в блондинистых прядях. Она умело вела эту игру, но и он был профессиональным игроком, к сожалению, признавшим, что в этой партии он со свистом проиграл. Ее тело под его холодными ладонями, обнаженная спина, от прикосновения к которой отделяла лишь льняная рубашка, ее тонкие пальцы, перебирающие его волосы. Убийственно прекрасная иллюзия. Тот сон, после которого он не хотел бы просыпаться, потому что реальность была бы серой и непримечательной в сравнении с ним. А потом его губы. На ее губах. И такой тихий удивленный стон, утопающий в шуме вокруг, как в океане. И каково это было — целовать эту девушку, размазывая ее алую помаду и чувствуя слабый запах сухого мартини? У этого поцелуя вкус поражения с нотками вишневых сигарет. И плевать, что будет дальше. Его разум полностью под ее контролем, а тело горело от каждого прикосновения тонких пальцев. А он смеялся так, будто смеялся в лицо отцу, прокручивая знакомые заученные фразы. Грязная кровь. Грязнокровка. Грейнджер. И эти слова перестали иметь какой-то смысл, когда ее губы нежно касались его шеи, оставляя алые отпечатки. Она была незнакомкой. Девушкой, которую он видел впервые. Она была его танцем, его ритмом, его движениями. Он бы смог по памяти перечислить каждое ее прикосновение, которые оставались горячими следами на коже. Его тело — карта, по которой она нагло рисовала бессмысленные маршруты. Ее тело — волна, безудержная, дикая, но ластящаяся к его рукам. Музыка заливала пространство вокруг, мелодии сменялись, одна перетекая в другую, а они, как два куска раскаленного железа, становились частями друг друга, частью этого танца. Как две детали пазла, которые ранее складывали неправильными сторонами. Но было ли это правильно сейчас? Это никогда не будет таковым. Она ощущалась как коктейль из водки с энергетиком. Сердце билось слишком сильно, но всегда было мало. А на утро следующего дня он долго смотрел на алые следы от помады на своей бледной шее. И даже когда вода смыла их, он чувствовал тепло губ, касавшихся его накануне, а по венам будто тек жидкий металл, который с каждой секундой становился горячее.
Мания
I’ve heard allegations ‘bout your reputation
I’ll show you my shadows, if you show yours
Двенадцать двадцать три. Этот ублюдок уже десять минут околачивается около нее, не сводя глаз и пуская слюни. Неужели она не замечает, как он в мыслях буквально ее трахает? Драко вновь посмотрел на часы, но стрелки едва ли сдвинулись. Он ждал Грейнджер у каминов в Министерстве, пока та весело болтала с МакЛэйном, который успел перехватить ее перед самым уходом. Как же Драко ненавидел его. Малфой уже давно заметил, что новый работник постоянно появляется рядом с Гермионой, где бы то ни было, постоянно одаривая ее комплиментами. В данный момент Драко хотелось буквально уничтожить его, наплевав на все правила и законы. Казалось, еще секунда наблюдений за этим милым учтивым и, главное, «дружеским» диалогом — и Малфой взорвется. А Гермиона по-прежнему улыбалась, не замечая ледяного серого взгляда, стрелами направленного на нее. Драко каждый раз задавался вопросом, неужели она и правда не понимает, что намерения у МакЛэйна далеки от дружеских, или же она специально вела эту игру, действующую ему на нервы. В любом случае его слишком сильно раздражала эта ситуация. Она всегда называла его собственником, но когда дело доходило до нее, это превращалось в какую-то манию, хотя Драко прекрасно знал о ее чувствах к нему. Но это колючее ощущение просыпалось в нем каждый раз, когда она находилась в обществе кого-то, имеющего на нее более масштабные, чем дружеские планы. И он ничего не мог с этим поделать, даже будучи полностью уверенным в ее верности. Это было на уровне инстинктов — диких, неподвластных его разуму, срывающихся с цепей, ломающих клетку. Он буквально ощущал, как его демоны скребутся изнутри, умоляя выпустить их на волю, чтобы разобраться с угрозой, будь она даже самой незначительной. И он был бы рад открыть стальные решетки для своих зверей, что рвали и метали глубоко внутри, но знал, что она не поймет его. Не поймет этой одержимости, потому что для нее это работало иначе. Ее чувства имели совершенно другую ипостась, другую энергию. Если он был диким зверем, то она была той нежностью, что так ему не хватало. Если он с готовностью разрушил бы все вокруг ради нее, то она, наоборот, создавала что-то прекрасное. Каждый из них любил как умел, по-своему, и, несмотря на эти различия, они были двумя ингредиентами для зелья под названием «счастье». Одновременно такого простого, потому что по рецепту требовалось всего два элемента, и такого сложного, ведь далеко не всем суждено найти эти самые верные составляющие. Но он нашел ее, а она его, и Драко не знал, что должно было случиться, чтобы он смог отпустить ее. Пока он жив, пока жива она, та нить между ними, сверкающая и крепчающая, никогда не порвется. Почему-то он был в этом более чем уверен. За то недолгое время, что они вместе, он ни разу не усомнился в правильности своего решения тогда, на той шумной вечеринке, решив нарушить ее танец своим присутствием. Наверное, это было едва ли не единственное действие, в котором он не сомневался, а впредь не сожалел. И огонь, зажегшийся в нем в тот вечер, пожирал изнутри, словно лесной пожар в жаркое сухое лето. Малфой пылал, горел, превращался в угли под одним секундным взглядом ее искрящихся глаз. Драко не любил, когда люди описывали то, что было между ними, влюбленностью. Нет, это самое неверное слово, которое только можно было подобрать. Это была зависимость, и он видел ее в глазах Грейнджер. И это объединяло их обоих, таких разных, но одинаковых из-за одной на двоих аддикции. Иногда Драко думал, а что, если им было суждено? Суждено вот так вот встретиться в душном танцевальном зале, наполненном качающимися телами и запахами алкоголя? Что, если все это — не случайно? Он склонялся к этой теории, потому что другим образом не мог объяснить это идеальное совпадение. Малфой успел усвоить урок жизни, что ничего в этом мире не может быть совершенным. Но ведь бывают исключения? А если и нет, то гори оно все в аду, потому что он в это никогда бы не поверил, пока она рядом. Звонкий стук каблуков вытащил его из мыслей, которые хотя бы на пару минут помогли отвлечься от неумелых ухаживаний МакЛэйна. Гермиона стояла рядом, вопросительно смотря на него, приподняв тонкую бровь. Драко закатил глаза и притянул ее к себе, наблюдая за легким удивлением с примесью удовлетворения в ее взгляде. Еще пара секунд в опасной близости с ней, и та самая злость, которую так жаждали его демоны, испарится, как капельки воды под жаром июльского солнца. И пока этого не случилось, он позволил себе всего один поцелуй, наполненный теми самыми взрывоопасными эмоциями, бурлившими в нем. Холодный горьковатый вкус ментола. А еще недавно она говорила, что терпеть не может мятные леденцы, которые он всегда носил с собой. Лгунья. Его губы жестко столкнулись с ее, смазывая светло-розовую помаду. И теперь они вместе танцевали в его пламени, ласкающем горячими огненными языками, что тянулись к ним. Гермиона одной рукой обвила его шею, а пальцами другой провела по скуле. Ее прикосновения, всегда по-морозному холодные, сработали как сильное седативное, растекающееся по его телу, а огненные всполохи будто уступили прохладному ветерку, гуляющему в волосах. Вот такой она была. Щелчок ее пальцев, и его мир переворачивался. Один взгляд — и сердце замирало, пропуская удар. Поцелуй — полная капитуляция. И почему это стало напоминать его личную манию?Эрос
Lips burrow so deep, give me good sleep
Pour a little sugar on my wound
И снова этот цветочный запах. Он был только ее, смешивался с ее феромонами, превращаясь в афродизиак для него. Входная дверь в ее небольшую съемную квартиру на пятом этаже с громким стуком захлопнулась, и Малфой тут же прижал Грейнджер к стене. Эта навязчивая мысль вилась вокруг него с самого утра, когда она потащила его в Лувр. Лувр? Серьезно, Грейнджер? Единственный экспонат, к которому был прикован серый взгляд, — худенькая девушка в белом воздушном платье с пышными каштановыми кудрями, перевязанными голубой ленточкой, что первая полетела на пол, стоило двери в квартиру захлопнуться. Благодаря Грейнджер теперь он ненавидел Лувр, посещение которого превратилось в самую настоящую пытку. Но Гермиона все упрекала его тем, что они не могут провести каждый день недельной поездки в Париж в кровати. А он был готов переехать в этот сраный Париж, чтобы водить ее ежевечерне в гребаный Лувр, лишь бы просыпаться и ощущать ее обнаженное тело рядом. И это дикое желание, двигающее им, было пугающе всеобъемлющим и растущим с каждым днем, что они проводили вместе. Он хотел быть с ней, рядом с ней, над ней, в ней. Ему, как кислород, нужны ее тихие стоны и мягкие поцелуи, легкие прикосновения и подернутые румянцем щеки, медовые глаза, что затуманенно смотрели, искрясь золотистыми вспышками, тонкие руки, обвивающие его плечи. И в тот момент, когда ее легкое платье соскользнуло вниз, Драко сам был готов опуститься перед ней на колени. Перед красотой изгибов ее тела, перед тем теплом, которым она пылала рядом с ним, а он, словно восковая свеча, неимоверно быстро превращался в раскаленный жидкий воск. Снова ее губы на его шее. Бездна. Водоворот. Он падает, падает, падает в эту пропасть, в которую она тянет его за собой. Но что есть этот полет в неизвестность, когда янтарные глаза напротив с желанием смотрят на тебя? И мир опять перестал существовать, когда он оказывался сверху, прижимая ее нагое тело к мягкому матрасу. Грейнджер улыбалась и тихо смеялась, когда он оставлял дорожку легких поцелуев на ее шее и груди, а Драко изо всех сил пытался запомнить ее голос. Он приподнялся над ней и, сбросив одежду, разделяющую их, вновь оказался предельно близко. Их губы слились в поцелуе, но ему было мало. Ее никогда не будет достаточно, несмотря на то, что они провели последний год вместе чуть ли не каждый день. Он не устанет от этих тихих стонов, которые он собирал своими губами с ее. А затем она быстрым и ловким движением повалила его на спину, заняв позицию сверху. И откуда в ней столько силы? Гермиона водила кончиками ногтей по его часто вздымающейся груди, пока его руки сжимали ее едва заметно покачивающиеся бедра. Она сводила его с ума, наращивая амплитуду движений и ехидно улыбаясь, слегка закусывая нижнюю губу. Драко прикрыл глаза, растворяясь в этих ощущениях, растворяясь в ее действиях. Когда она в очередной раз плотнее прижалась к нему, глухой стон сорвался с его губ и был встречен ее тихим одобрительным смешком. Она наклонилась к его лицу, и Малфой ощутил теплое дыхание на левой щеке. Она неторопливо водила кончиком носа по его скуле. А он и правда превратился в лужицу горячего воска, растекшегося под ее огнем. Вкус поражения еще никогда не был так прекрасен. Драко слегка запрокинул голову, когда она провела рукой по его возбужденному члену. Его пальцы сильнее впились в бедра Грейнджер, оставляя под собой красные следы, но он тут же ослабил хватку. На ее фарфоровой коже не должно оставаться ничего, кроме следов от его поцелуев. Она дразнила его медленными движениями, идеальными прикосновениями. И когда он наконец почувствовал себя в ней, его накрыло новой взрывной волной. Железо, текущее по артериям, бурлило и пузырилось, нагретое до предела. Каждое ее движение вызывало мириады мурашек, курсирующих по его телу. Это было где-то на грани его сознания и понимания, потому что он просто-напросто не мог поверить, что кто-то вызывал в нем такую реакцию. Все, что было до нее, не стояло и рядом с новыми стерильными чувствами, стрелами пронизывающими его тело, пока она вновь целовала его шею, легонько прикусывая нежную кожу и оставляя красные следы. Маленькая собственница. Девочка с картинки. Идеальная во всех смыслах. Его. Ее хрупкое тело было настолько легким, что ему не составило труда одним движением перевернуть ее на кровать, оказавшись сверху. Гермиона тут же закинула ноги ему на талию, прижимаясь ближе. Он целовал ее лицо, слизывая маленькие бисеринки пота с висков. Его ритмичные движения стали быстрее, выбивая из нее с каждый разом все более громкий стон. Малфой буквально жил ради этого. Ради этих звуков, срывающихся с ее приоткрытых розовых губ, что пару минут назад скользили по его шее. Темные кудри разметались по подушкам, превратившись из аккуратно уложенной прически в небольшой беспорядок. Она сильно впилась острыми ногтями в его плечи. Останутся следы, за которые она каждый раз извинялась, а ее щеки заливались ярким румянцем. Но ей было можно. Ей было можно совершенно все, а он даже не мог сказать, с каких пор его чувства и тело стали ее полноправной территорией. Будто так было суждено. Будто так было всегда. И не существовало мира до и после — лишь тот момент, когда он в ней, а их раскаленная кровь превращалась в единое целое. И вопрос «А может, дадим этой жизни маленький шанс?» перестал существовать уже давно вместе с границами, которые были возведены ими же самими. Смотря на ее лицо, по которому растекалось блаженство, он думал лишь о том, как много упустил и как много ему нужно наверстать. В этих отношениях было лишь одно слово — «хочу». Только оно набатом звучало в его голове, будь она рядом или нет. Но по-настоящему она всегда была с ним — это часть нее являлась тем самым раскаленным железом, согревающим его изнутри. Как чернила татуировки, набитой самой толстой иголкой, ее прикосновения оставались под кожей. А помнишь, как ты ненавидел ее? Нет. Жизнь будто делилась на две части: до нее и с ней, и Драко надеялся, что третья часть с «после» никогда не наступит. Ее тело начало легонько дрожать под его быстрыми движениями, но он не собирался останавливаться. Единственное, что он сейчас хотел, — услышать свое имя, произнесенное этим тихим голосом. Волна оргазма заставила тело Гермионы выгнуться дугой, прижимаясь животом к напряженному прессу Малфоя. И только когда Драко сделал несколько последних толчков, а после упал на бок рядом с ней, тяжело дыша, его имя сорвалось с ее губ, перемешиваясь с прерывистыми вдохами и выдохами. Грейнджер смотрела на него своими огромными янтарными глазами в изумрудную крапинку, подернутыми поволокой возбуждения. Этот взгляд действовал словно спичка, брошенная в стог сухого сена, который тотчас же разгорался яркими языками пламени. Недолго думая, Малфой притянул Гермиону к себе, сталкиваясь с ее покрасневшими от поцелуев губами. Была ли это зависимость? Возможно. Но какая разница, если это уже стало огромной частью него?Агапэ
Crawl into my heart, take me apart
Do what you please to me, I won’t resist
Шум воды из крана, разбивающейся о железную поверхность раковины, аккомпанировал шипящим звукам, доносящимся из небольшой сковородки, стоящей на плите. Гермиона, что-то напевая под нос, мыла посуду, скопившуюся за время готовки. Она слегка вздрогнула, когда услышала негромкий вскрик на другом конце кухни. — Что случилось? — громко спросила она, стараясь перекричать посторонние шумы. Она обернулась через плечо и увидела Драко, нервно трясущего рукой. — Мерлинов чайник оказался слишком горячим, — недовольно пробурчал он, уже потирая слегка обожжённую руку. Гермиона улыбнулась, на что он лишь закатил глаза. Ей всегда лишь бы поиздеваться над ним. Малфоя радовало одно — что сегодня был не его день мытья посуды. Вот и поделом ей: пусть сама справляется с этой горой грязных тарелок. И этой ужасной кастрюлей. Драко подошел к плите и аккуратно приоткрыл крышку сковородки, придерживая ту прихваткой. Моментом позже облако горячего влажного пара вылетело прямо ему в лицо. На кухне повисла тишина, а потом Гермиона заливисто рассмеялась. — Сегодня определенно не твой день, — хихикнула она, наблюдая за тем, как Малфой аккуратно помешивает овощную пасту. Конечно же, он хмурился, но его хорошее настроение целиком и полностью выдавали приподнятые уголки губ. Он никогда не мог долго на нее злиться, даже когда она, откровенно говоря, издевалась над ним. Драко в мельчайших деталях запомнил тот день, когда она впервые заставила его мыть посуду. Они уже почти пять лет жили вместе в просторной квартире в центре магического Лондона, потому что она наотрез отказалась переезжать в Мэнор после свадьбы, а он и не спорил, потому что каменные многовековые стены давили и на него. Было в поместье что-то такое, не дававшее забыть прошлое. Что-то, что удерживало от шагов по направлению к чему-то новому. Он ни разу не пожалел, что оставил Мэнор в распоряжении Нарциссы и Люциуса, совсем недавно вышедшего из тюрьмы. Его жизнь была полностью под его контролем, и никто не смел в нее вмешиваться. Кроме Грейнджер, конечно же, которая уже далеко не первый год была Малфой. Также Гермиона наотрез отказалась от помощи семейных домовиков, и Драко казалось, что в этом вопросе она была непреклонна. Он уже и вспомнить не мог, сколько вечеров они провели, споря на эту тему и пытаясь доказать друг другу обратное, но в конце концов он сдался. Первые месяцы без домовиков ощущались сущим адом наяву, ведь на Драко тяжелой тучей опустилось огромное количество домашних бытовых задач вместе с осознанием того, что он совершенно ничего не умел делать по дому. Любой мог бы позавидовать терпению Гермионы, которая учила мужа справляться буквально со всем. Шли дни, месяцы, годы, и все это уже не казалось ему непосильным и недостойным. Его представление о жизни перевернулось с ног на голову с ее появлением, но для Драко это было правильно. Он обожал наблюдать за тем, как она готовит, хоть ему и приходилось после этого мыть посуду. Мало-помалу, но он учился. Учился жить как она. Учился понимать ее мир, как и она пыталась понять его. И хоть она улыбалась в этот вечер, Малфой знал, что она очень сильно устала после длительного визита в Мэнор. Сегодня она в первый раз встретилась с его отцом. Драко пытался отговорить ее от этой ужасной затеи, но Гермиона, как обычно, стояла на своем. Она всегда говорила ему, что сделает все возможное, чтобы стать частью его семьи, так как видела, что он разрывается между ней и родителями. И хоть Малфой уверял, что она для него на первом месте, Гермиона понимала, что это несомненно так, но она все равно бы не позволила ему жертвовать своей семьей. Именно поэтому они положительно ответили на приглашение Нарциссы на семейный обед в поместье. Последний раз Драко видел отца около месяца назад во время визита в Азкабан. Малфой-старший был характерно спокоен. Его блестящие серые глаза изучали лицо сына, сидящего напротив. И было в этом взгляде что-то пронизывающее до костей. В тот день Люциус сказал, что хочет видеть невестку, а Драко не мог расшифровать тон голоса, с которым была сказана эта фраза. Он был против этого обеда каждой клеточкой своей души. Малфой знал, что это не будет милая встреча родственников со светской беседой, наполненной улыбками и радостными восклицаниями. Нет, это будет допрос, завуалированный под рамки приличия и хорошего тона. Но Грейнджер настаивала, прекрасно понимая, что Люциус собирается обсуждать отнюдь не погоду или что она ела на завтрак. Отец Драко был далеко не самым приятным человеком, но он любил своих жену и сына — единственных, кто остался рядом с ним после военных действий. А еще он любил, когда люди действовали по его сценарию и не самовольничали. Но Грейнджер была иррациональной частью парадигмы, которую он, пожалуй, смог бы принять. Невестка была неглупа, хозяйственна, неплохо выглядела, но главное — она любила его сына. Этот брак уже состоялся, хотелось того Люциусу или нет, и теперь оставалось выжать из него максимальное количество пользы. Не было смысла пытаться разрушить то, что построил его сын. Люциус знал, что уже давно ничего не решал в жизни Драко, хоть и не очень охотно это признавал. Он и заметить не успел, как сын повзрослел. Не было больше того мальчика, который, словно маленькая тень, следовал по пятам за отцом, видя в нем идеал и мечтая стать таким же. Сильным. Властным. Богатым. Был мужчина, который выбрал свой путь, который вышел из тени, который не стал копией своего отца. И где-то в глубине души Люциус очень гордился сыном. Драко устало выдохнул, отгоняя мысли об отце прочь. Он понимал, что впереди еще десятки таких «семейных» вечеров, проведенных в гостиной Мэнора, которые разве что не будут называться допросом. Он слишком хорошо знал Люциуса, чтобы быть уверенным, что с ним не будет просто. Знал, потому что сам отчасти был таким. Сложным. Закрытым. Подозрительным. Но он менялся. Точнее сказать, она меняла его, а он не сопротивлялся. Гермиона стала той, ради которой он был готов… На что? Драко с уверенностью бы ответил, что на все, и в этих словах не было бы ни капли лжи. Он никогда не думал, что сможет так сильно любить. Давно ставшие неотъемлемой частью него чувства к ней было сложно описать одним банальным словом «любовь». Это было чем-то во сто крат более возвышенным. Оно билось теплым светом где-то внутри, со временем становясь лишь ярче. В тот вечер Гермиона заснула на плече Драко, а он боялся пошевелиться, смотря, как мерно вздымается и опадает ее грудь. Где-то далеко, во мгле ночного осеннего неба, тускло мерцали осколки звезд, храня в себе тайну вечности.Сторге
Musical master, play harder and faster
Spinning me up in your silky cocoon
Огни рождественского Лондона ярко блестели, прогоняя темноту морозного вечера. Драко поежился, пряча руки в карманы зимнего пальто. Его взгляд скользнул на Гермиону, которая старательно завязывала огромный шарф. Малфой ухмыльнулся, заметив, что жена, кажется, совершенно запуталась. Она показательно закатила глаза, опустив руки, но Драко подметил, что она улыбается уголками губ. Он аккуратно обернул шарф вокруг ее шеи, поправляя мягкую материю. Снежинки, искрящиеся серебряным в свете уличных фонарей, застряли в волосах Гермионы, став частью простой прически, из которой порывы ветра выбили несколько вьющихся прядей. Драко мягко заправил одну из них за ухо Гермионы, а после притянул жену к себе, вдыхая знакомый цветочный аромат. Его личный июль посреди зимы. Было около десяти вечера, и Малфой знал, что скоро нужно будет возвращаться домой, чтобы освободить Нарциссу от должности «няни» для двух непослушных сыновей, на которую, к слову, она вызвалась сама. От Люциуса, совершенно точно, было мало пользы в присмотре за детьми, и Драко знал, что отец скорее добавит хлопот матери. Гермиона поудобнее положила голову на плечо мужа, обвивая его талию руками. Малфой знал, что в последние месяцы ей приходится нелегко после того, как она потеряла мать, увядшую на глазах от болезни. Гермиона часто плакала, а Драко совершенно не умел справляться с ее слезами, поэтому делал то, что хорошо умел, — просто был рядом. Ему казалось, что слова часто бывают лишними, и, кажется, Гермиона была с ним согласна. В тот вечер он впервые за долгое время увидел призрак улыбки на ее лице и понял, насколько сильно скучал по радости в глазах цвета осенней листвы. Он крепче прижал ее к себе и негромко выдохнул. От нее пахло тоской и вишневыми сигаретами, запах которых он, казалось, уже давно позабыл. Драко прикрыл глаза, чувствуя, как снег касается его кожи. Чувствуя, как ветер гуляет в волосах. Чувствуя, как мир сжимается до них двоих. Знакомое ощущение. Малфой так любил его. Гермиона мягко отстранилась, и Драко, скользнув едва заметным взглядом по ее лицу, удостоверился, что она не плакала. — Знаешь… — начала она тихо. — Я боюсь времени. Драко переплел свои пальцы с ее, внимательно смотря в грустные глаза любимой. — Точнее говоря, я боюсь того, что не успела что-то сделать. Или сказать, — Гермиона отвела взгляд, смотря на противоположную сторону улицы, где в такси садилась громко смеющаяся молодая пара. — Не знаю, как так выходит, ведь всегда кажется, что у тебя так много времени, а потом оказывается… оказывается, что его нет вовсе. И вроде бы ты все это понимаешь, но вновь и вновь забываешь о его значимости, тратя впустую, а потом сожалея. И это повторяется снова и снова, а это самое сожаление лишь растет. Почему всегда не хватает времени сделать что-то правильно? Сделать это так, чтобы потом не сожалеть. Глаза Гермионы заблестели от слез, которые крупными каплями соскользнули по щекам. Она неловким движением стерла их, слегка размазывая тушь. Драко знал, что она ненавидела плакать. А еще он знал, что теперь каждый день будет говорить ей, что любит. Потому что разделял ее страх, видя, как серый вплетается в каштановый цвет ее длинных вьющихся волос.Прагма
Sings to me nightly, sings to me brightly
Tells me the secrets of the sky
Золотистый огонь глухо потрескивал в камине, отбрасывая на стены причудливые танцующие тени. Запах горящего дерева и еловый аромат наполнили комнату. Драко неспешно читал рождественский выпуск «Ежедневного пророка», когда Гермиона, ранее дремавшая на его груди, сонно открыла глаза. Она приподнялась и поцеловала мужа в подбородок, прошептав: — Колючий. Драко улыбнулся, откладывая газету и снимая очки. Его лицо украшала щетина цвета благородной седины. — Ты скоро станешь похожим на Санта-Клауса, — Гермиона ухмыльнулась, все еще слегка щурясь ото сна. — На кого? — протянул Драко притворно обидчивым тоном. — Ты слышал, — мягкий шепот где-то под ухом, и Гермиона вновь прикрыла глаза, не желая отпускать покидавшую ее дрему. — На Санта-Клауса, значит, — буркнул Драко, укрывая ее клетчатым шерстяным пледом в зеленых тонах и совершенно точно зная, что не собирается бриться в ближайшие дни. Может быть, назло Гермионе. Совершенно точно назло этой невыносимой женщине. Не прошло и пары минут, как ее дыхание вновь стало ровным, и Драко понял, что она уснула. Малфой не смог сдержать улыбки, когда его взгляд скользнул по умиротворенному лицу той, кого он гордо уже многие годы имел честь называть своей женой. Легкая паутина морщин украшала уголки ее глаз. Это совсем не от старости, говорил он себе. Это потому, что она любила улыбаться. Драко потер переносицу, ощутив, что тоже погружается в невесомость сна. Он нехотя зевнул и устроился поудобнее, поправляя подушку. Огни пушистой рождественской ели, стоявшей возле камина, плавились в полумраке комнаты, наполняя ее золотистым сиянием. Не пройдет и несколько часов, как Скорпиус и Цефей нагрянут к ним на Рождество. В детстве безумно непослушные и суетливые, оба сына выросли, но искренняя радость, появлявшаяся тогда, когда они разворачивали рождественские подарки, никуда не исчезла. Только теперь нужно было придумывать что-то поинтереснее новых метел для квиддича или замысловатых редких магических безделушек. Порой Драко думалось, что они с Гермионой слишком разбаловали этих двоих. Снегопад за окном усилился, а ветер гулко шумел, словно непрошеный гость у закрытой двери, когда Драко погрузился в сон. Кажется, не только звезды могли быть вечными.