Чем рабом быть у страхов своих

Торальд не из тех, кто распускает язык. Никто из его соратников не заметил бы, что его занимают навязчивые мысли — его лицо было хмуро всегда. Но сам Торальд знал, что сжирает его изнутри уже много месяцев. Из-за чего он полюбил ночь, которую раньше тратил только на сон перед дальним переходом или битвой. Что вставало чередой видений перед ним, как только он закрывал глаза. Каждый раз он проживал один и тот же эпизод в несколько коротких дней, который начался в зловещем лесу очень далеко от его родных фьордов, на чужой опасной земле. *** В тот день, двигаясь по лесной тропе, он не стал останавливать Гуннара, ринувшегося вперёд на шелест среди кустов. Торальд слышал другое — слышал дыхание в высокой траве, за деревьями, совсем рядом. Он и сам не раз так делал, чтобы отвести врагов от себя по ложному следу — бросал корень далеко в заросли от того места, где скрывался сам. Поэтому он не пошел за Гуннаром, а свернул с тропы и, прислушиваясь, углубился в подлесок. Когда он увидел, того, кто прятался там, он не мог не ухмыльнуться — тому, что он оказался прав, и тому, что это всего лишь перепуганная девица. Ее Торальд выдернул из куста, как лису за хвост из норы, и через пару мгновений бросил к ногам Асбьерна, своего предводителя, пояснив: — Вот, пряталась в лесу. Асбьерн взглянул на находку с жалостью, которая была ему присуща. Торальд знал, чтО видит доброе сердце Асбьерна — исхудавшую девушку со спутанной темной косой, в перепачканной белой исподней рубашке, такой неуместной на этих ветренных каменных пустошах, запуганную и дрожащую, с полными ужаса синими глазами. Но Торальд, который всегда был голосом разума для своего вожака, видел совсем другое. Худые руки девчонки перевиты мышцами, словно корабельными веревками — они только кажутся неопасными, но их цепкость Торальд не хотел бы проверить на своей шее. Глаза мечутся, но под этим мнимым страхом Торальд различает, как они останавливаются на их скудном оружии, раненом Бьерне, измождённых лицах, оценивая, насколько опасны эти викинги. Девушка выглядит, как обезумевший от ужаса оленёнок, бегущий от волка, ничего не соображающий от отчаяния и испуга, но когда хищный Йорунд делает шаг, оказываясь у нее за спиной, она, не глядя на него, поворачивается так, чтобы держать его в поле зрения. «Вовсе не нежный смятый цветочек», — думает Торальд с одновременным презрением и одобрением. — Я бежала из замка короля. Я жила у него в плену год… больше года. Земли моего отца были на юге, и я хочу вернуться туда, к его братьям. Моего отца король убил… Я видела ваших преследователей, посланных королем, там, в долине — они охотятся за вами, но не прочь вернуть в подзелья замка и меня. «Складно говорит для перепуганной девахи», — думает Торальд. — Если бы вы помогли мне, — она поднимает подол, и викинги видят тяжёлые кандалы, сомкнутые поверх сбитых сапог. Асбьерн делает движение к ней, но Торальд останавливает его. — И как ты забралась с этим на ногах так далеко от замка? Девушка переводит на него взгляд, и Торальд видит — теперь она считает его главной угрозой, хотя выражение ее глаз почти неизменно. — Сначала у меня была лошадь. Я загнала ее — она там, за лесом, — девушка неопределенно машет рукой назад, не отводя внимательных глаз от лица Торальда. Тот поворачивается к Асбьерну и тихо произносит: — Я бы не спешил ей верить. Кто знает, может, она соглядатель этих волков, что бегут за нами. — Они такие же враги мне, как и вам, — перебивает беглянка. — И почему же мне стоит в это поверить? — впивается взглядом в ее лицо Торальд. Несколько секунд она колеблется, но затем решительно отвечает: — Я это докажу. Но покажу это только одному, — девушка указывает прямо в грудь Торальду, — тебе. *** Торальд и сейчас помнит то смутное чувство тревоги, что его тогда охватило, как будто он предчувствовал, что сделает с ним эта пленница…