День за днем. Эпизод 4

Небольшая пробежка по комнатам и этажам особого успокоения не приносит – когда возвращаюсь, все равно не могу усидеть на месте, и меня мотает по кабинету. Как же он не может понять, что его сюсюканья с Егоровой - словно раскаленной гвоздь мне в самое сердце! Ну, невозможно, когда любишь, перенести все это, видеть все это. Как он не может понять, что я терзаю себя днем и ночью одним вопросом – «почему»? Почему, если любит, не со мной? Или не любит? Мой взгляд останавливается на телефонной трубке на столе. Позвонить и высказать все, что наболело? Тянусь за мобилой, а потом, открыв крышку, набираю номер и прикладываю телефон к уху. Но что это даст? Будем ругаться, я попрошайничать, а он юлить и оправдываться… Вздохнув, даю отбой и, захлопнув крышку, швыряю трубку на стол. Засунув руки в карманы, говорю ей: - Слишком много чести. Новая мысль приходит в голову - если слова вылетают у него из одного уха в другое, будем воздействовать на другие органы чувств. Суетливо обхожу вокруг кресла к компьютеру, бросая на ходу: - Лучше я тебе напишу! Пока я не выскажусь, пока мысли о Калугине с Наташей не оставят меня, пока я не успокоюсь – все равно никакой статьи не будет – это и ежу понятно! Да, мне надо выплеснуть все накопившееся, все болезненное, объяснить Андрею, как это сжигает меня изнутри, как убивает все чувства, кроме ревности и злости. Должен же он понять и меня, в конце концов, а не только плясать и прыгать вокруг своей выпендрежницы! Не садясь, склоняюсь над клавиатурой – моему крику души надо задать имя, только тогда это будет не сумбурный словесный поток, а целенаправленная логическая цепочка. Выстукиваю «другая женщина». Выпрямившись, задумчиво поглаживаю пальцами подбородок. Нет, не так. Если бы мы были на равных с Егоровой… Я этого не чувствую – он даже не позвонил мне вчера, наоборот, весь вечер провел с ней. Надо по-другому. Начинаю ходить вдоль окна, разгоняя скорость мыслительного процесса, заставляя мозг, сердце и душу работать в унисон. Мне вспоминается, как у нас все начиналось, как мы с Андреем шли в парке, и он нес на руках спящую Алису. А ведь к тому времени он уже целовался с Егоровой. Снова сажусь за комп, стираю «другая женщина» и дальше погружаюсь в воспоминания - когда мы безумные, признались друг другу в любви, прямо под дождем, а потом отмывались и сушились у меня дома в ванной… Воспоминания сладкие и горькие одновременно, ведь на этом все кончилось! И в ту ночь он со мной даже не попытался, хотя, как оказалось, вовсю уже спал с Наташей, и даже заделал ей ребенка. Еложу в кресле, усаживаясь по-другому и, положив локоть на поручень кресла, касаюсь пальцами лба, погружаясь в прошлое, формируя образы и фразы. Да, тогда наши губы сливались в поцелуях, наши руки ласкали друг друга… Прикрыв глаза, невольно провожу пальцем над губой, потом касаюсь виска. Как же мы тогда были счастливы и полны надежд, расставаясь утром… А уже вечером облом и полная катастрофа, и меня отодвигают в сторону, на десятую роль…Выбиваю на клавиатуре другое название «быть второй». Да это так и есть, и это отражает именно то, что мне хочется выплеснуть и донести до Андрея - я устала быть второй в его жизни, я хочу быть первой и единственной! Угрюмо надув губы, печатаю и печатаю предложение за предложением, абзац за абзацем - когда он прочтет, он все поймет. *** Столько всего накопилось, что успеваю исписать больше трех страниц, когда в кабинет заглядывает несчастная распсиховавшаяся Анюта и переключает поток моих мыслей на ее проблемы - приходится остановиться, освободить кресло и усадить в него подругу. Сама пристраиваюсь на угол стола, сцепив пальцы опущенных рук, и пытаюсь понять, что же такое произошло в кабинете шефа и что вообще заставило Сомову нагрянуть в издательство. Оказывается, приход бешеной Каролины к нам домой. Это, конечно, врагу не пожелаешь, наорать и наговорить гадостей - ее стихия. Даже не знаю, как Аньку успокоить после такого стресса. И Егоров, судя по всему, только добавил дров в огонь. Сомова мученически подводит итог своим стенаниям: - И вот знаешь, что самое страшное? Поставив локоть на стол, она погружает пальцы в свои кудряшки. - Что? - Он ведь, похоже, совершенно не собирается разводиться! Она уныло подпирает рукой голову и замолкает. Мне хочется поддержать и успокоить подругу. Я же помню, как Наумыч спасал Аньку от маньяка, и вообще вел себя как настоящий влюбленный – цветочки, моточки, и вообще частенько был баран бараном. Так что, бросаюсь протестовать: - Да, ладно, с чего ты взяла? - Ну, не знаю. По глазам поняла. - Ань, ну подожди, чего ты несешь а?! У них же все непросто, у них реально жуткий конфликт, они вообще чуть не поубивали друг друга. Он же сам говорил! Весь вечер в «Дедлайне» плакался, я помню. Сомова вдруг хмыкает, косится на меня, а потом вскакивает: - Говорил. Ну и что, что он говорил?! Она обходит вокруг меня, чтобы встать с другой стороны и озвучивает, то, что я и сама себе повторяла полчаса назад, когда выстукивала послание Калугину: - Мужики вообще много чего говорят… Только делать ни черта не делают. Молча соглашаюсь, а потом со вздохом слезаю со стола: - Не понимаю. Сомова бурчит: - Чего ты не понимаешь? Вот этого самого. - Неужели так трудно сказать: «я тебя больше не люблю». Почему все время эта фраза комом в горле встает? Аня, подняв глаза к потолку, тоже вздыхает: - О-ох… - Сказать: «Нет, я с тобой жить больше не хочу». И тогда сразу все проблемы улетучились бы! Сомова агрессивно кивает: - Угу, вот именно. Это к чему? - Что, вот именно? Анюта складывает руки на груди и отворачивается: - Да, похоже, мужики вообще не могут жить без проблем. Это точно. Достаточно посмотреть на страдающий взгляд Калугина, когда он мне повторяет «не смог…». Отвожу глаза в сторону. Над ухом раздается: - И-их … Надоело мне это все! Сомова тянется за своей сумкой и курткой в кресле у стены и забирает их: - Пойду-ка, я выпью лучше, а то с ума сойду. Идея мне нравится, и я оживаю, срываясь с места: - Ань, подожди, я с тобой! Моя сумка с курткой тоже лежат здесь же - подхватив их, спешу следом за подругой. Пока догоняю, вешаю сумку на плечо, а куртку перекидываю через руку. Сомова торопится быстрей исчезнуть из редакции: - Слушай, может, пешком пойдем? Прикладываю пропуск к пограничному агрегату, затыкая противный писк. - Да, ладно, он быстро приходит. Стоим возле закрытых дверей лифта, но тот не очень торопится раскрыть нам свои объятия. Анюта морщится, недовольно качая головой: - Ну, просто, уж хочется побыстрей свалить отсюда! - Аналогично. Люся вдруг срывается со своего рабочего места и торопится к нам: - А, Маргарита Александровна, подождите, а что вы уже уходите? Так рабочий день давно закончился. Извернувшись, пытаюсь засунуть пропуск во внутренний кармашек сумки на плече: - Угадала. Людмила жалобно улыбается: - А как же статья? Дьявол! Как они меня достали со своей статьей и своими бомбами. Гляжу на Аньку, ища сочувствия: - Вот так целый день, прикинь? Сомова хмыкает, поглядывая на секретаршу, но Люся продолжает ныть, печально повесив голову: - Ну что мне Борису Наумычу сказать? Я… Ну, пусть покажет то, что я утром успела нашкрябать, все равно лучше не напишу. Так что, перебиваю: - У меня там, на столе, лежит распечатка. Отнеси и скажи, что буду еще дорабатывать. Еще вопросы есть? Люся качает отрицательно головой. Раздается звон прибывающего лифта, двери распахиваются и оттуда выходят девушка с парнем. Обрадовано бормочу: - Наконец-то! И мы с Сомовой ныряем внутрь. *** Спустя сорок минут мы уже дома и разбредаемся в разные стороны - я в гостиную, плюхнуться на диван в ожидании обещанного банкета, а Анюта к себе в комнату переодеваться. Настроение средний паршивости, и единственный способ снять стресс - это забить на работу и хорошо посидеть с лучшей подругой, перетирая косточки мужикам и жалуясь на наше бабское житие-бытие. Мои раздумья прерывает звонок на мобильный и, судя по высветившемуся номеру, из редакции - это Егоров. Как же мне не хочется с ним сейчас объясняться и выслушивать новые сентенции про бомбу… Но в голосе шефа звучат радостные нотки: - Алле! - Да Борис Наумыч, я вас слушаю. - Звоню тебя поздравить! - С чем? - Как с чем? Со статьей! Издевается? Ту полунудятину, что я просила Люсю передать шефу, статьей назвать трудно, видимо он ее еще не читал. Так что вздыхаю, прижав мобильник к уху: - Борис Наумыч, там, по-моему, пока не с чем поздравлять. - А! Ты прям, ты не можешь без комплиментов! А название какое потрясающее. Название? Недоуменно корчу рожу - да я и названия еще толком не придумала, даже не помню чего там в заголовке. Егоров патетически декламирует: - «Быть второй». Что-о-о-о? Даже подскакиваю на диване, вся напрягаясь – не могла я дать такого названия! Не могла! - Подождите, подождите. Упираясь рукой в подушку сидения, пытаюсь приподняться и снова плюхаюсь обратно: - Как «Быть второй»? Там должно быть по-другому. Так и замираю, забыв опустить вытянутую вперед от удивления руку. В ухо снова льются восторги и дифирамбы, от которых мне становится только хуже: - А мне не надо по-другому! Ты извини, мне не терпелось посмотреть, и мы взяли твой файл из компьютера. Вот…, черт! Это же письмо Калугину! Нервно еложу попой по дивану, снова приподнимаясь и садясь обратно. Пытаюсь сопротивляться и чего-то блеять: - Так, Борис Наумыч, стоп – машина! Это не статья. - Подожди, подожди. Я прекрасно понимаю, что она еще не добита, но там же все понятно. Господи, ну чего тебе там понятно?! И ведь ничего не исправишь уже и не переубедишь. Безвольно сникаю, опуская руки вниз. Ка-пец… - Точно, лаконично, все мои пожелания в десятку. Это просто пуля! Ха-ха-ха. Марго, я тебя обожа-а-а-аю! Я тебя обо… Все! До завтра, отдыхай. Отдыхай! Из своей комнаты ко мне тащится Сомова - и уже чего-то сосет из бокала - похоже, апельсиновый сок. Но мне сейчас поможет только хорошая доза вискаря - с несчастным видом веду головой из стороны в сторону, а потом обреченно откидываюсь на спинку дивана. Это же написано исключительно для Андрея и больше ни для кого! Во мне все бурлит, и я снова сажусь прямо, чтобы, взмахнув руками, шлепнуть ими себя по бедрам. Что теперь делать, не представляю. Анька подходит совсем близко и любопытничает: - Кто звонил? Вся в тяжелых мыслях о превратностях судьбы, качаю головой: - Наумыч. Анюта сразу принимает боевую стойку и присаживается рядом: - А-а-а… И чего хотел? - Да так, со статьей поздравил. Со статьей, где каждый дурак сразу узнает, как меня динамят Калугин и его пиявка. С тоской отворачиваюсь. - М-м-м…. И все? Куда уж больше. Лишь качаю головой и оставляю ее слова без ответа. - А-а-а…Обо мне не спрашивал? Какие-то все идиотские вопросы – если бы ему надо было с тобой поговорить, поговорил бы. Уперев локти в колени, продолжаю молча сидеть, переваривая неожиданное известие и гадая, что из всего этого теперь получится. Сомова повышает голос, срываясь на визг, заставляя очнуться и обратить на себя внимание: - Не спрашива-а-ал? - Нет. Анюта, хлопнув себя по коленке, переходит на крик, пылая возмущением: - Приехали! Ну, просто отлично! А потом он мне будет рассказывать… Спрашивал – не спрашивал, волна раздражения фонтаном поднимается у меня изнутри, и я срываюсь, тоже с воплем вскакивая: - Ань, давай ты сейчас не будешь начинать эту тему! Вот, меня сейчас опять колотить начнет! Сомова затыкается, хотя видно, как ее раздирает продолжить истерику. В дверь кто-то начинает активно звонить, прерывая наши крики, и я замираю, а потом смотрю на Аньку. Ну вот, и чего, спрашивается вопила, вот он твой Егоров – явился, не запылился. С издевкой в голосе, интересуюсь: - Интересно, кто бы мог это быть? Но Анюта уже взяла себя в руки и, опустив голову, крутит пальцами кудряшку: - Понятия не имею. Не торопясь иду открывать и к своему удивлению вижу на дисплее домофона Калугина. Капец, уже сюда приперся донимать меня своими соплями и стенаниями. Думает, возьмет на измор. Остановившись на пол дороге, хмыкаю, а потом решительно подхожу к двери и поворачиваю защелку. Приоткрыв дверь, продолжаю держаться за ее ручку, готовая захлопнуть створку в любую секунду. На пороге Андрей, рвущийся внутрь, но я тут же перегораживаю ему путь, упираясь рукой в притолоку. Разговаривать нам не о чем – надоела мне бесполезная бесконечная болтовня. Я жду поступок, а его нет, и такое ощущение, что и не будет никогда. Кричу вглубь квартиры: - Ань, ты сантехника не вызывала? - Нет. Поворачиваюсь лицом к Калугину: - Значит, вы ошиблись адресом. И снова тянусь к ручке, чтобы закрыть дверь перед носом Андрея. Тот успевает выставить ногу: - Подожди, пожалуйста. - Ногу убери. - Нам надо поговорить. С осунувшимся лицом он смотрит на меня и в его глазах вселенская печаль… Как он тогда сказал? «Толчем воду в ступе»? Я сейчас на таком взводе, что лучше про «разговоры» не заикаться. Толочь воду в ступе точно не буду! - Мы обо всем уже поговорили. Андрей повышает голос, настаивая: - О господи, ну дай мне две минуты! Вряд ли он мне сообщит что-то хорошее, но я не могу не дать ему шанса объясниться. Отвернувшись, опускаю руку и приваливаюсь спиной к притолоке: - Не две, а одну! Слушаю. Сложив руки на груди, жду, не зная чего, готовая взорваться по любому поводу. Калугин сопит и тяжело вздыхает, опустив голову вниз. Потом снова вскидывает ее со страдальческим взором и печальным голосом: - Маргарит, что с тобой происходит? Дождалась. Вытаращив глаза, ошалело–насмешливо качаю головой, а брови сами ползут вверх. Вот, это, да! Даже притоптываю ногой от такой наглости: - Что со мной происходит?! Ань, слыхала? Оглядываюсь, высматривая сквозь полки Сомову в гостиной. Ткнув рукой в сторону Калугина, кричу ей туда: - Он спрашивает, что со мной происходит?! Анька встает с дивана с кислой мордой – судя по всему ей интересней истерить про свои болячки, а не выслушивать вопли про чужие: - Слушайте, ребята… Она отмахивается и торопится спрятаться к себе в комнату: - Разбирайтесь сами, надоело уже. Призывать в свидетели больше некого, и я снова поворачиваюсь к Андрею: - Слушай, Калугин, у тебя хоть капля совести есть? Он качает головой: - Марго, но ты же прекрасно понимаешь, что Наталья сейчас находится в глубочайшей депрессии…. У меня от удивления даже челюсть падает вниз – видела я эту депрессию, даже в деревенском клубе лучше играют. Капец! Месяц уже придуривается и сколько нужно еще, чтобы ему это понять, наконец? Год? Два? Калугин продолжает свою трагическую сказку: - И что мой разговор мог привести к самым печальным последствиям. Каким? Не пошла бы на джаз в филармонию? Эмоции переполняют меня, и я не могу сдержаться - ее ему жаль, а я что, пустое место? Бревно бесчувственное? - Серьезно-о-о? А я не в депрессии, да? У меня все хорошо, у меня крепкие сон, стальные нервы?! От обиды даже выступают слезы на глазах, хоть я этого их и не просила делать. А Калугин, изображая вселенскую скорбь, продолжает уговаривать меня сдаться: - Речь идет об элементарном человеческом сострадании! Ну, что? Да! Может быть я эгоистичная дрянь, а ты идеальный, но я так больше не могу… Поникнув, и глядя на него влажными от слез глазами, совсем тихо прошу: - Серьезно? А ко мне, ты не хочешь проявить сострадание, а? Так больно его слушать…, сострадание к другим … А где для него я? Печально качаю головой: - Андрюш, я не заслуживаю, по-твоему, да? Калугин возмущенно повышает голос, теряя аргументы, раздасованный моей упертостью и нежеланием согласиться с его доводами: - Марго, ну я не могу ее убить! Понятно, то есть так и будешь петь под ее дудку и изображать жениха, пока она действительно не затащит тебя в постель. Или уже затащила? А я, при этом, должна терпеливо ждать и радоваться каждой улыбке и подаренному поцелую? Отворачиваюсь, чувствуя, как новый поток возмущения поднимается у меня изнутри - и я не сдерживаю его, снова переходя на крик: - А я не могу смотреть, как ты с ней сюсюкаешь! Я видеть не могу, как ты ее целуешь! Калугин дергается и, отведя глаза, сопит, не смея возразить справедливым упрекам. - И пока ты совсем этим не разберешься, ко мне можешь даже не подходить! Снова хватаюсь за ручку двери, и Андрей печально зовет: - Маргарит. - Все, время вышло! До свидания. Калугин почти шепчет, будто прощаясь, и этим разрывает мне сердце: - Маргарита. Опустив голову, отворачиваюсь, чтобы не смотреть в глаза и, собрав последние силы, требую: - Уходи, я сказала. Мне становится ужасно страшно, а вдруг он действительно уйдет и уже не вернется? Дыхание сбивается, и мой псих уже успевает качнуться в другую сторону - я боюсь разреветься и сдаться. Нервно повторяю: - Чего ты ждешь? Калугин молчит и отступает, позволяя мне сразу захлопнуть дверь и отгородиться. Делаю шаг, а потом дергаюсь обратно – как же я боюсь его потерять… Но и видеть как все катится по уже накатанной когда-то колее не в моих силах – лучше уж все перечеркнуть и забыть. И я отступаю от двери - надо срочно чем-то заняться, переключиться и успокоиться. Может быть, с вискарем залечь в ванну с пеной и погрузиться в нирвану? *** До ванной дело не доходит - там сидит Сомова, смывая макияж перед зеркалом, потом, уже я занимаю ее место с этим занятием, успев переодеться в голубую майку и синие спортивные штаны. Анька, за это время разогревает в микроволновке каких-то котлет и кромсает салат, и мы хаваем на скорую руку, под мои возмущенные вопли, упреки и обиды и все в сторону Калугина. Пока она моет посуду, прошу ее заварить мне чего-нибудь травяного и успокоительного. И отправляюсь в спальню, чтоб не мешать и не путаться под ногами. Там и остаюсь, расположившись по-турецки на кровати. Ну, что сказать, как не крепилась, но появление Калугина и его «что с тобой происходит» окончательно снесло мое психическое равновесие и все, что я могу теперь, это сидеть и причитать громко вслух, выплескивая обиду в окружающее пространство. Мне и зрители не нужны для этого - общаюсь с самым понимающим меня человеком, с собой: - Капец, мужчина… Обещаниями он меня кормит. Развожу руками перед невидимым собеседником: - А в меня уже не лезет, ясно? Каждый божий день: «Я поговорю, я поговорю…». Уже бы мертвый поговорил! Мне мало ругаться, хочется двигаться, махать руками, жестикулировать, швыряться, чем попало… «Речь идет об элементарном сострадании»!… Новый всплеск эмоций и жестов, и мой голос жалобно срывается: - Хэ... Нет, ну вот за кого он меня принимает, а? Я что ему, дура какая-то малолетняя? Обиженно поднимаю глаза к небесам: - Как меня все это достало, господи. Только вот, слышат ли там меня? Вскинув обе руки вверх, снова начинаю причитать, наконец найдя, кому обратить свое нытье: - Неужели он этого не понимает?! Не услышав ответа, руки падают вниз, а потом взметаются снова, переключая мое недовольство, на более близкий и доступный объект: - Ань, ты принесешь мне чай или нет? Сомова тащит одной рукой чашку, вздыхая на ходу, а в другой держит бокал, с недопитым соком: - Ох, господи. И еще ворчит, недовольно повышая голос: - На свой чай! Только не ори ты ради бога, всех соседей разбудишь. Она протягивает мне чашку с блюдцем, и я забираю ее с несчастным видом. Соседей пожалела. Меня бы кто пожалел! Ее слова и особенно тон заставляют взъерепениться: - Да плевать я хотела на соседей! Им то, хорошо… Сомова присаживается рядом, и я обрушиваю на нее свое слезливое ворчание: - За это время можно было борщ приготовить, а она только чай несет! Анька огрызается, отворачиваясь в другую сторону: - Знаешь что, дорогая моя! - Что-o-o? - А вот, знаешь, я тебе не прислуга. Найди себе какую-нибудь бабушку и ори на нее, сколько влезет. Развернувшись ко мне спиной, она прикладывается к своему апельсиновому соку... Да хоть дедушку! Мой голос срывается на истерично-обиженные нотки: - Ань, я двадцать минут назад попросила тебя сделать чай. Руки вновь разлетаются в стороны, размахивая чашкой, не в силах удержаться на месте: - Неужели это так сложно? Сомова подтянув коленку вверх, смотрит на меня с упреком и тоже начинает жестикулировать, размахивая клешней то в одну сторону, то в другую, уже сердясь: - Слушай, ты прекрасно видела - я была в ванной, потом мыла посуду. Угу, размахалась... В форму одеть и полосатую палку в руку.... Ну и что? Я тоже была в ванной, и даже дольше! Так что перебиваю: - Ань, ну я же тебя попросила. - Послушай, у тебя есть свои руки. - Надо было так сказать с самого начала. Отворачиваюсь, и Сомова огрызается: - Ха! Тебе сказать. Да как тебе скажешь – ты орешь не переставая! Возмущенно таращу глаза: - Я ору?! - Ты орешь. А чем ты сейчас все занимаешься? Сомова тычет рукой куда-то вверх и в сторону, призывая в свидетели потолок со стенами... Ну, прямо уж так и все время … Иногда просто ворчу. Но, в принципе… Вцепившись пальцами обеих рук в чашку с плещущимся чаем, соглашаюсь: - Да, я ору. А ты бы на моем месте, что бы делала? Ты бы не орала? Сомова отставляет сок на тумбочку, и упирает руки в колени. Я то ее знаю – конечно бы орала и истерила, да еще почище меня. Так что Анька не спорит, только губами шлепает: - Знаешь, что? - Что? - Спокойной ночи! С недовольным видом она делает прощальный жест и соскакивает с кровати, но я все равно вредничаю и иду ей наперекор: - А я спать не хочу! - Зато я, хочу. Забыв стакан, она торопится убраться восвояси, решительно размахивая руками. Смотрю ей вслед, а потом пью свой успокоительный чай. Допью, залезу в пижаму и в люлю считать баранов – может действительно поможет.