It’s in our blood

      Первым человеком, посмеявшимся над способностью управлять водой, стал друг детства, ныне пропавший из круга общения — мол, что такого смертоносного в жидкости, поддерживающей жизнь. Помогать с рисом — да, быть Верховным Магом с подобной способностью — нелепость, потому что ни защитить, ни навредить никому нельзя. Зифирро почти утопил его в полях, вовремя спохватившись. Насмешка насмешкой, а убийство — не выход. Наверное. Можно стать изгоем. Запятнать честь уважаемой семьи. Никогда не поступить в Академию; к слову, из-за этого случая за ним и пришли действующие маги, а не служители закона.       Вторым человеком, посмеявшимся над его даром, был преподаватель по теории магии. Потому что в теории вода мало что могла, только летать по воздуху — не самый лучший вариант для атаки по мнению преподавателя. Зифирро искренне был не согласен этим тезисом, и решил доказать, что тот не прав, но не смог: вода и правда была несильно грозным орудием на первый взгляд (если не применять смекалку, но это Зифирро понял уже после). Тогда смеялись уже все, неосознанно загоняя его в тренировочные залы и библиотеку до глубокой ночи. Однако в обычной секции ничего не было про боевую магию воды, только про лечебную; в особую ему путь был закрыт, и никто не хотел помогать пробраться туда, отправляя к книгам класса поддержки. Совершенно не представляя, как можно направить советы и уроки, которые там написаны, в нужное ему русло. Невежды.       Третьим человеком, посмеявшимся над способностью управлять водой, был соученик-противник на классах боевой магии. Никто не ожидал увидеть Зифирро на этом предмете после насмешек на прошлых неделях — а он всё лелеял надежду доказать, что своей цели достигнет. Мрачным, опасным для и так невысокой репутации способом, но они же сами дали ему это знание, сами направили по этому пути. Так пусть не жалуются и посмотрят, чего он смог достигнуть.       Соученик-противник в классе боевой магии смеялся достаточно долго, подначивая его и загоняя огненными снарядами, пока его магия не была проглочена водной массой. Которая потом врезалась ему в грудь, словно огромный камень. Только кости не пробила.       Когда Зифирро прочитал в копии рукописей главного врачевателя царства о том, что с помощью воды можно останавливать кровотечения — стоит только немного свою магию сделать плотнее и закупорить рану — у него возникла идея. Что, если можно таким же способом превратить воду в бо? Жидкий, подвижный, гнущийся во всех направлениях посох бо, одного которого хватит и на атаку, и на защиту, если окружить себя тонким слоем. И, по сути, именно эта битва решала, смог ли он достичь хотя бы толики мастерства, описанного в том около-убечнике. Для настоящих тренировок-то тоже не было товарищей.       Зифирро посмеялся в ответ сначала неверяще, затем — громко и почти истерично, когда понял, что сработало. Оно сработало. Его водяной кнут, его хлыст, способный бить не слабее, а то и сильнее твёрдых предметов во много раз; а если придумать, как пропускать сквозь свою магию молнию… Теорию этой Академии придётся переписывать с нуля. Потому что не только для лечения и продления жизни могла пригодиться гидромансия. В нужных руках и при гибких мозгах она становилась грозным оружием.       С того поединка больше никто из сокурсников не считал управление водой слабой способностью, по крайней мере если магом перед ними был Зифирро.       В целом в Академии было много таких, как он: стремящихся ввысь, к званию самого-самого, обучающихся управлять своим элементом, а не просто выпускать его на волю и давать разгуляться, и думающих, что они лучше всех. У них так думать права не было. У Рейна — раз уж теперь он был одним из выдающихся учеников, ему нужно было имя посолиднее клички ветряного духа Земного царства, и его одноклассники и наставники сошлись именно на этом имени — у Рейна было. Он, дитя великой женщины; он, выбившийся из самых низов общественного мнения (да что может сыночек богатеньких родителей, считающий чью-то работу полем для своих игр?); он, утеревший нос всем, кто считал управление водой техникой не первой линии и не первой необходимости; он, сумевший сделать своего природного подопечного настолько несгибаемым и не потерявшим текучесть одновременно, что любой меч покажется шуткой; он, знающий, что доберётся до самой вершины мира и дальше, даже если придётся идти по головам.       Люди за спиной ему аплодировали, называли героем и смотрели щенячьими глазами восхищения, а впереди всегда маячили спины тех, кого можно обогнать. Кого хочется обогнать, увидеть их лица, когда они придут к финишной прямой позже него, и с высоты своей посмеяться. Либо же вцепиться мёртвой хваткой им в загривок и плечи и, не отпуская, стараться быть наравне. Только бы не соскользнуть в процессе: полёт вниз будет долгим.       Пока он не достиг последнего года обучения, удавалось обходиться без сильных травм — те, кто уже вылетел из Академии или не выбил местный трон из-под Рейна, готовы были отказаться от первых мест. Понимали, что им не справиться, не попасть на верхний этаж — обитель лучших из лучших, которые готовы были драть зубами друг другу глотки за баллы и почти на смерть сражаться в зачётные дни (почти, потому что император Джеррод был абсолютно против насилия: Верховный маг должен был уметь решать конфликты словом, а к магиеприкладству прибегать только в тех ситуациях, когда договориться нельзя — с больными таркатом, например). В общем, на верхнем этаже обитали такие же, как он: готовые вызубрить все доступные способы управления магией, довести их до совершенства, а потом изобрести свои, чтобы доказать свою значимость.       Когда же обитель кандидатов на место Верховного стала ему доступна, Рейн с удивлением вспомнил, что кто-то может с ним сравниться. И пришёл в замешательство, когда его назвали по имени: Зифирро звучало слишком неправильно, слишком мягко, из той жизни, где вокруг гуляет лёгкий ветер, друзья зовут бегать по рисовым полям, а его бумажный кораблик всегда выигрывает гонки. Ха, даже тогда он был впереди всех. Сменился только масштаб.       Теперь он Рейн — вода с небес, познавшая свой потенциал благодаря ему и ставшая кинжалами. И теперь ему дорога только обратно ввысь, на небеса. Дорога к славе. К величию, какое никому не снилось.       Первыми шагами стали вступительные: всё прошло гладко, как поверхность моря в штиль; правители Внешнего Мира самолично отсматривали кандидатов, оценивали их мастерство и переговаривались между собой в попытке, видимо, договориться, кто будет более полезен. Выбрали десять кандидатов — по три на каждый союзный мир и одного, кто станет Верховным Магом. Кто куда попадёт ученикам следовало решить самим: всего их должно было остаться четверо. Спойлер: Рейн добился, чтобы кроме него никто не казался полезным для Внешнего мира, и чтобы Верховный маг стал единственным магом их царства.       Следующим шагом стала парадоксальная открытость. Оказывается, помимо магии и навыков полезно быть разговорчивым. Выяснять тут и там о важных событиях, светиться на них, оказывать посильную помощь полиции Сун До в экстренных случаях и — главное — попадаться на глаза правителям в такие моменты. Ничто не могло пробить его к вершине так, как благосклонность Джеррода и Синдел. Безусловно, оружием нужно было управлять превосходно, как и уметь показывать смекалку во владении стихией, но это для протокола и для вышестоящих магов. Для самого Верховного тоже: он иногда приходил к ним на занятия и следил, отмечал что-то для себя. И упаси Делия он не посмотрит на Рейна — конечно, такого не может быть, ведь нельзя не обратить внимание на лучшего из лучших, однако каждый раз этот страх возникал, едкой кислотой разъедая уверенность — потому что если не посмотрит, то…       Рейн не знал, что «то», однако был уверен, что спокойно он жить не сможет. Ни он, ни окружающие его люди. И когда настал момент истины — смерть Верховного — и совет магов удалился на обсуждение, держа в руках записи покойного, Рейн почувствовал неуверенность. Впервые в жизни. Потому что — ну вдруг — Верховный знает, что цель Рейна заполучить титул исходит не из благородного побуждения защитить народ? Потому что — никогда теперь не выяснить — Верховный видел его насквозь и не мог допустить человека, который самый мирный элемент магии во всех мирах превратил в потенциальное орудие убийства, к настолько высокой позиции? Или — нельзя забывать — правители не одобряли его вмешательство в чужие дела, пока он ещё ученик без места в жизни, и не восприняли его самоотверженность как нечто благородное?       Рейн не знал, и его это волновало до дрожи в руках. Потому что нельзя на последней ступеньке споткнуться и упасть вниз из-за таких мелочей.       Однако обошлось.       Титул он получил.       И призвание (не сразу, конечно, ибо таких, как преподаватель по теории магии или друг-уже-не-друг детства было за пределами Сун До много).       И даже некую власть, которой он на людях старался не упиваться слишком сильно.       На этой вершине было великолепно. До смерти Джеррода — так как он умер при «правлении» Рейна, и спасла последнего от изгнания только злость Синдел на Ли Мей. До болезни Милины — потому что, чёрт возьми, Верховный маг, управляющий водой, должен знать, как лечить любые болезни и где искать подсказки в избавлении от таких недугов, как таркат. До Шанг Цунга.       Шанг Цунг, спустя несколько дней после излечивания Милины оставшись наедине с Рейном, вежливо поинтересовался, почему при императрице такой неспособный маг. В вежливой и завуалированной манере, конечно же, но сквозь бархат голоса была слышна издёвка. «Что ты имеешь в виду?» — спросил Рейн. «Кровь ведь тоже вода, но её ты не трогаешь», — ответил Шанг Цунг.       И растения, и почва, и даже воздух — вода на какое-то количество своей сути. И, да, кровь тоже. Но Рейну в голову не приходило пытаться ими управлять, и он практически потерял способность слышать других из-за мысли: как? Он, величайший маг всех миров, не подумал о такой банальности? Не попробовал пройти дальше найденного пути, как было в Академии, и просто жил всё это время в стазисе эволюции? Быть не могло, чтобы какой-то колдун был находчивей его!       Вершина стала ещё массивнее, в дороге к величию появилось больше ступеней. Шанг Цунг был мастером убеждения, говорил, что улучшить навыки ему не позволят рамки, установленные Синдел (миролюбие, видишь ли, переоценено). Вместе с тем он обещал многое, и в тот момент Рейн был уверен в том, что план колдуна удастся. Что, когда Шао сядет на трон, больше не нужно будет подхалимствовать — можно будет делать всё, до чего дотянутся его амбиции. Управление кровью, собственный Мир, становление богом не будет казаться невероятным! И Рейн шёл, ожидая, когда же увидит перед собой последнюю ступень.       Шанг Цунг умел склонять на свою сторону даже не смотря на то, что Рейн знал о его натуре. Гнилой, эгоистичной, обманчивой. Рейн игнорировал это, сосредотачиваясь на победе его новых союзников. И какое же разочарование было, когда всё, что ему оставалось — бежать в Мир Порядка вместе с бунтовщиком-анархистом ради спасения собственной шкуры.       Рейн был зол.       Он ожидал не этого, и желанное будущее раздирало его когтями изнутри вместе с исполосованным рисунком счастливой жизни как не просто Верховного мага, а как Единственного мага. Будущее, в котором ему никто не конкурент и не хулитель, потому что их можно было не слушать, не успокаивать словами и не держаться гордо в стороне, зная своё дело, как советовала Китана. Их можно было бы убивать на месте, показывая, насколько смертельной является жидкость, дающая жизнь.       Рейн был в ярости, и потому откликнулся на предложение Хавика. Тем более у него наконец-то выдался шанс почувствовать себя всемогущим: он стал карой небесной, властителем душ, призвал всю свирепость стихии и обрушил её на столицу Сейдо.       Повинуясь Рейну, на город налетела вода морей, океанов, воздуха и земли. Закружилась тайфуном, поднялась цунами. Широким пластом разбилась о дома жителей столицы, сметая всё на своём пути. Его сила заполонила собой пространство, ловила молнии и становилась ещё более разрушительной. Молния била быстро. Вода — медленно, но неизбежно. Океан наступал со всех сторон, подземные воды били ключом из-под ног, заставляя почву проседать. Сверху дождило стрелами, заглушая крики утопленных. Прозрачная жидкость становилась коричневой, зелёной, затем — красной. Алой, как кровь тех, кто недооценивал силу моря.       Город исчез под водой вместе со своими жителями, ударился о дно, был распластан волнами по оставшимся скалам. И — триумф! Триумф!..       Рейн обнаружил, что трон, до которого он наконец-то добрался, построен из пухнущих трупов и небрежной мутности, которой пытаются замазать стеклянные глаза жителей столицы Сейдо. Они не осуждали его, не взывали к совести. Они смотрели на него пустыми глазами сотней потерянных жизней — мужских, женских, детских. Столько людей стали жертвами на алтаре ложного, фальшивого Бога. А их жизни могли бы спасти других. Научить их всему, что нужно — они могли бы стать учителями в Академии для следующего поколения, могли бы быть политиками, следящими за качеством жизни сограждан, могли бы стать следующим Рейном, Баракой, Скорпионом, Рейденом или даже Лю Кангом. Их потенциал безграничен.       Был безграничным. Теперь же границы стали максимально жёсткими.       Когда-то Зифирро не допустил, чтобы подобное произошло, пусть и со странным мотивом. Теперь же Рейн стал этому причиной — и убийство, первое его в жизни, развеяло флёр романтизма вокруг вседозволенности.       Это — к чему он стремился? Быть убийцей?       Инструментом в руках людей? В руках нелюдей?       Монстром? Стихийным бедствием, а не манной небесной?       Если б умел управлять кровью, спустил бы её всю из своего тела.       Выпустил бы бегущую по сосудам жидкость, если бы было, ради кого — напрасная смерть не давала того искупления, которого он возжелал, и не приносила того наказания, которого он заслуживал. Может, опасения насчёт мыслей предыдущего Верховного были на самом деле опасениями насчёт себя самого: справится ли? Достоин ли? Не поглотит ли его жажда власти и вечной гонки на вершину мира?       Не справился.       Не достоин.       Вершина мира недосягаема, так как он спустился к самому его дну, где обитают лишь черви и вечная тьма, не дающая видеть, что он творит.       Может, это знак, что он прозрел. Смог добраться до поверхности, впервые по-настоящему увидеть солнце (в глазах мёртвой девушки, теперь никогда не познающей ни одно, ни другое — только вечные пытки. А может, солнце в её глазах — огонь Преисподней, зовущий его, Рейна?) и своё отражение в зеркале: окровавленное, опустошённое, изломанное самим же собой. Ужаснувшееся. Тянущееся к спасению.       И, может, было небезопасно возвращаться во Внешний мир — но Сейдо, самый безопасный город во всех мирах, теперь в руинах, так что теперь нигде не безопасно. Было глупо возвращаться во Внешний мир, зная, что за ним охотиться вся императорская семья и армия Шао. Было глупо надеяться, что ему оставят право заниматься магией. Глупо считать, что он мог всё исправить — дико, бессмысленно, нелепо, абсурдно. У него было меньше шансов на возвращение доверия, чем у Шао. Но это всё, что Рейну было нужно. Это и возможность рассказать обо всём, что он узнал от Шанг Цунга и Куан Чи за время сотрудничества — кому, как не ему стать тем недостающим элементом, которого не хватает для полной победы? И никакого прощения.       Ведь если бы его простили, то и забыли бы, что он сделал.       Забыли бы они — забыл бы со временем Рейн, потому что память не вечна и не всегда правдива, пытаясь защитить своего носителя. Сквозь взгляды, живые и осуждающие, ему говорили: их нет. Ты лишил их того огня в глазах, что горит в наших. Ты должен об этом помнить.       И он помнил.       Пытаясь не затонуть в отвращении к самому себе и чувстве вины.