День за днем. Эпизод 4

Совместное посещение автоцентра преподносит нам сюрприз - нет, машину мы не купили, хотя Сомова и одобрила мой выбор, зато позвонил, а потом и подъехал Анькин Генка с занятным гаджетом – парашютным шлемом с креплением для видеокамеры. Конечно, загораемся опробовать, а потом Анька признается, что дома меня ждут гости, праздник и будет возможность с помощью вот этой штуки все заснять, не занимая рук и не отвлекаясь от поздравлений. То, что у нас сегодня сабантуй и меня придут массово поздравлять, настолько воодушевляет, что я эту прелесть беру с собой без разговоров. На Ломоносовский приезжаем позже шести, когда на улице уже темнеет – шесть часов в октябре, это не то, что летом. Внизу, у подъезда, Анюта звонит Тимуру предупредить, что мы поднимаемся. Еще в лифте начинаю готовиться и прилаживать на голову агрегат. Так что, когда выходим из кабины и заворачиваем к своей лестничной площадке, на моей голове высится голубая башня с торчащей сбоку камерой. Сомова торопит: - Пошли, пошли! На ходу поправляю и включаю аппаратуру. Вся затея мне, теперь кажется, немного детской и я нервничаю, опасаясь выглядеть нелепой дурищей. Обрисовываю пальцем в воздухе перед своей физиономией: - Капец! Ань, а не сильно по-дебильному? Мы останавливаемся у двери и Анька, уже сердясь на мою мнительность, мученически поднимает глаза к потолку, а потом набрасывается с упреками: - Да нормально это смотрится. Ну что, ты? Тронув шлем пальцами сбоку, сзади, проверяю, прочно ли он сидит, и опять высказываю сомнения: - А не проще взять обычную камеру и все? Анюта повторяет, успокаивая мои страхи: - Ну, обычную камеру надо в руке держать. А ты что, хочешь оператором быть у себя на дне рождения или праздновать его? Праздновать, конечно. Но все равно опасаюсь насмешек и сокрушенно ною, выдвигая последний аргумент: - Ну все, хана моей прическе. Сомова хмыкает: - Да сделаем мы тебе новую прическу, чего ты разнылась то? Снова дотрагиваюсь до шлема - все-таки, он тяжелый и норовит съехать вбок. - Ты, главное, помни, что это день рождения Гоши и снимаем мы его для Гоши. Сто раз уже это повторила. С самого утра, между прочим. Цокнув языком, огрызаюсь: - Да, помню я! - Ну, ладно. Подняв руку, тыкаю пальцем в кинокамеру, подставляя ее Сомовой для осмотра: - Включила? Анька трогает кинокамеру, проверяя и разглядывая светящиеся указатели: - Да, все работает… Так, все! Соберись и пошли. Она открывает незапертую дверь в квартиру и пропускает меня внутрь. Прохожу в прихожую с широкой улыбкой до ушей. Сомова за спиной кричит, заглушая музыкальные ритмы: - А вот и мы! Нас встречают дружные вопли: - О-о-о! - Сюрприз! Все уже с бокалами - Тимур, Валик, Зима, Эльвира, Галя, Наумыч, Люся с Колей… А больше никого и не надо… Калугин не пришел, ну это его дело! Если для Гоши, то здесь все основные друзья-коллеги, не считая Пчелкина, конечно. Антон сразу берет инициативу в свои руки, обращаясь к народу, подпевая и словно дирижируя: - Давайте! С днем рождения тебя-я-я, с днем рождения тебя-я-я… Все меня обступают и подхватывают: - С днем рождения Гоша! С днем рождения тебя-я-я…. О-о-о! Звенят бокалы, соединяясь, Люся визжит, и я благодарно киваю: - Спасибо, спасибо братцы, я думаю, Игорю будет очень приятно. Любимова лезет вперед: - Гоша, гхм… Гоша мы пьем за тебя! Здоровья твоему папе. Она оглядывается на остальных и те поддерживают, смеясь и поднимая бокалы вверх. Валик занимает Галино место: - Да, Гоша, с днем рождения тебя. Все пьем за Гошу! Звучит дружное: - Ура-а-а! Пока чокаются и пьют, я, продолжая стоять на пороге прихожей, сложив руки на животе и прижимая к себе пальто, тихонько шепчу Анюте: - Давно они нас ждут-то? - Не волнуйся запасов алкоголя и закусок хватит до ночи. - Спасибо тебе! Подошедший Зимовский прерывает наш разговор, предупреждающе подняв вверх руку: - Я извиняюсь, что я вклиниваюсь. Он показывает пальцем на камеру: - Я хотел бы пообщаться с другом. Можно? Анюта пожимает плечами: - Конечно. Зима снова тычет пальцем: - А он это точно увидит? Я молчу, и Анька продолжает светскую беседу: - Так, обязательно, мы же завтра по интернету передадим уже! Антон облизывается и неуверенно просит: - Угу. А можно я поговорил бы с ним, как будто вас здесь нет? Прищурившись, он качает нетрезвой головой: - У нас тут будет чисто мужской разговор. Сомова переминается с ноги на ногу: - А, ну, конечно, испаряюсь. - Отлично. Виновато хмыкнув, она отходит в сторону, оставляя меня один на один с моим врагом и Гошиным другом. Интересно, что он будет блеять Игорю в мой адрес! Фыркаю: - Ну, а я в принципе испариться не могу. - Ну, а ты уйди в нирвану, минуты на две. Ладно, я сегодня добрая. Тем более что Игорю со своими друзьями действительно было здорово! Так что, усмехаюсь: - Хорошо, я попробую. Антон снова поглядывает на камеру и тычет пальцем: - А он уже пишет? - Он всегда пишет. - Ясно. Так, слушай, башкой не верти! Гош… Зима поднимает бокал: - А…, привет... Галя втихаря, смеясь, сзади подставляет ему фонтанчик блесток вместо рожек. Занятная будет картинка. Антон прочувственно начинает: - Знаешь, очень плохо без тебя, если честно. Я надеюсь у тебя все нормально, но …, знаешь, бывают такие моменты, что даже не с кем посоветоваться… Вот тупо не с кем и все, понимаешь? Он жалуется Гоше, и я смотрю на него со смесью жалости и презрения. Хоть сто раз советуйся, но Игорь бы тебе точно не посоветовал всей той подлянки, что я испытала от тебя за эти полгода. - Ты там короче, старик, разгребайся и возвращайся к нам. Ты нам, очень нужен. Он тычет себя в грудь: - Я тебя очень жду! Так что, старик за тебя! Будь! Зимовский тянет свой стакан к камере, чокается с ней и потом прикладывается, выпивая виски до дна. Валик, топчущийся рядом, оттесняет его, занимая место: - Все, все, все! Давай. Зима, подняв вверх стакан «no pasaran», послушно отступает, занимая место у Валентина за спиной и положив руку ему на плечо. Кривошеин уже хорошо успел нагрузиться и больше пытается управиться с кашей в голове, чем сказать что-то внятное: - Слушай, Гош, ты, конечно, мой главный редактор, но я тебе так скажу – ты порядочная свинья! С усмешкой удивленно поджимаю губы - вот так комплимент. У Наумыча лицо вдруг становится испуганно - недоумевающим, видимо принимает слова Кривошеина за чистую монету. Тот продолжает: - Взял, свалил, оставил тут нас всех одних… Как бы кто сейчас не ругал Игоря, все равно повернет в хорошую сторону – ну, любят его и это не изменить. - И давай так – или нас с собой в Австралию или come back. Он ржет своей шутке, потом поднимает бокал: - Игорь Семенович, я пью за тебя, друг мой! Давай. Теперь наступает очередь шефа, и он выступает вперед, оказываясь лицом к лицу. У него такой забавно-трогательный вид, что я невольно улыбаюсь, высунув язычок. И вообще - подвыпивший редакционный народ донельзя добр и благожелателен и это приятно. Егоров таращится в камеру: - Гоша! Игорек... Дорогой мой, Игорек! Здоровья, конечно тебе, всем твоим… Семье, отцу, близким… Всем! Вот. А все остальное - это фигня, все остальное мы купим, Игорек. Do you understand me? Ха-ха-ха! Он стучит себя в грудь: - Гош, с меня ответственность - тебе подарок, потому что твой подарок, который ты сделал для нашего издательства… Переполняемый чувствами, шеф таращит глаза, пожимает плечами и из него выскакивают лишь какие-то междометия: - Ау…, о-о-о… Оно такого дорогого стоит, Игорек, ты знаешь... Он смотрит в камеру, а тычет рукой в меня: - Это я, вот, о твоей двоюродной сестре, о кузине говорю! Голос шефа срывается: - Ребровы вы все, вот уникальны, да! Наумыч кивает и тоже тянется чокнуться с камерой: - Давай, Гош... Ох! Сча… Не закончив фразы, сморщившись и, кажется, прослезившись, он отворачивается от меня и пытается уйти в сторону, за спины к столу, утирая глаза. Зимовский кидается за ним: - Вискарика, Борис Наумыч! Смотрю им вслед – впору и мне слезу пустить при таких эмоциях, а потом мы все двигаемся к столу - пора поднять наши с Анькой бокалы, и послушать тосты. Стол действительно удался – его раздвинули вширь и заставили едой и выпивкой. Горят свечи в металлических стаканчиках. Ютятся тарелки с канапе и тарталетками, есть бутерброды с сыром, с колбасой, с красной икрой и красной рыбой – глаза разбегаются. Вино на любой вкус – красное и белое. На отдельной подставке за диваном у стены корзина с фруктами – яблоки, ананас, шампанское в ведерке. На подоконнике тоже все занято - вазы с розами, бордо и чайными, поднос с чистыми бокалами, горки конфет. В общем, праздник начинается! *** После первого подхода к столу, народ разбредается по квартире передохнуть. Вижу, как Валик с Антоном заходят ко мне в спальню, и, прихватив свой бокал, тоже иду туда. На подходе слышу их довольные голоса: - О, узнаешь? - А как же! Легендарный сексодром. Зима многозначительно хмыкает: - Э-э-эх… Да, только походу он сейчас простаивает. - С чего ты взял? - Чувствую. Правильно, чувствуешь. Когда заглядываю внутрь, вижу Зимовского, разлегшегося на спине поперек кровати и раскинув руки, а Валик стоит рядом, поцеживая вискарь из стакана. - А можно к вам? Валик великодушен: - Ну, естественно, ты же у себя дома. Зато Зима, нехотя поднимаясь, не может не кинуть камешек в мой огород: - Ну, если быть более точным, то у Гоши дома. Отпиваю вина, и оставляю бокал на тумбочке. Зима вдруг оживает: - О, кстати, Валентин, а давай скажем дуэтом нашему старому боевому товарищу! - Да, да, давай. Это можно, запечатлим для истории. Сделав губы гузкой, тяну руку к камере нажать рычажок. Зима приобнимает Валика за плечо и поднимает стакан: - Гоша, еще раз привет. Опустив голову вниз, он задумывается. - Э-э-э… Мы тут с юношей решили пройти по местам боевой славы. Антон оглядывается на постель. Начало мне нравится, и я смеюсь, высунув кончик языка и предвкушая наши хулиганские воспоминания. Зима показывает стаканом на сексодром: - Узнаешь апартаменты, а? Положив локоть на тумбу для белья, а другую руку уперев в бок, уже откровенно улыбаюсь во весь рот. - Помнишь сколько народу прошло через этот полигон? Ну, именно через этот не так уж и много, если учесть что дом ввели в строй в две тысяча шестом году, а сейчас две тысячи девятый. Валик пьяно влезает: - А сколько тут народу полегло?! Зимовский заливается смехом, и мы присоединяемся к хихиканью. Кривошеин поднимает палец: - О, стоп, у меня созрел тост! Зима кивает: - Давай сразу, а то перезреет. - Так, сейчас… Он привычно дышит в ладошку, собирая нетрезвые мысли в кучку: - Гоша, возвращайся, тебя ждет поле брани! Мужики ржут, и я тоже усмехаюсь. Антон тянется чокнутся бокалом с камерой: - Давай, сдвинем. Валик тоже стучит стеклом по объективу: - Слушай, а помнишь ту мулатку? - М-м-м… Он скалит зубы: - Я эту пантеру на всю жизнь запомнил. Антоха прищуривается в камеру: - Не, не, а по мне вот так больше…, трио китаянок зашло! Ага, помню я и вашу пантеру, и китаянок – с довольной улыбкой киваю. Кривошеин переспрашивает: - Каких китаянок? Зима удивленно на него смотрит: - Ну, ты чего юноша, у тебя что, склероз что ли? Потом почти залезает мордой в объектив: - Из «Дружбы народов», да Гош? Ну, да, студентки из РУДН, помню. Потом Антон снова наседает на Кривошеина: - Ну, ты что, не помнишь? - Не-а. - Ну, ты чего… А-а-а, тебя же не было. Его же не было, точно! Ржу, открыв рот - да уж, китайский фейерверк. У Антохи аж глаза загораются: - Слушай, рассказываю, короче - они тут тако-о-ой инь - янь устроили. Одна вон там, на тумбочке…. Я в такт его словам киваю - там, там. Зима ведет бокалом в угол: - Вторая прямо на полу! Киваю еще раз, и Валик кисло косится на меня: - Подожди, а может при Марго не стоит? Зимовский замолкает с открытым ртом, словно наткнувшись на преграду, и смотрит на меня. Приходится понимающе вытянуть физиономию - надо держаться в рамках, хотя меня такими подробностями не удивишь – сам участвовал и на тумбочке, и на этом самом полу. Антон смущенно соглашается: - Да, действительно. Пардон, увлекся. Прерывать на самом интересном месте историю не хочется и я, подбадриваю: - М-м-м…, ничего, ничего, продолжайте, я все равно в курсе. - Ой, да ладно? Такое не забывается, в курсе и в мельчайших подробностях: - Что, да ладно? Забыл, как ты на шкаф за своими труселями лазил? Валик сгибается от смеха, а Антон, опешив, задирает брови вверх, а потом, растерянно, дает Кривошеину подзатыльник: -Чего, ты ржешь? Сам тоже смеюсь – те китайские затейницы поразили тогда наше воображение напрочь, мы их потом даже пытались разыскать и повторить, но не получилось. Антоха все никак не может прийти в себя: - А откуда такие подробности? Я тоже гогочу. - Да Гоша был в настроении, рассказал, хэ. Зима удивленно качает головой: - Да, у вас с братом действительно доверительные отношения. - А ты как думал? Брат он и в Австралии брат. Ладно, не буду их смущать – развернувшись, выхожу из спальни, слыша в спину голос Зимовского: - Arividerchi *** Веселье продолжается, и мы начинаем второй подход к пиршественному столу. Сплотившись в уголочке в дамское трио с Эльвирой и Галиной, пьем с девочками вино и болтаем о пустяках, вспоминая Игоря. Тимур разносит бутерброды на тарелке, подходит и к нам – у него там и с красной икрой и с черной, не знаю, откуда уж он ее взял. Но предлагает ту, что подешевле: - Берите, с красной икрой. А почему не с черной? Может искусственная? Мокрицкая тоже цепляется к его словам: - О, благодарю, но вообще-то к белому вину рекомендуется подавать белую рыбу. Тимур не слишком любезен: - Подает Сафин, а я предлагаю. Милый обмен уколами прерывает входной звонок, и я оживаю, спеша покинуть бабскую компанию: - О! Еще народ! Круто. Не глядя в домофон, распахиваю дверь и обнаруживаю на пороге Калугина. Все-таки, пришел. Он неуверенно смотрит на меня: - Э, можно? Отступаю, делая шаг назад: - Проходи. - Спасибо. Андрей заходит внутрь и, обернувшись, прикрывает за собой дверь. Разворачиваюсь в обратный путь, на ходу прикладываясь к бокалу, который держу в руке. В спину слышится: - Привет. Не оглядываясь, продолжаю неторопливую поступь: - Да, виделись, в принципе. Я не очень себя уютно чувствую, напряженно – с одной стороны, сказала не подходить, облаяла сегодня на работе незаслуженно, но с другой-то стороны он же к Гоше пришел, а не ко мне. Не спеша продвигаюсь к кухне, а там, остановившись и подсунув под попу руку, приваливаюсь спиной к стенке. Калугин останавливается прямо передо мной и с усмешкой глядит на шлем: - Ух, ты! Это что такое? Да, пора бы уже избавляться - снимать уже нечего, а я все хожу в нем как дура. Смущенно усмехаюсь: - Да так, ерунда, ноу-хау. - А-а-а… То есть? - Снимаем день рождения Гоши, потом пошлем по интернету. - А-а-а, круто… А чего, обычной камерой нельзя было? Типа, сострил. Мне слышится в голосе насмешка, и я не пропускаю наезд, возмущенно взвиваясь - широко раскрыв глаза, изображаю изумление своей недогадливостью: - И как это мы не додумались, а? С обычной камерой, Андрюша, вообще-то руки заняты, а я наверно ведь тоже повеселиться хочу? - А, ну да, оригинально. - Я тоже так думаю. Напряжение между нами не стихает, и я снова прикладываюсь к бокалу, отпивая вина. Калугин вдруг интересуется: - То есть, все это он увидит, да? - Можешь считать, что уже видит. Показываю бокалом на камеру: - Ты, кстати, не хочешь ему пару слов сказать? Андрей кивает: - Да, конечно! Он на секунду задумывается, отведя глаза в сторону: - Э-э-э… Игорь, поздравляю тебя с днем рождения. Желаю тебе, конечно, чтобы твой отец, как можно скорее поправился. С серьезным видом слушаю, но все это как-то дежурно и неинтересно. - Ну и чтобы ты не хворал, вот. Все, речь закончилась? Не густо. Так же дежурно улыбаюсь в ответ и отворачиваюсь, отрываясь от стенки, чтобы вернуться к гостям. Но Калугин вдруг добавляет: - И еще хочу сказать, что... Все с той же искусственной улыбкой, снова поворачиваюсь к Андрею. - Я очень…, очень люблю твою двоюродную сестру. Радостная гримаса исчезает, сменяясь сжатыми зубами - эту бесконечную песню полуженатого акына я уже слышала, только она к дуэту не располагает. И не надо испрашивать разрешения у Игоря, действовать надо! Обрываю текст, протестующее взмахнув рукой: - Так, все, достаточно! Андрей упирается рукой в стену, перегораживая проход и не давая уйти: - И хочу, чтобы ты об этом знал. Мы стоим вплотную лицом к лицу, и я повторяю уже жестче: - Так, хватит, я сказала! Андрей опускает руку, продолжая удерживать меня за локоть: - Хочешь, я сейчас тебя здесь при всех поцелую? Если бы тут была Наташа, может быть и да, но здесь ее нет и разводить сплетни, которые ничем не закончатся, кроме помоев на мою голову, в том числе и от Егорова, совершенно не хочется. - Еще чего! Калугин отпускает меня. - Хорошо, что мне сделать, чтобы доказать? Четко выговариваю, могу даже по слогам: - Ты прекрасно знаешь, что надо сделать! - Марго, я тебе клянусь, я это сделаю. Месяц уже слышу: - Не надо клясться, просто сделай и все. Прохожу мимо, не тормозя, в гостиную к жующему народу и присоединяюсь к кишкоблудству -тянусь через стол чокнутся бокалами с сидящей на диване Людмилой, потом цепляю нарезку с одной-другой тарелки и отправляю в рот, усиленно работая челюстями. Следом за мной к столу проходит и Калугин, вместе с Пчелкиным. Праздник продолжается – воздушные шарики, музыка, смех и шутки – все, как полагается. Народ то кучкуется в спитые сообщества, поднимая бокалы за Гошу, за «МЖ», за всех нас, то разбиваясь на пары или уединяясь – замечаю, как Любимова с Кривошеиным шушукаются на кухне, и Наумыч флиртует с Аней, за креслом, возле ваз с розами. Когда Егоров от нее отходит, выхожу из-за шариков и спешу занять освободившееся место, на ходу стаскивая шлем с камерой – ох, как же башка устала от этой штуки. Почесывая вспотевшую голову, со вздохом присаживаюсь возле подруги на широкую спинку кресла. Анька, нагнувшись в мою сторону, интересуется: - Ну, как ты? Cлегка потягиваясь, чтобы дать отдохнуть подуставшему туловищу, обозреваю частично опустевший стол и разбредшихся по квартире гостей: - Да не, нормально. Все бы хорошо, даже банкет и поздравления, только я здесь не пришей кобыле хвост. О чем и напомнил пришедший Калуга. Только Сомик совершенно не причем к моей хандре, подруга вон какую работу провела! Встрепенувшись от этой мысли, бросаю на Аньку благодарный взгляд: - Кстати, Анют, спасибо тебе большое за все. Сомова, что-то жуя, отворачивается поставить бокал на стол и взять салфетку, чтобы промокнуть губы: - Да, ерунда. Вздыхаю от пришедшей грустной мысли, что это может быть последний день рождения с поздравлениями Гоше, и Анька хмурится: - А ты чего такая мутная-то? Мне действительно уже невесело, но я упрямо мотаю головой: - Ничего я не мутная. Все очень даже супер! - Да ладно, я же вижу. Она снова вытирает губы салфеткой, и откладывает испачканную в сторону, чтобы взять другую. С унылым видом лишь цокаю губами: - Ань. - Ну? Анюта продолжает елозить салфеткой, прикрывая рот, и я, поморщившись, отвожу взгляд: пью, шучу, веселюсь, гуляю – и все как не у себя, все, как на чужом празднике. - У меня такое ощущение, что это не день рождения, а прощальный вечер. Сомова протестует поддатым тоном и мотая головой: - Какой прощальный вечер? Ну, что ты говоришь такое! - Прощальный вечер, с Игорем Ребровым. - О-о-о… Слушай, я знаю, что нам надо, Подожди, подожди…. Продолжаю разглядывать развлекающий себя пьюще - жующий народ, а на душе все муторней. За спиной слышится звон стекла и бульканье: - Нам надо срочно выпить, на-ка. Сомова нюхает напиток:: - Оно. Оглянувшись на подругу, забираю у нее из рук бокал с воткнутым елочным фонтанчиком и коктейльной трубочкой, и опять отворачиваюсь. Сомова поднимает тост: - Ну, давай! - Я так понимаю за Гошу? Анюта зависает, уперев руку в бок, а потом не слишком трезвым голосом поправляет: - Почему за Гошу? За тебя! За меня… Полгода прошло и никакого просвета, что хоть что-то изменится, что Игорь Ребров вернется... И я с каждым днем все ближе к тому, чтобы забыть себя… Забить на себя и быть с Андреем. Вот тогда уже точно что-то менять будет поздно. - Ань. - Ну, что? В моем голосе вопрос: - А ведь назад пути нет? - Ну, я, поэтому, и говорю - за тебя! Походу Анька тоже потеряла надежду. Мы чокаемся и я, вытащив блестящий дождик, подношу бокал к губам, немного отпивая за Марго, потом приходит мысль, что за себя нужно пить до дна, по любому. Так что допиваю. Рядом сияет торшер с привязанными шариками, горит бра на стене, свечи на полках, гирлянды фонариков под потолком. А вот на столике уже пустовать - закуски исчезли и остались только полупустые бутылки. На диване воркуют Людмила с Колей, прочий народ тоже скучает – Любимова с Мокрицкой о чем-то шепчутся, Зимовский трендит по телефону на кухне, Валик с Тимуром и Калугиным вообще исчезли с обозримого горизонта. Сомова ловит мой взгляд и, покачиваясь, отходит, направляясь в сторону Антона: - Я пойду за тортом. Андрей через несколько минут объявляется, а потом с полным бокалом шампанского подходит ко мне, не позволяя грустить в одиночестве. Да и Валик тоже материализуется, чтобы тут же утащить Любимову за диван шушукаться. Ничего друг другу с Калугиным сказать не успеваем – Анюта возвращается с тортом, утыканном горящими свечками, и народ, при виде такой картины, радостно вопит. - У-у-у! Зимовский, который спешит в гостиную вслед за Анькой, кричит: - Марго, врубай камеру! Сомова уже заплетающимся языком командует: - Ну, давайте споем еще разочек. Надевать еще раз на голову эту бандуру неохота – я просто включаю камеру и держу агрегат обеими руками, направляя на торт. Настроение подскакивает вверх сразу на десяток градусов, и я со смехом присоединяюсь к песнопениям: - C днем рождения тебя, с днем рождения тебя, с днем рождения Гоша, с днем рождения тебя! Стараюсь поднять шлем повыше, чтобы охватить большую картинку. Все снова хохочут, а я, как полномочный представитель Игоря, старательно задуваю свечки на торте. Егоров кричит: - Гоша дорогой, с днем рождения тебя! И новый дружный вопль: - У-у-у…Ура-а-а! Обвожу шлемом в поднятых руках ближайший народ, торт, стол. Здорово! Довольная до пузырей новым всплеском поздравлений и восторгов, высунув язычок от старания, пытаюсь захватить в картинку даже тех, кто скучковался за диваном, а не только сидит на нем. Зима вдруг начинает махать рукой у себя перед сморщенным носом: - А дым от свечек, какой едкий! Аня, переставляя торт на стол, ворчит: - Если бы ты еще не курил... - А где нож? Помешивая трубочкой свой коктейль, с удовольствием наблюдаю за всем этим бедламом – люблю компании, что тут поделать. Ко мне присоединяются Наумыч с Аней, Тимур, Андрей – о чем-то шутят, хохочут, что-то вспоминают, и я присоединяюсь к их беззаботному трепу. Только когда Антон вдруг наезжает на Галю, повышая голос, переключаюсь и прерываю их разговор, осаживая страсти: - Зимовский, хватит уже…. И все сводится к шутке – уж кто-кто, а Зима знает как себя вести в компании, да еще в присутствии начальства. *** После чая с тортом, вечер на всех парах катится к завершению, и народ начинает собираться, подтягиваясь к прихожей – попрощавшись, там уже копошатся Валик, Галя, Антон. Сомова с Тимуром вообще уже уехали на радио. В гостиной на диване остаются только Людмила и засыпающий нагрузившийся Николай, пристроивший голову на коленях секретарши. Мы с Наумычем тихонько подкрадываемся к парочке с обратной стороны дивана. Андрей тоже присоединяется, встав рядом со мной. Люся нас не замечает и тихонько канючит, призывая курьера очнуться: - Коль, давай, вставай уже хватит. - Н-н-н…, у меня сегодня выходной. Беззвучно прыскаю от хохота, прикрыв рот ладошкой – ну, хорош, это он у меня ночевать собрался? Егоров, склонившись через спинку дивана над поверженным Николаем, гаркает: - Выходной отменяется! Он дергает Колю за плечо, заставляя подскочить: - Ну-ка, марш на работу! Пчелкин ошалело крутит головой: - Что?… О!…Тьфу. . Егоров, выпрямившись, патетически взмахивает рукой: - Так, Николай, плюйтесь в своей квартире! Пока мы так развлекаемся, гости покидают мою жилплощадь - Зима с Эльвирой выходят за дверь, Галя в прихожей помогает пьяненькому Валику надеть пиджак. Людмила встает сама и тащит за собой Пчелкина, подталкивая его в сторону выхода – тоже хотят уйти. Ну, а наше трио, с веселящимся и покачивающимся шефом кружит потихоньку вокруг дивана, тоже перемещаясь к прихожей. Егоров, продолжая смеяться, оглядывает поле оставленной банкетной брани: - Ха-ха-ха… Ну, все… Было очень замечательно, я сейчас быстренько все уберу… Это он вместо Анюты предлагает свои услуги? Ну, уж нет, Сомова вернется, тогда и наведем порядок. - Нет, нет, нет, это мы сами! Нет, мы сами, Борис Наумыч. Соединив ладони рупором, кричу всем, кто еще не успел смыться: - Всем спасибо! Ог-г-громное… Все было пр-р-росто супер… Пьяненький Валик вырывается из объятий Любимовой и тащится из прихожей к нам, что-то добавить на прощание: - Не, не, нет... Это вам спасибо! Прием был роскошный. Галина, обхватив Кривошеина за шею, пытается утащить своего кавалера назад к открытой двери и это легко ей удается. Кричу вслед: - И за подарки grand mersi-i-i. Гоше будет очень приятно. Надарили кучу всего - электробритву, рубашки, галстуки…. Жаль, что все это ему теперь ни к чему. Совсем осоловевший Егоров, плетется к выходу, и я смотрю ему вслед. Неожиданно чувствую чью-то хватку на своем локте, и это заставляет меня обернуться. Калугин! Улыбка сползает с моего лица – если он хочет продолжить свои стенания, насчет Наташи, то не надо - не сегодня и не здесь: - Так, Андрей, хватит. Не хочу портить праздничное настроение - опять ведь потом не усну. Калугин отвечает тихо, приблизив свое лицо почти вплотную к моему: - Чего хватит? Подожди, пожалуйста. - Да, чего ждать? Новых обещаний? Новых упреков, что я бесчувственная и черствая? Оглядываюсь в сторону прихожей, где еще маячит спина шефа: - Борис Наумыч, вы вот тут зятя забыли! Указываю на Калугина пальцем. Егоров со свисающим с плеча пиджаком возвращается к нам, тараща удивленно глаза: - Андрюшка, ну-ка, быстренько давай… Быстренько, быстренько. Он пропускает Калугина перед собой к выходу: - Я уже такси заказал. Андрей в дверях обернувшись, бурчит: - Угу, спасибо. Наумыч посылает мне воздушный поцелуй: - Марго. Ну а я, подняв обе руки вверх, машу ими, изображая веселый смех, с которым провожаю последних гостей. Тянусь взяться за ручку и закрыть дверь, хотя за порогом продолжает стоять Калугин и страдальчески смотреть на меня. Завтра, все завтра! Еще раз взмахнув рукой захлопываю дверь у него перед носом. Ну вот, можно облегченно вздохнуть – все прошло на ура, все получилось, все довольны: - Фу-у-ух… Да-а-а… И иду в гостиную – пора возвращаться к будням – одни шарики и свечки с фонариками придется убирать до утра. *** Ближе к полуночи возвращается Анюта, так что уборку завершаем вместе. Сомова остается на кухне мыть гору посуды, а я ухожу к себе, чтобы, не раздеваясь, забраться с ногами на кровать – все гудит: ноги, тело и вообще я устала, а у меня сегодня день рождения! Сижу, расслабляясь, вытянув ноги, трогая кудри и поглаживая утомленные мышцы шеи. Неожиданно в темных дверях снова появляется Анька с тарелочкой с кусочком торта и одной горящей свечкой, как и утром. И снова начинает тихонько напевать: - С днем рождения тебя, с днем рождения тебя, Улыбаюсь, уже чувствуя, что на этот раз споет подруга. - С днем рождения тебя-я-я, Аня усаживается рядом со мной на постель и завершает: - С днем рождения Маргарита, с днем рожденья тебя! И теребит меня за плечо свободной рукой. Забрав из ее рук тарелку, усмехаюсь: - Маргарита… Ты ведь меня так никогда не называла. - Ну, с завтрашнего дня буду. Или ты против? - А у меня что, есть выбор? Сомова отводит глаза, пожимая плечами: - Наверное, нет…. Дуй, давай! Поднимаю глаза к потолку, у меня только одно желание и я его, конечно, загадываю «Пусть Андрей уйдет от Егоровой!». Набираю побольше воздуха в легкие и задуваю свечку: - Ф-ф-ф. Анютка с улыбкой подается, наклоняясь ко мне: - Ну, здравствуй, Маргарита. Забрав с тарелки ложку, она отламывает кусочек торта, чтобы отправить его ко мне в рот: - На. Сомова смеется, а мне лишь остается покачать головой – надо же чего пожелала – чисто бабское желание-то: - Капец. Был мужик, стал теткой. Причем во всех смыслах. Обняв подругу рукой за шею, прижимаю лоб к ее щеке: - Анька, это ж полный капец, согласись… Сомова хватает мою руку, ослабевая захват: - Ну, вообще-то, да.