Огонёк

      – Мяу, – сказал кот.       Пара слезинок упала и разбилась о палубу корабля.       – Мяу, – сказал кот.       Было больно, а на душе скреблась длинными когтистыми лапами тоска, раздирая всё, что ещё осталось живого в сердце Зарифа, помимо бесконечной печали. В тот момент ему казалось, что всё насовсем потеряно, и жизнь так и останется серой, муторной и до невероятия одинокой. Он плакал. Океан боли только разрастался.       – Мяу, – сказал кот.       Зариф закрыл глаза. Хотелось бы и уши, но тогда слёзы с щёк руками вытирать не получится. И всё равно ничто, даже самые громкие звуки из порта не могли перебить его одиночество. Тишина звенела в голове, и всякие там «мяу» казались такими незначительными… Мало ли «мяу» Зариф слышал в своей жизни?       Но только это «мяу» было каким-то особенным. И звучало оно подозрительно близко.       Зариф открыл глаза.       Сквозь туманную пелену слёз на него глядела рыжая морда. Волосатая и толстая, как пузо Фараха, только ещё пушистая-пушистая и рыжая. Рыжая, как огонёк. И глаза огонёк выпучил зелёные-зелёные, такие добрые и подозрительно человеческие, понимающие.       – Мяу, – сказал кот с каким-то укором.       Зариф даже на секунду забыл о своей трагедии и уставился на кота в ответ. В кошачьих зелёных глазах отражался его белый тюрбан. Кот склонил голову вправо, прямо в лицо заглядывая.       Зариф шмыгнул носом.       – Мяу, – сказал кот уже как-то вопросительно и дёрнул усами.       – Ну, это... Мама умерла, – начал Зариф с ходу. – И друг. А другой друг, Лололошка, он…       – Мяу, – понимающе сказал кот и, вальяжно виляя пушистым хвостом, двинулся навстречу.       – И не говори, – вздохнул Зариф.       Кот прижался всем своим маленьким меховым телом к штанине, щекой стал тереться о ткань. И мурчал, как балалайка.       Зариф опустился на одно колено, руку запуская в шерстяное море. Она потонула в нём чуть ли не по локоть, и только тогда кота удалось погладить. Тот довольно заурчал.       – Мя-я-яу, – протянул кот довольно.       И тут с души будто камень упал. Даже как-то полегчало. Ну вот совсем не получалось грустить, когда рыжее чудо своим этим «мяу» заставляло сердце биться в приступе счастья, какое в присутствии кошек разрастается до масштабов слёзного океана, которым Зариф и без того уже затопил корабль.       Теперь корабль тонул в рыжей-рыжей шерсти и бесконечно отражался в зелёных-зелёных глазах.       Зариф улыбнулся.       Кот сидел на носу корабля. Рыжая шёрстка на фоне жёлтых песков горела огоньком, как маленький пожар. Сияло солнце, и шерсть в его свете отливала золотом. Кота под тёплыми лучами разморило, и он на дощатой поверхности растёкся в небольшую огненную лужицу, умиротворённо посапывая.       Зариф не менее умиротворённо крутил штурвал. Здесь, где кругом сплошной песок и ни единой живой души, его одиночество длилось недолго.       А корабль с тех пор совсем не одиноко браздил просторы песчаного моря, и отныне совсем не одинокий капитан с совсем не одиноким котом в компании друг друга нашли утешение.       И на этом судне никто никогда больше не грустил.