Чем рабом быть у страхов своих

Торальд идёт вслед за девушкой, которая, поместив тяжёлую цепь от кандалов в собственный подол, путается в высокой траве впереди него. Она останавливается тогда, когда ее и Торальда скрывает от остальных большой валун. — Стой там, — говорит она и отдаляется от него, не поворачиваясь лицом. Некоторое время она возится со своей рубашкой, а потом спускает ее до талии, обнажая спину. Перекидывает волосы вперёд, и бросает через плечо Торальду: — Думаешь, кто-то из слуг короля пошел бы на это, чтобы обмануть кучку викингов? Торальд видит целую россыпь шрамов, — сверкающих белых, заживших уже давно, и ярко-красных, которые ещё недавно были мучительными ранами. Его равнодушие лишь на мгновение нарушает укол совести. — Сядь, — командует он, подходя ближе. Он поднимает полы ее рубашки, изучая кандалы. Может, если расшатать этот штырь… Торальд поднимает камень и ударяет по ржавой шляпке. Девушка морщится от боли. — Странно, что король держал тебя в клетке, как зверя. Ты красива, почему не насладиться этим, — не глядя на нее, но чувствуя пристальный взгляд, спрашивает Торальд. — Наш король не из тех, кто наслаждается красотой. Когда он видит что-то красивое, он желает это уничтожить… — голос ее срывается, и девушка замолкает, погружаясь в свои мысли. Торальд чувствует в этот момент ту самую жалость, из-за которой так досадовал на Асбьерна. Он с силой впечатывает камень в железо, и кольцо наконец размыкается, заставляя девушку облегчённо вздохнуть. Теперь второе. — Как тебя зовут? — спрашивает Торальд, чтобы отвлечь пленницу от боли, сопровождающей его удары камнем по штырю. — Посси. — И что это значит? — Букетик. Торальд усмехается — для более страстного человека, такого, как Гуннар или Грим, это было бы равно раскату хохота. — Ты вовсе не букетик, — замечает он. Лицо девушки в первый раз освещает улыбка, и Торальд видит ее совершенно иной. Не изображая ужас, девушка становится по-настоящему прекрасной — так преображается ее лицо, в котором Торальд видит ум и хитрость. Она прищуривает глаза, заметив, что он задержал взгляд на ее лице, и Торальд спешит отвернуться. — А как твое имя? — Торальд. — Звучное… Что оно значит? — Могущество Тора. — Это ваш бог, — она не спрашивает, а утверждает. — Откуда ты знаешь о Торе? — Наше поселение знает норманнов. Они приходили по морю. Мы платили им дань. Мы жили с ними мирно. Мою семью убил наш собственный король, не викинги… — она горестно опускает голову. У Торальда снова что-то предательски колет в груди. — А если бы я родился на вашей земле? Какое у меня было бы имя? Она отвлекается от тяжёлых мыслей, принимая игру, и начинает его разглядывать — все с той же искрящейся, как драгоценный камень, улыбкой. — Не знаю… Может, Аллен? — Что это значит? — Красивый… Торальда нелегко смутить. Он пожимает плечами в ответ на ее слова: — Мать часто говорила, что я сложен как бог… И что у меня самые красивые глаза… — Это правда. Они на мне чуть дыру не прожгли, — она смеётся, и он, неожиданно для себя, вместе с ней. — Когда на тебя смотришь, видишь только глаза… — задумчиво говорит она, и взгляд ее становится таким, что Торальд чувствует, словно тонет в нем, теряя из виду весь остальной мир. *** «Тогда-то и нужно было бежать как можно дальше», — теперь вспоминает Торальд.