День 109 (198). Пятница. Вечер.
21 февраля 2024 г. в 12:42
Переодеваться слишком муторно, к тому же джинсы натягивать на травмированную ногу я не решаюсь – прилипнет, присохнет, потом отдирать себе дороже. Так что лишь накидываю сверху спортивную куртку, оставаясь в синих трусах. Калугин помогает натянуть носки с кроссовками, потом идет переодеться сам и вызывает такси.
Пока доезжаем от Сокольников до Ломоносовского, да с заходом в аптеку, на улице совсем темнеет. Пробираемся как бог на душу положит – то ковыляю, опираясь на плечо Андрея, то стою столбом, поджав ногу, словно цапля, то Калугин пытается нести меня на руках. От лифта мой кавалер снова подхватывает меня на руки и я, зажав в руке ключ, цепляюсь ему за шею. После циркового номера с открыванием замка, оба ухохатываемся, и Андрюшка, так и не опуская меня на пол, втискивается боком в дверной проем, занося меня спиной в квартиру:
- Оп! Так, заходим!
Тянусь рукой к верхнему краю двери, потянуть за собой и прикрыть, Калугин тоже тянет за ручку, в результате чуть было не остаюсь еще и без пальцев, но вовремя с воплем отдергиваю.
- Ой!
В прихожей натыкаемся на одетую Сомову, видимо тоже только пришла:
- Господи, что случилось?
Продолжаю ржать, и пока Калугин несет меня в гостиную, кричу, взмахивая победно кулаком:
- Анька, мы их сделали!
Андрюшка нисколько не запыхавшись от тяжести, весело поддерживает:
- Хе-хе-хе… Марго закатала аж две банки, представляешь?
Сомова тащится вслед за нами:
- Так, а с ногой, что случилось?
Я как раз морщусь и ойкаю. Калугин, встав на колено на придиванный модуль, осторожно меня усаживает. Стараюсь успокоить подругу, пока она тоже не заголосила про больницу:
- Да ничего, царапина.
- А-а-а… Ну, а вы у врача были?
Угнездиваюсь поглубже, что бы прислониться к спинке дивана:
- Ой, да какой врач, я уже завтра буду бегать.
Андрей усаживается рядом, на боковой модуль и поднимает обе мои ноги себе на колени. Приходится немножко развернуться и сесть поудобней. Продолжаю успокаивать подругу:
- Мазь купили, сейчас будем мазать, за ночь опухоль сойдет.
Сомова шепчет, глядя на синее колено:
- Ужас, какой.
Вру, конечно, завтра будет болеть еще сильнее, ходить не смогу, но к понедельнику, надеюсь, прогресс действительно произойдет. Сомова все еще в верхней одежде, и с сумкой на плече. Походу она не пришла, а наоборот, уходит:
- А ты куда собралась?
Анька отмахивается:
- А… Да, ой, у меня там проблемы. Я уже улетаю, на самом деле.
- Какие проблемы?
Честно говоря, на ночь глядя, мне бы не хотелось уединения…. Открыв рот, бросаю настороженный взгляд на Андрея – я почти лежу у него на коленях, можно сказать в одних трусах… У него, после игры, наверно бушует ведро адреналина и куда оно выплеснется, одному богу известно. Сомова снова машет рукой:
- Да с этой! В общем, я потом расскажу. Вы же тут справитесь без меня?
Калугин оглядывается:
- Да я тебя умоляю, конечно, справимся!
И снова склоняется над моей ногой. Черт его знает, этого заботливого… Если бы шею свернуть, с надрывом связок, а то, лишь синяк на ноге... Пытаюсь удержать подругу – хотя бы узнать, сколько мне нужно продержаться:
- А, Ань, подожди, подожди!
Та уже у дверей, смотрит сквозь полки:
- Да какой подожди! У меня уже и так вилы.
Ребром ладони она проводит себе по горлу:
- Я постараюсь побыстрей. Все, пока!
Она торопливо выскакивает за дверь и щелкает замком. Капец… Расстроено поджимаю губы и смотрю на склоненный затылок Андрея – блин, я так на нее надеялась. Калугин, тем временем, бормочет над ногой:
- Ну, давай.
Вытащив банку с мазью из коробки, он начинает читать инструкцию на листке. Сначала с одной стороны, потом с другой. Можно подумать такое сложное дело – подчерпнуть пальцем и извозюкать. Мне надоедает ждать и я, опустив здоровую ногу вниз, упираюсь ладонями в диван, нервно поторапливая своего эскулапа:
- Андрей, ну что ты возишься?!
- Подожди, я не вожусь, я читаю инструкцию.
Вырываю листок из рук и кладу его на стол:
- Да ну, что там читать?
Сжав пальцы щепоткой, демонстрирую производимые действия:
- Открыл, помазал, все!
Смотрим, друг на друга, и я прошу, протягивая руку:
- Дай мне пузырек.
Сама все сделаю. Андрей отдергивает свою с банкой м улыбается:
- Хе... Сударыня, разрешите я это сделаю.
- А у меня самой есть руки.
- Я это вижу, но можно я это сделаю?
Может, я зря нервничаю? Сдаюсь:
- Валяй.
Набрав мази на палец, Калугин отставляет баночку в сторону, но я, все равно, настороженно кошусь, наблюдая за его действиями.
- Терпи.
Значит, будет больно. Андрей сначала обводит зону вокруг синяка, потом постепенно охватывает всю поврежденную площадь. Подняв глаза к потолку, морщусь, сжав зубы с желанием завыть.
Боль начинает пульсировать, а разодранную коленку буквально жечь. Даже непонятно – это же мазь, а не спиртовой раствор. Я даже не знаю, что он там купил и теперь так старательно втирает. Калугин, чувствуя мое напряжение, начинает дуть на поврежденное место, поглаживая ногу и прогоняя боль. В нем столько заботы, осторожности, нежности, что у меня внутри что-то екает и тянет… Смотрю на Андрея, вдыхаю его запах, чувствую осторожные прикосновения пальцев… О, нет! Кажется, жар от коленки отступает, переползая выше и выше…, потом по бедру… Туда – к промежности, к животу, к груди. Натыкаюсь на взгляд Андрея, и мы оба замираем. Надо опомниться, очнуться, прекратить! Я же сама провоцирую его! Стараюсь придать голосу строгость:
- Андрей!
Тот почти шепчет:
- Что?
Я не могу оторвать взгляда от его глаз, они затягивают меня, как в омут, приближаются и уже совсем рядом. Испуганно бормочу:
- Не надо на меня так смотреть.
Его рука поднимается выше, по обнаженной внутренней стороне бедра, она сжимается в желании и мнет нежную поверхность, вызывая активную реакцию по всему телу.
- Почему?
Он хочет меня, а мое туловище буквально вопит в ответ о своем желании. И это неправильно! Опустив голову, набычившись, пересиливаю себя:
- Потому.
Он касается лбом моего лба, щекотя нос своим носом. Я закрываю глаза не в силах сопротивляться. Мои губы тянутся навстречу, и мы целуемся… Сладко… Нежно… Чувствую, как Андрей пытается опрокинуть меня на спину, но сделать это неудобно с поднятой ногой. Вернувшаяся боль позволяет сосредоточиться, упереть руку в мужское плечо, откинуться назад и оторваться от поцелуя, позволяет увернуться и со вздохом сесть прямо. Почти стон срывается с моих губ:
- Хэ-э-эх…
Опустив голову вниз, судорожно приглаживаю волосы, чувствуя на себе укоризненный взгляд Калугина. Он с каждым разом нетерпеливее, а мне все труднее сдерживаться и сопротивляться. Недовольный, Андрей мотает головой:
- Марго, что не так?
Невозможно продолжать отказывать любимому мужчине и ничего не говорить, не объяснять. Но признаться так страшно… Сегодня, на футболе, Игорь Ребров показал всем, что он был и останется в моих мыслях, способностях, в моих умениях. Он часть меня навсегда и Андрюша должен это понять… И простить.
Но от страха язык наливается свинцом. Мы любим друг друга, и мое признание может разрушить все! Это так ужасно и несправедливо…. Не в силах вымолвить правду, мотаю головой, прикрыв лицо руками, потом роняю их вниз с помертвевшим от предчувствия беды лицом и мокрыми от подступивших слез глазами. Калугин повторяет четко и раздельно:
- Ну…Что…Не так?
Шумно выдыхаю, готовая разреветься - весь мой план выждать время, подготовить себя и его - проваливается. Потерянным взглядом обвожу углы комнаты - говорить или нет? Но сколько я смогу еще потянуть? День? Два? Пауза прерывается:
- Ну, чего ты молчишь?
У меня все внутри трясется от страха и от желания разрубить, наконец, узел, который мучает меня – я же скоро сдохну с этой тайной или сойду с ума. Внутри меня все бурлит и мечется, не зная, на что решится – господи, еще чуть-чуть и сорвусь в истерике, раскричусь, расплачусь.
- Ну, ты можешь объяснить мне Марго?
Не могу я объяснить! Меня прорывает, нет больше сил, и я выкрикиваю Андрею в лицо:
- Я не Марго!
И понимаю, что Рубикон пройден, и отступать больше невозможно. Возбуждение и психоз отступают, сползают с моего лица…, остается только испуганное ожидание ответной реакции и я, забыв закрыть рот, замираю, глядя на Калугина. Тот недоуменно кивает и отводит взгляд:
- Угу... А кто?
А вдруг еще не поздно отступить? Прикинуться дурой, заболтать, заморочить голову… Молчу, шевеля губами и не отводя глаз от сочувствующего взгляда:
- Я…
Набираю побольше воздуха в легкие. Андрей кивает подбадривая. Повторяю:
- Я…
С каждой секундой моя решимость убывает, и я опускаю глаза. Взгляд снова начинает метаться по углам, из стороны в сторону, пока не утыкается в глаза Калугина. Нет, эту пытку надо пройти до конца. Теперь или никогда!
- Я – Гоша!
Мы смотрим друг на друга, и я жалобно повторяю:
- Я - Игорь Ребров.
Калугин, приподняв брови, продолжает с улыбкой смотреть на меня. Блин, слышал он мои слова или нет? Это совсем не та реакция, что я ожидала – молчит и ничего не спрашивает. И в глазах – ничего. Переспрашиваю, и мой голос звучит жалким надрывом:
– Понимаешь?
Ну, пожалуйста! С надеждой ищу хоть намек в его взгляде, но Андрей отводит глаза и хмыкает:
- Угу.
Потом качает головой:
- Не смешно.
Слышит, но не верит, и это так обидно – просто чудовищно, сколько сил и нервов стоило мне это признание! Откинувшись, делаю глубокий вдох – сейчас, главное, не сорваться и не расплакаться, собраться и продолжать убеждать …, но не получается – вся подаюсь к нему и в голосе звучат слезы:
- Андрей, я серьезно!
Тороплюсь сказать - все громче и громче:
- Я Гоша, понимаешь? Я - Игорь Ребров!
Во взгляде Калугина недоумение и я останавливаюсь - вдруг сознаю, что от крика мои слова не становятся убедительней. Набрав в легкие воздуха, сдерживаю дыхание, а потом сбивчиво пытаюсь разложить все по полочкам:
- Я встречался с дамочкой по имени Карина, потом я эту гадину бросил, и не зна..., она пошла к какой-то ведьме…
Подняв глаза к потолку, к небу, вскидываю вверх руки:
- И я не знаю, что произошло!
Натыкаюсь на совершенно невосприимчивый взгляд Андрея,.. Калугин мелко кивает, вроде как подтверждая мои слова, но в глазах недоверчивая пустота и я замолкаю – бесполезно, он мне не верит! С отчаянием, срываюсь на истеричный крик, хватая себя за щеки и растягивая их в стороны:
- Но на утро я проснулся вот с этим, понимаешь?!
Приблизив лицо, заглядываю в мерцающие зрачки, пытаясь найти хоть капельку доверия и сочувствия:
- Андрей, ты меня понимаешь?
Он продолжает кивать, но прячет глаза, и мои голос падает:
- Или нет?
Калугин глотает комок в горле и пытается улыбнуться:
- Кажется, да.
Ну, хоть какой-то ответ и реакция. Но то, что он начинает говорить, погружает меня в тоску:
- Маргарит … Э-э-э, если ты решила меня отшить…
О, господи! С отчаянием закрываю глаза, задирая голову вверх – причем тут это то!? Воистину неисповедимы пути мужской логики! Открываю рот, чтобы запротестовать, но потом понимаю, всю бесполезность своей затеи – Калуга уперся и не слышит меня, не хочет слышать. У него сейчас в мозгах прямая до примитивности мысль – ему не хотят давать под любыми предлогами. А что творится со мной ему вообще наплевать! Прижав ладонь ко лбу, сникаю, вся сгибаясь от внутренней боли и роняя голову вниз, к коленям. Я ему про паровоз, а у него все мысли про спички…. Калугин не дает сказать, твердым голосом продолжая:
- Стоп - машина. Об этом лучше сказать прямо и искренне. Я пойму и приму-у.
Му-му. Какая чушь! Как будто между нами ничего не было – ни встреч, ни диких поцелуев, ни признаний в любви. Он что, меня, в баре снял пять минут назад? Открыв лицо, вскидываю голову:
- Да господи, что ж такое, а?
Калугин отворачивается, мотая башкой, но я настаиваю:
- Я тебе объясняю!
С обреченной усмешкой он вынужден глядеть на меня. Повторяю еще раз, сначала и с подробностями:
- Накануне презентации я пришел домой...
С каждой произнесенной фразой взмахиваю рукой, разрубая воздух, и каждый раз Андрей кивает.
- Разделся, лег спать, проснулся, пошел в ванну умываться...
Кажется, все мои слова пролетают мимо его ушей и мой голос срывается на рыдания:
- И увидел вот это, понимаешь!?
Закрыв руками лицо, вновь утыкаюсь в коленки, плача без слез – как же мне его убедить? Как же мне его не потерять? Как заставить никому не говорить и не считать сумасшедшей? Новая мысль заставляет выпрямиться - у Марго же нет ничего за душой и это легко доказать!
- Андрей, послушай, вот послушай, послушай меня, пожалуйста! Еще полгода назад меня, вот такой, не существовало!
Мы смотрим друг на друга, и я вижу, что и эти мои слова пролетают мимо. Почти кричу:
- Не существовало Марго!
- Угу.
- Все это выдумано, выдумано, выдумано!
Загибаю перед его носом пальцы:
- Марго, двоюродная сестра, про отца, про Австралию! Нет никакой Австралии, понимаешь? Нету! Мой отец в России, понимаешь? Они недавно с мамой приезжали сюда.
Снова натыкаюсь на отрешенный бездумный взгляд и замолкаю, роняя голову:
- Фу-у-ух… Андрей … Андрей, я понимаю, что в это очень трудно поверить. Но я Гоша! Я Гоша.
В его глазах, глядящих с сочувствием, ничего не меняется. Безнадежно повторяю:
- Понимаешь? Точнее я им был… Блин, ну?!
Мне обидно до слез – полгода я живу с этим и мучаюсь, встретила, наконец, любимого человека, которому можно рассказать и довериться – и полная безнадега в ответ. Снова прячу лицо в ладонях, прячу уже мокрые от слез глаза. Чувствую, как Андрей приобнимает меня и над ухом слышится успокаивающее:
- Все.
Ничего не все! Именно поэтому мы так долго и мучительно сходимся. И вовсе я не хочу тебя отшить! Вскидываю перекошенное слезами лицо:
- Поэтому я не могу быть с тобой, понимаешь, Андрюш.
Умоляюще тяну к нему руки:
- Андрюш, ну как я могу быть с тобой, если я Гоша?
Мне нужно это пережить, переболеть, забыть. И, может, тогда… Дернувшись, нечаянно делаю больно ноге и скрючившись, морщусь:
- Ой!
- Все, тихо, тихо.
Он заботливо дует мне на рану и отводит руку, схватившуюся за колено:
- Все, тихо, тихо… Успокойся, пожалуйста.
Он гладит меня по голове и говорит вкрадчиво, как с ребенком… Или с больной…
- Пожалуйста, успокойся. Ну-ка, иди сюда.
Он приподнимает мое лицо и целует в лоб. Не в губы…
- Я уверен, что с тобой все в порядке.
Я не ребенок и не больная. Хлюпнув носом и вздохнув, отворачиваюсь, опуская голову и рассыпая волосы вниз. Он мне не верит и считает сумасшедшей. Обреченно повторяю:
- Капец, да что ж ты будешь делать, Андрей, а?
Безнадежно взмахнув рукой, как автомат иду по новому кругу, выговаривая наболевшее за все эти месяцы:
- Я черт знает сколько времени ношу это в себе и единственный человек, которому я могу это рассказать это ты, понимаешь?
Слезы так и стоят в горле и я, сморщившись, умоляюще складываю руки:
- Я сама не понимаю, что произошло. Я не понимаю, я не знаю! Я каждый день говорю себе, что это бред, это чушь, этого не может быть!
Пытаюсь поймать взгляд, но Андрей прячет глаза, не оставляя мне никаких шансов.
- Я каждый день смотрю в зеркало, и я в шоке от этого. Я сойду с ума!
Не выдержав, слезы катятся по щекам. Закрыв лицо руками, откидываюсь на спинку дивана, запрокинув назад голову. Андрей тянет меня к себе, и я утыкаюсь, плача, в его колени.
- Все, все, все, все… Тихо, все, все, тихо.
Не поднимая головы, сквозь рыдания, никак не могу остановиться, глухо выговаривая коленкам и гладящей руке:
- А ты меня спрашиваешь - все со мной в порядке или нет… Ну, как? Как?
Наконец, сажусь прямо, с несчастным видом, ища сочувствие в глазах Калугина:
- Ну, как оно может быть в порядке, если я мужик в женском теле…
Как это ни горько, но он даже не смотрит на меня, продолжая свои увещевания:
- Маргарит, успокойся, пожалуйста.
Обреченно вздохнув, смахиваю слезы с щеки, потом вытираю нос тыльной стороной кисти. Не знаю, что теперь будет. Несмотря на всю заботу, от Калугина уже не веет теплом, он чужой и холодный. Он повторяет и повторяет:
- Тихо, тихо, успокойся.
Одна его рука у меня по-прежнему за спиной, другая касается синяка… Но мне не нужно дежурного сочувствия! Обиженно дергаюсь, стаскивая поврежденную конечность с его колен:
- Дай мне мою ногу!
В голосе слышатся слезы, и Андрей успокаивает, словно ребенка:
- Чш-ш-ш…
Мне нужно совсем другое!
- Ты мне не веришь, да?
Калугин кивает, опустив голову, и мне остается только принять свою неудачу, понимающе качнуть головой и отвернуться.
- Ну, я… Марго извини, но в это вообще трудно поверить.
- Понятно. Ну, ладно не веришь, я тебе докажу.
Надо только успокоиться, сосредоточиться и немного подумать как. Андрей вкрадчиво протестует:
- Не надо никому ни чего доказывать.
Он что, считает меня сумасшедшей? Резко поворачиваюсь лицом к лицу, повышая голос:
- Почему-у-у?
Голос его тих:
- Потому…. Потому, что я все понял.
Куда уж яснее – ничему не поверил, но все про меня понял. Положив больную ногу на здоровую, подаюсь к нему, требуя сказать все до конца:
- Что ты понял?
Он отводит глаза:
- Маргарит… Ты умная женщина.
Наконец, ловлю его взгляд. Мы смотрим, друг на друга, и я жду, какой вердикт он вынесет после второго круга моих разъяснений. Но песня остается прежней:
- Что бы сказать мужчине «нет», существует много разных других способов.
Растопырив пальцы, он нетерпеливо постукивает ими по столу… Опять двадцать пять. На колу мочало, начинай сначала. Если бы я хотела сказать «нет», я бы это уже сказала двадцать пять раз.
Остается лишь тяжело вздохнуть - его зацикленность на сексе, и нежелание рассмотреть другие варианты, порождают желание выругаться в довольно грубой постельной форме. Стараюсь быть терпеливой и не сорваться снова в истерику:
- Андрей я понимаю, что в это очень, в это очень сложно поверить. Я бы сама не поверила.
Только теперь до меня доходят все последствия моего признания и такой вот его реакции. Теперь на кону не столько любовь или нелюбовь, сколько дальнейшая моя жизнь – может быть свобода, работа, квартира. Немного успокоившись, внимательно гляжу на него:
- Можно одну маленькую просьбу?
- Ну, конечно.
- Андрей, пожалуйста, никого не надо посвящать в наш разговор, ладно?
- Ну, это само собой.
Одних обещаний мне мало, я ими от Калугина уже накушалась. Подавшись вперед всем телом, настаиваю:
- Андрей, никого - это значит ни-ко-го!
Он грустно на меня смотрит и раздельно повторяет:
- Я..., тебе… Уже…, сказал.
Блин, слышала я и это уже сто раз. Мне нужно быть уверенной на сто процентов! С клятвой на крови, если это возможно! Неотрывно гляжу в глаза Калугину:
- Поклянись!
В его глазах упрек:
- Маргарит.
Интересно, с какой стати? Недоволен недоверием к себе, или тем, что уже потом не отвертеться? Слезы продолжают закипать в моих глазах, и я повышаю голос:
- Андрей, поклянись, что никто не узнает о нашем разговоре!
- Хорошо, хорошо…
Он стирает слезинки с моих щек и добавляет:
- Я клянусь. Ну, теперь ты мне веришь?
Чувствую облегчение – все, что давило на меня последний месяц, нашло разрядку. И я уверена – Андрей сдержит свое слово, даже если в понедельник в редакции сделает вид, что мы незнакомы.
- Теперь, верю.
Он опускает глаза:
- Ну и…, славно.
Вздохнув, он начинает подниматься:
- Ладно! Я, пожалуй, пойду. Ты отдыхай.
Торопится сбежать… Уж не знаю, что у него в сухом остатке осталось - сказочная дура, придумавшая, как динамить мужиков или сумасшедшая шизофриничка с магическими закидонами… Обреченно киваю, уставившись в пол мокрыми глазами:
- Даже не поцелуешь?
Он усаживается назад и, помедлив пару секунд, тянется приложить ладонь к моей щеке, чтобы повернуть голову к себе и, склонившись, поцеловать возле рта. Не в губы… Грустно усмехаюсь – вот и вся любовь. Он встает:
- Отдыхай! День сложный был, суматошный… Пойду, я.
Чувствую, как новая слезинка скатывается вниз к подбородку. Взяв куртку, лежащую в углу дивана, он не глядя, кидает в воздух:
- Пока!
Тихо роняю:
- Пока…
Его шаги в прихожей замирают, и я оглядываюсь, не пряча заплаканные глаза и мокрый нос. Последний взгляд… В его лице нет ни любви, ни сожаления. Непонимание и жалость. Сердце тоскливо сжимается от ощущения - Андрей уходит навсегда… Дверь хлопает, отрезая наше будущее.
Закинув руки за голову и откинувшись на спинку дивана, я уже не пытаюсь сдержать хлынувших слез – все кончено. Снова сажусь прямо, ведя головой из стороны в сторону в желании вырваться из той безнадеги, что опутывает меня как коконом - все кончено и мне теперь с этим жить…
***
Слезы приносят успокоение. Потихоньку начинаю двигаться и перемещаться по квартире – сначала иду в прихожую бросить кроссовки в угол и влезть в шлепанцы, потом ковыляю на кухню, к холодильнику – достать бутылку воды и запить горе. В дверном замке скрежещет ключ и на пороге появляется Сомова, видимо разрулившая свои срочные ночные дела. Кое-как, шаг за шагом, тащусь с кухни назад в гостиную, останавливаясь и делая глотки прямо из горлышка бутылки. Анюта сразу начинает хлопотать:
- Марго, ты чего это делаешь, ты с ума сошла? Зачем ты встала?
Покосившись на подругу, допиваю, а потом ковыляю дальше:
- Я пить хочу.
Сомова укоризненно качает головой:
- А твой Андрей тебе стакан воды уже не может принести?
Был мой, да весь вышел. В прямом и переносном смысле:
- Он ушел.
- Как ушел?
Дурацкий вопрос. Остановившись возле дивана, снова отпиваю. Как, как…
- Ногами.
Плюхнувшись на диван, стараюсь не сгибать ногу в колене, но все равно отдается болью, заставляет сморщиться, и подавиться водой.
- А что случилось, Марго?
Даже не знаю, стоит ли Аньке все рассказывать. Начнет кудахтать и нотации читать «я предупреждала», «я предупреждала». Отведя глаза в сторону, молчу, решая, продолжать или нет.
- Марго, ну я, кажется, к тебе обращаюсь.
Случилось… Но что именно и какие будут последствия я и сама с трудом представляю. Кладу поврежденную ногу на столик перед диваном, потом, встряхнув головой, отбрасывает волосы за спину. Сомова уже психует:
- Да что случилось-то?
Сказать все равно придется, больше ведь некому. К тому же Андрей наверняка захочет поговорить с Анютой и ей нужно быть готовой к его вопросам. Даже если это будут вопросы по психиатрии. Смотрю на Аню, а потом, со вздохом признаюсь, запинаясь на каждом слове:
- Я… Ему сказала… Что я Гоша.
Сомова чуть не подпрыгивает, подаваясь вперед:
- Что-о-о? Хэ...
Она усаживается сбоку от меня, на придиванный модуль и не сводит глаз:
- Что ты ему сказала?
Поздно пить боржоми, если почки отвалились. Поведя головой из стороны в сторону, твердо произношу:
- Что я - Игорь Ребров.
Сомова открыв широко глаза и рот, изображает недоуменный смех:
- Хэ… Ха
Да ведь все к этому шло, и я предупреждала, что сделаю это. И скажу до того, как вы с Калугой, затолкаете меня в постель.
- Ань, я не могу его больше обманывать, все! Понимаешь, не могу.
Анюта продолжает растерянно хмыкать и пожимать плечами:
- Хэ... И как он отреагировал?
Теперь-то я понимаю, что ожидаемо и, по-другому, быть не могло – кто же захочет оставаться со сбрендившей бабой? Отвернувшись, делаю еще глоток из бутылки:
- Как…
Анюта качает головой и пожимает плечами:
- Ты сошла с ума!
Надо же, какой синхронный диагноз – им есть о чем поговорить. С грустной улыбкой закручиваю крышечку и тянусь отставить бутылку в сторону, на стол рядом с ногой:
- Ты знаешь, он наверно тоже так подумал.
Неверное движение заставляет поморщиться и слегка застонать:
- М-м-м.
Сомова качает головой:
- Не надо было этого делать.
Я и так, тянула, сколько могла:
- Нет, надо было. Мне, по крайней мере, хоть легче стало.
- И что теперь?
Хороший вопрос. Сижу, задумчиво уставившись в пространство. Все что угодно может быть – от самого хорошего, до самого плохого:
- Откуда я знаю, что теперь. Пусть переварит эту информацию, а там дальше будет видно.
Сомова качает головой:
- Марго, я боюсь, ты совершила очень серьезную ошибку.
Я сама этого ужасно боюсь, но теперь уже ничего не исправишь. Поднимаю глаза вверх:
- Сомова, хватит ныть, а? Самой тошно.
Морщась, наклоняюсь вперед и, сморщившись, тянусь снять шлепку с больной ноги. Конечно, без стона не обходится:
- М-м-м…
Анька продолжает нагнетать:
- Да-а… Что же будет?
По крайней мере, в самое ближайшее время я иду спать, если удастся, конечно. Слава богу, впереди выходные - можно отлежаться, отходится, отоспаться и спокойно все обдумать.