Часть 11
22 августа 2024 г. в 07:08
Тюмень, 1895 год.
Они добрались. Нет, не так – они выбрались. Просторный гостиничный номер, не горница в избе, не почтовая станция. Высокие прозрачные окна, мебель из прошлой жизни. Дорогое и свежее постельное белье. Пусть и не «Пале-Рояль» на углу Знаменской и Иркутской но, разумеется, и не ночлежка в Сараях. Приличная гостиница недалеко от центра.
Город за окном. Крики извозчиков, вывеска табачной лавки напротив. Штольман смотрел. Он должен быть счастлив. Наверное, должен.
Тюмень – это железная дорога. Это путь в европейскую Россию. Он вернулся. Наверное.
Еще тогда, когда обоз вырвался наконец-то из бесконечных лесов, когда показались верстовые столбы и первые почтовые станции сибирского тракта, Яков поверил – они выберутся. Тайга - это темное марево, видение, стоящее за спиной и иногда приходящее в сны. Иногда, если случалось заночевать далеко от дома, ему виделись вновь – темные сосны, тоска, одиночество и боль. Куда и как могла бы исчезнуть Анна, и как он при этом остался бы жив – ответа не было. Всего лишь кошмарный сон. Анне ничего подобного не снилось. Её тайга приняла и, очевидно, была бы не против оставить себе.
Но уже поздно. Они вырвались, и уже ничего не сбылось. Что будет дальше – Яков не знал. Он вновь везёт их обоих в неизвестность.
Аня спит. Они, попав наконец-то в нормальные условия, отсыпались вторые сутки. Позади вечная тряска в повозках, несмотря на все подушки, вынимающая душу. Наёмные ямщики, чаще всего вольные, не почтовые – у этих получше лошади, и главное – везут ночевать они не на станцию, а к себе в избу. Там лишь домочадцы – не будет других подорожных, и за дополнительную плату Анне выделят не лавку у стены – а хозяйскую мягкую кровать. В той же комнате и сами хозяева – лишнего места нет. Якову всё равно где – любая лавка, лишь бы рядом. После долгих перегонов в избу заносил почти на руках, иногда лишь думая, стиснув зубы – как же она ехала сюда одна. Спрашивать было нельзя. Тогда спросит и она – как добирался он.
Что ему грязь и колдобины, повозки, которые наравне с ямщиками приходилось вытаскивать из колеи, жёсткие лавки в избе, где и домотканого половика подстелить не всегда находилось.
Нескончаемые колонны, звеня кандалами, несколько раз попадались навстречу, и кто-то, идущий уже из последних сил, валился в грязь почти под колеса. «Господи Боже мой», - молился про себя Яков. Только бы не смотрела Анна.
Ужин в ресторане при гостинице. Как красива Анна. Громкоголосые купцы, обсуждающие очередную сделку, невольно обернулись. Он тут же встал, прикрывая спиной. Нечего смотреть. И сам себя одернул. Привыкай. Здесь уже не леса. Равнодушный взгляд мимо купцов – что они ему, лакей, отодвигающий стул. Они вернулись. Мир остался прежним. Привыкай.
Свечи в номере. Анна возле трюмо аккуратно разбирает тщательно уложенную прическу.
А он вдруг вспомнил. Сквозь почти беспросветную тьму отблеск огня в печи. Тяжелый узел густых волос распадается от одного движения. Откинуто прочь одеяло – Яков щедро подбросил дров. К утру печь выстудиться всё равно, хоть и подкидывал среди ночи, и Анна подлезет под теплый бок. Но сейчас он ловит отблеск светлой кожи сквозь тьму, и его руки подхватывают податливое гибкое тело. И никаких сомнений нет, и запретов нет. А стоит вспомнить, как днем, среди леса, среди разбросанных камней, где рядом на старом дереве развешаны разномастные лоскутки по ветвям, Анна беззастенчиво, пользуясь полнейшей безнаказанностью, скользит руками ему под рубаху, и с каждым днём всё смелее и смелее – и крышу сносит сразу. Был бы он таким, если бы ветер не выл в трубе, заглушая последний разум? Была бы такой она?
Анна снимает тонкую нить недорогих бус – всё, что у неё осталось, откидывает в сторону волосы. Они обвенчались более года назад. Что он смотрит сейчас, словно беспомощный мальчишка?
Анна оборачивается к нему:
- Что, Яша?
А он вспоминает, как прощалась с их домом Анна, как не хотела уходить.
- Я… - хрипло. – Помнишь, нашу избушку?
Она молчит. Смотрит. Он не знает, что ждет их впереди.
- Я был там счастлив.