В сумерках веры

      Басовитый голос священнослужителя разносился над местом проведения церемонии, заглушая далекий прибой. Ему вторил детский хор, вытянувшийся вдоль обеих сторон от лестницы, ведущей к невысокой платформе. Холодный ветер, который я чувствовал даже под пальто, развевал девичьи волосы и одежды послушников, но никто из них и не думал дрожать.       Наконец громогласный министрант начал движение вверх, неся перед собой урну с прахом. Следом за ним с обеих сторон начали собираться в две колонны другие служители со знаменами. Тяжелые капли ледяного дождя ударяли в толстые тканевые полотнища, изображавшие Ангела Сангвиния в его воинственной ипостаси, символизируя жертву через борьбу во имя Императора.       Удивительно, что знамена выглядели достаточно ухоженными, хотя наверняка отсчитывали столетия с того момента, как их сшили. Наверное, мало кто удостаивался такой чести, чтобы их выносить…       Министрант наконец поднялся на платформу и над его головой закружились херувимы, размахивающие багровыми с белым ленточками, привязанными к их детским конечностям. Урну установили на пьедестал из черного мрамора, укрытого узорчатым покровом.       Я снова посмотрел на детей, которым, очевидно, очень некомфортно. Их бледные лица не выражали ничего, кроме праведной страсти, когда они пели о великом герое, который в конце концов пал, но выполнил свой долг.       Интересно, хотел бы мой покойный наставник, чтобы на его похоронах пели замерзающие дети с синими губами.       Когда процессия со знаменами все-таки поднялась и выстроилась вокруг кромки платформы, министрант провыл заключительную часть молитвы и наступила тишина. Казалось, будто сама природа замерла, прислушиваясь к происходящему на обрыве.       В этот момент я почувствовал, как изнывает от безделья мое тело, страдая на жёстком деревянном стуле. Ноги затекли и где-то у самых пальцев скапливался неприятный холод. Меня переполняло нетерпение и желание поскорее покончить со всем этим. Лысый министрант сделал шаг вперед к пьедесталу и положил руки на урну: — Мои дорогие братья и сестры. Сегодня мы собрались здесь, чтобы выполнить предсмертную просьбу верного брата нашего, инквизитора Квентуса Кола.       От произнесённого имени наставника по телу пробежала дрожь. Я на мгновение прикрыл глаза, а раскрыв их, оказался в совершенно ином месте…       …там не хлопали знаменами ветра, а завывали в погребальной песне над руинами. Там не разносился по воздуху приторный запах благовоний, а стоял трупный смрад десятков тысяч тел. Не было мягкого света люминосфер, а лишь дрожащее пламя погребальных костров вместо вычурных пьедесталов. — …он пал за дело Бога-Императора, погиб в неравной битве с исчадием преисподней!       Да…то существо воистину было адским созданием. Неописуемое, омерзительное чудовище прямиком из кошмаров. Чтобы нанести ему хоть какой-то вред понадобился целый фрагов полк и два отделения астартес. И даже этого оказалось недостаточно, чтобы окончательно его прикончить… — …брат Квентус погиб, нанеся ужасу варпа смертельный удар! Удар, что поверг чудище и сломил волю к борьбе его богохульных почитателей!       Тут, конечно, министрант лукавил. Для того чтобы одолеть демона, шестерым инквизиторам пришлось отдать свои жизни, а смерть этого зловонного ублюдка не так уж и сильно озаботила еретиков. Я мог бы сказать, что это лишь подстегнуло часть из них к более ожесточенному сопротивлению. Ведь очевидно, что терять им было больше нечего. — …и пусть тело его более не с нами, мы клянёмся исполнить его последнюю волю — развеять прах над океанской гладью, дабы навсегда дух нашего отважного брата оберегал мир и спокойствие на праведной земле Валон Урра! — Произнося эти слова, священник взял урну и занёс над головой.       Детский хор вновь запел, но теперь к нему присоединились басовитые голоса знаменосцев. Под их торжественный аккомпанемент министрант повернулся к обрыву и, произнося едва слышимую мантру, перевернул урну.       Серая керамическая крышка тут же исчезла за границей платформы, а вслед за ней потянулся прах, тут же подхватываемый порывами ветра.       Глядя на это, мне отчётливо казалось, будто бы я слышу последние вздохи наставника, умирающего у меня на руках. Его тело уже не двигалось, обильно залитое кровью. Сквозь грязную бороду я видел дрожащие губы, что силились что-то сказать.       Только когда мы встретились взглядами, старик нашёл в себе последнюю каплю сил и произнёс: — Валон Урр. Развей меня там.       После чего его глаза остекленели и пламя жизни окончательно погасло.       Так же, как начали тухнуть люминосферы, окружавшие место ритуала. Служители опустили знамена и столь же дисциплинированно покинули платформу, пока дети из хора тянули заунывный погребальный мотив своими голосами.       Когда урна опустела, министрант вернул её на пьедестал и сотворил знак аквиллы, после чего спустился следом за остальными. Тогда и окружавшие меня люди начали подниматься со своих мест и медленно уходить.       Я же не торопился, продолжая смотреть в сторону горизонта, откуда лениво выползал диск луны. Вместе с этим к дождю примешались редкие снежинки, особенно холодившие кожу. Пройдет какая-то пара дней и на планете наступит зима. — Иероним? — Чужой голос вырвал меня из задумчивости, заставляя обернуться.       На освободившийся стул опустился невысокий толстый священник. Его кремовые одежды украшены красными узорами и золотой нитью, в полумраке похожей на ржавый металл. — Всё закончилось, Август? — Да, друг мой, всё закончилось, — его теплая рука по-отечески легла мне на плечо. Хоть это и выглядело немного комично из-за разницы в росте, я не улыбнулся. — Наш дорогой Квентус упокоился. — Надеюсь, ты прав… — Ты сомневаешься в правильности проведённой службы? — Вопрос мог показаться шуткой, если бы не инсигния Ордо Еретикус на моей груди. — Вовсе нет, — шепотом ответил я вполне искренне и снова отвёл взгляд на урну. — Просто не могу до конца поверить, что старика больше нет.       Август тоже повернулся к пьедесталу и тяжело вздохнул. — Мне тоже не верится. Однако таково наше предназначение. — Умирать? — Вырвавшиеся слова сами собой обрели презрительный тон. — Умирать за Бога-Императора, Иероним, — немного повысив голос, поправил меня церемонарий. — Ты ведь понимаешь разницу, верно?       Я вызывающе посмотрел на священника, на лице которого уже расцвела добродушная улыбка. Для него эти наши разговоры были чем-то вроде словесной схватки, абсолютно несерьёзной вещью. Хотя иногда я задумывался, приходилось ли этому толстяку по-настоящему обвинять кого-либо в ереси и приводить в исполнение смертный приговор… — Я уже давно не мальчик, Август, и не стоит… — Моя обязанность как служителя Экклезиархии — не только следить за правильностью ритуалов, но и наставлять паству. Так что не важно, стар ты или юн, Иероним. Нет ничего плохого в лишнем напоминании. — Порой это раздражает.       Август покачал головой и протер глаза пальцами одной руки. Вероятно, порой я был невыносим. — Не стоит разбрасываться столь…неумными словами, брат мой. Неужели ваши полномочия настолько затуманивают разум?       Рука машинально потянулась к золотой литере «I», висевшей на цепи под ключицей. Знак власти Инквизиции. Символ вседозволенности и чудовищного бремени… — Давай оставим пустые споры, — как обычно, Август был очень отходчивым и дружелюбным человеком, способным проявлять милосердие и заботу даже к сервитору. — Скажи, вы останетесь на праздник? — Праздник? — Ну конечно! Через две недели будет почитание Святого Друза! Такое событие нельзя пропустить, раз уж вы оказались на храмовом мире.       Действительно, где ещё можно увидеть столь пышное празднество любого религиозного события и столь колоссальные толпы слабоумных экзальтированных кретинов, прилетающих со всего сектора ради одной лишь возможности увидеть нечто, что по словам Министорума принадлежало мученику… — Не уверен, что мы останемся так надолго, — всё-таки говорить категоричное «нет» мне не хотелось. — Ох, Иероним, соглашайся. Я вижу, как ты устал. Не только снаружи. А где ещё можно очистить душу, как не в святыне Его? Уверен, и Себастьян захочет остаться. Я мог бы даже посодействовать для вас… чтобы получить хорошие места на мессе.       От одной мысли, что я могу оказаться под сенью грандиозного храма в день торжества, закружилась голова. — Я подумаю над твоим предложением, Август. Спасибо…       Священник довольно кивнул и, сложив на груди знамение аквиллы, двинулся прочь, раздавая команды своим подчинённым министрантам.       Его место занял Себастьян. Молодое лицо дознавателя казалось хмурым и больным, но это всего лишь отметины его прошлой жизни. Только глядя в яркие изумрудные глаза можно точно сказать о его истинном настроении. — Мы останемся? — Спросил он с неприкрытой надеждой. — Лорд Кайден вряд ли будет против. После всего, что… — Да, мы останемся, — перебил я, не желая лишний раз слушать окончание фразы. — Август пригласил нас на праздник. — И ты согласился? — Теперь Себастьян демонстрировал недоверие, хотя очевидно, что он просто пытался меня взбодрить. Он был плохо знаком с Колом, чтобы испытывать скорбь, и понимал, что притворство вызовет у меня только недовольство. — Тебе стоит отдохнуть. Это была долгая миссия. Такое может серьезно тронуть душу.       Не желая более поддерживать разговор, я поднялся со стула. Затёкшие ноги казались негнущимися палками, что вынуждало поначалу опереться на соседние спинки. Дознаватель ещё немного посидел, после чего пошёл за мной.       Место прощальной службы располагалось недалеко от фермерского поселения. Несмотря на начало холодного сезона, его жители всё ещё трудились в поте лица, занимаясь последними подготовками морозостойких культур.       Как только на полушарие опустились сумерки и прозвучал колокол, местные организованно двинулись от пастбищ и стойл в сторону единственного храма Экклезиархии.       Когда мы подлетали к этому месту, я не мог и предположить, что тут живет столько народу. Маленькие брусчатые улочки заполонили набожные фермеры, болтавшие между собой или сохранявшие утомлённое молчание.       Против воли мы с Себастьяном оказались втянуты в этот бурный поток, который совершенно не обращал внимания на наши регалии, украшавшие черные плащи.       Колокольный звон оглушал, отзываясь в голове импульсами резкой, нарастающей боли. Я замедлил шаг, прикрывая глаза и смещаясь к ближайшей стене, чтобы перевести дух. Отяжелевшие веки на мгновение накрыли глаза.       Всего на мгновение, но вновь открыв их, я замер от ужаса.       Теперь мимо меня бездумно брела толпа мертвецов, что неуклюже пошатывались на своих гнилых ногах. Некогда благочестивые граждане Империума теперь кутались в рванье из полуразложившейся ткани или содранной с кого-то кожи с остатками волос. Место морщин и обветренных щек занимали струпья и сочащиеся гнойники…       Даже камень под моими ногами изменился. Теперь я стоял на широком проспекте, ведущем в центр некогда красивого города. Но стены потускнели, краска отцвела и свернулась, а изысканные чугунные решетки обросли ржавчиной.       Ощущая, как в жилах леденеет кровь, я не мог отвести взгляда от толпы, что неверной походкой брела на проклятый звон, громогласным эхом разносившийся в чёрных небесах.       Лишь когда в ноздри ударил жуткий смрад, я осмелился пошевелиться. Едва сдерживая рвотные позывы, я осторожно потянулся рукой к скрытой под плащом кобуре. Щелчок предохранителя потонул в натуральной коже, пока стабберный пистолет медленно начал покидать свое убежище… — Наставник?.. — Чья-то рука упала мне на плечо, а вторая уже упредила движение правого предплечья.       Возникший из ниоткуда Себастьян настойчиво удерживал меня у стены, пока наваждение не схлынуло окончательно. — Вам помочь чем-нибудь, господин? — Услышал я голос какого-то дурака, решившего проявить неравнодушие. — Прочь! — Огрызнулся мой дознаватель, придавая уставшему лицу угрожающий вид. — Не подходи близко, если не хочешь оказаться в застенках Инквизиции!       При упоминании последнего слова несчастный фермер побледнел. Его разрывало на части — броситься бежать, как велено, или пасть на колени и молить о прощении.       Но тут же возбудившаяся толпа не дала ему времени на выбор. Сотни людей, вдруг осознав, что рядом творится что-то неладное, ускорили шаг и заспешили к храму, оставив праздные разговоры на потом. Сомневающегося фермера задело сначала одно плечо, потом второе, а третье уже было его собственным, расталкивающим окружающих в желании убраться как можно дальше. — Бас… — Мой голос похож на шелест листвы. Глаза отчаянно скакали по округе в поисках лица дознавателя, пока тот не обернулся. — Мы не на Биатусе, — произнес он вкрадчиво, после чего медленно расслабил хватку на моей правой руке.       Я вернул пистолет обратно в кобуру и поставил на предохранитель. Короткий кивок, и вот я уже снова иду во главе, не обращая внимания на то, как прохожие торопливо уступают нам дорогу.       Звон над головой остался позади, когда мы свернули в переулок, расчерчивающий приземистые виллы коммерсантов, расположившиеся вокруг главной площади города. Еще четверть часа ушла на то, чтобы преодолеть пересекающий наш путь поток погонщиков скота. Воздух над этими поджарыми мужчинами и женщинами был пропитан мускусом и ощущался даже сквозь холодеющий вечерний воздух.       Наконец дорога вывела нас к посадочной площадке. Когда мы только прибыли, она была заставлена транспортами Экклезиархии или арендованными в столице флаерами, на которых прилетали другие инквизиторы.       Теперь же тут остался только наш, спортивной модели с матовой расцветкой под иссиня-черную ночь.       Когда я остановился у пассажирского места, то обнаружил себя в одиночестве. Себастьян отстал, пока я вновь погрузился в свои мысли, вдыхая легкий аромат жаренных зёрен, доносимый ветром.       Чувствуя слабость в ногах, я опёрся на обтекаемый корпус летательного аппарата и задрал голову. Холодный воздух просачивался сквозь ткань шарфа и покрывал кожу мурашками. Глаза же мои цепко наблюдали за плетущимся по небосводу диску луны, почти не прикрытому облаками.       Я вновь прикрыл глаза, чтобы поглубже вдохнуть и насладиться чистотой атмосферы Валон Урра. Этот тихий мир, далёкий от основных торговых путей или гремящих в секторе войн, подкупал своей безмятежностью.       Сложно представить, что Экклезиархия может способствовать подобным вещам, хотя очевидно, что через пару столетий и эта планета обрастёт храмами, как и любой другой храмовый мир, окончательно потеряв первоначальный облик…       …как Биатус например.       Я стряхнул наваждение и отвёл взгляд от трех ядовито-зелёных лун, зависших в одном положении на мёртвых небесах.       Тогда на площадку вышел Себастьян. Судя по его необычно довольному лицу, я понял, что его кратковременное исчезновение того стоило.       Как только это мысль появилась в моей голове, нос уловил сильный запах горячего молока и кофеина. Но не того, что подают в автоматах общественного питания, где сервиторы смешивают переочищенную воду с порошком… — Ты в порядке? — Похоже, что воспоминания слишком сильно отразились на моем лице, раз дознаватель беспокоился. — Да, — кивнул я, наконец открывая дверцу. — Летим, холодает.       Внутри флаера ощущалась прохлада от нескольких часов простоя, но было все же теплее, чем снаружи. Стоило только мощному двигателю издать свой первый рык, как приятное тепло начало разливаться по всему салону.       Я откинулся на кожаном кресле и только сейчас обратил внимание на два стакана, установленных в стойку между сиденьями. От них исходил тот самый запах местного кофеина. Первый же глоток поразил все мои вкусовые рецепторы. Тело буквально дрожало от наслаждения, но со стороны этого было незаметно. Лишь на лице я позволил появиться небольшой улыбке. — Может, сделаем запас перед отлётом? — спросил дознаватель, поднимая флаер в воздух. Напиток в моем стакане начал покрываться рябью и накреняться, угрожая перемахнуть через край. — Уверен, Семпетусу и Цинтрии будет приятно.       Мой ученый и телохранительница. — Только если это не займет много времени, — несмотря на приподнятое кофеином настроение, я сохранял прежнюю серьёзность. — Не забывай, что нам предстоят дела. Особенно если мы останемся. — Да-да, — Себастьян следил за приборами на панели управления, хотя в голосе слышалось откровенное пренебрежение. — Все эти отчеты и прочее могут немного подождать. Ты же сам понимаешь, почему Лорд отпустил тебя на Валон Урр. Держу пари, он не станет сильно напирать.       Наш транспорт поднялся на несколько десятков метров, и только тогда дознаватель переключился на основные двигатели. В корме начал нарастать ревущий звук, и флаер дёрнулся в сгущающиеся сумерки.       Но прежде чем покинуть окрестности, Себастьян ещё раз облетел город и утёс, где проходило прощание с инквизитором Колом. Обычно дознаватель не тратил время впустую, когда речь касалась выполнения задания, но в ином случае я становился свидетелем проявления его мальчишеского нрава, всё ещё принадлежавшего тому оборванцу с нижних уровней Трациана Примарис.       Впрочем, быть может этот утёс, нависший над бескрайним и беспокойным океаном, напоминал Себастьяну Железное побережье с Астранта, где он проходил обучение благодаря моей протекции?       Воспользовавшись моментом, я взглянул на дознавателя. Несмотря на наличие нескольких шрамов и серьёзное выражение, лицо предательски выдавало юный возраст хозяина.       Тяжёлое детство в качестве рано осиротевшего воришки оставило свой след и на фигуре дознавателя. Даже спустя годы тренировок и диет он оставался стройным и жилистым, словно стальной прут. Сначала мне казалось это недостатком, но уже на первом задании Себастьян проявил себя как мастерский лазутчик и выносливый боец.       Впрочем, иногда я всё ещё видел в нём того самого оборванца из подулья…       Тем временем внизу мелькали леса и поля, заставленные аграрной техникой или прореженные лесопильными промыслами. Как и любой рожденный на промышленном мире, Себастьян предпочитал наслаждаться неприкосновенностью природы, если появлялась возможность.       Винить его за это я не мог, поскольку даже за сотню лет службы не смог воспитать в себе безразличие. Почивший наставник на заре моей карьеры часто говорил, что инквизиторы обладают возможностью выполнять свой священный долг на разных мирах Императора. Квентус считал, что эту возможность нужно ценить, поскольку подавляющее большинство жителей Империума не способно покинуть даже пределов родного города-улья.       Час спустя на горизонте начал проявляться далёкий силуэт Санктинуса — столичного города планеты и города-храма одновременно. По мере приближения к столице, небо всё плотнее заполняли черные облака, извергающие на землю завесу ливня.       Сквозь лобовое стекло, залитое дождем, проглядывались чернеющие шпили жилых блоков и башни Администратума, словно частокол окружившие гигантский храмовый квартал, расположенный в самом центре города.       Даже в такой густой ночи улицы города заполняло разноцветное сияние рекламных вывесок и агитационных баннеров Министорума. В небе над спальными районами, минуя воздушные магистрали, медленно плыли дирижабли, с днищ которых свисали громоздкие полотнища, прославляющие Бога-Императора.       Даже находясь внутри ревущего флаера, на который обрушивался штормовой ливень, до нас доносился звон колоколов, возвещавших о вечерних службах.       Оказавшись в черте города, Себастьян не стал подлетать к «соборному городу» и повернул штурвал, направляя наш транспорт вдоль многочисленных схолумов и семинарий, чернеющих в тени границ храмовых районов.       Дознаватель ловко просочился в поток воздушного транспорта, циркулировавшего вокруг владений Экклезиархии, что очень болезненно относилась к таким новшествам техники, вынуждая граждан облетать огромный район по фактически окраинам. В сплошной пелене дождя свет от неоновых вывесок превращался в искрящиеся разными цветами облака, отражавшиеся бликами на мокрых корпусах летающих челноков.       С запада Санктинус охватывали владения планетарной знати, что выражалось в более просторной воздушной зоне и частых воздушных кораблях арбитров, хранивших спокойствие августейших особ. Минуя названный в простонародии «золочёный квартал», Себастьян направил наш флаер дальше на юг, к более тихим и приземистым районам коммерции.       Огромные пастбища и водные просторы Валон Урра делали планету крайне привлекательной для различного рода банкиров и компаний, поставляющих зерно и другую непереработанную пищу в густонаселённые миры-ульи типа Сцинтиллы — столицы субсектора. Однако в это время года местные купцы и фермерские картели уже занимались пересчётом денег, полученных во время активных на сделки весеннего и летнего периода, так что отели, предназначенные для отдыха богатых гостей планеты, практически пустовали. Это обстоятельство делало данный квартал наиболее подходящим для поиска жилья.       Но даже здесь чёртов звон колоколов был отчётливо слышен, вынуждая меня и дознавателя забраться на самые задворки постоялых дворов, предоставлявших услуги для тех, кто обычно «доедал последние крохи», оставшиеся после крупных аграрных сделок. — Когда-нибудь это сведёт меня с ума, — пробормотал я себе под нос, покидая приземлившийся флаер.       Воздух здесь был более тёплый и влажный, хотя близившаяся зима уже заявляла права ночными заморозками. Под треск тонкой ледяной корки под ногами я торопливо зашагал в сторону отеля, представлявшего собой обветшалое городское поместье.       Стягивая с головы промокший капюшон, я ворвался в атриум под звон мелких колокольчиков, что пожилой хозяин повесил у двери. На звук тут же среагировал единственный сервитор, украшенный дорогими сплавами и синтетической кожей, выцветшими от времени и отсутствия необходимого ухода. — Здравствуйте, господин Хальвинд, — протрещал вокс-кастер на месте рта, а изумрудные глаза-фонари блеснули, словно пробуждаясь ото сна. — Рад, что вы вернулись в добром здравии. На улице дождь? Позвольте мне предложить сушку вашего пальто. — Не стоит утруждаться, Икар.       Услышав отказ, сервитор виновато понурил голову, находясь за стойкой, но услышав очередной звон колокольчиков, вновь оживился. — Господин Врон, приветствую! Вижу, вы сильно промокли? — О да, Икар… — С дознавателя буквально стекала вода. — Ты же не откажешь мне в сушке? — Я выполню работу с радостью! — Синтезированный голос зафальшивил, пытаясь изобразить предельную эйфорию. Сервитор двинулся нам навстречу и аккуратно принял пальто Себастьяна.       Сам дознаватель похлопал киборга по плечу и тут же направился в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. Некогда чистая белая лепнина перил пожелтела, а в углубления забилась чернеющая грязь. Даже ступени под ногами скрипели от старости, хотя и были выполнены из дорогой древесины.       Поднимаясь наверх, я обратил внимание на пустующий гербовый щит. Выцветший бронзовый треугольник совершенно отчётливо имел на себе более тёмное пятно, где когда-то висел фамильный символ. Интересно, почему его сняли?       Размышляя о возможных причинах, я добрался до своего номера. За добротной выдвижной дверью из стали меня ждала свежая постель и благоухающая цветочная свежесть, исторгаемая каким-то экстрактором воздуха. Зажимая свербящий нос, я отключил устройство и распахнул окна, желая поскорее избавиться от приторной сладости, собирающейся на языке.       Стоило только впустить уличный ветер внутрь, как комната тут же заполнилась эхом колоколов и шумом дождя. Запах экстрактора начал потихоньку уходить.       Чтобы скрасить ожидание, я скинул с себя влажное пальто, достал из бара бутылку амасека и обрушился на кресло, что стояло рядом с окном. На этикетке было записано ничего не говорящее мне название, что могло указывать лишь на среднее качество хранящегося в бутылке пойла.       К чести хозяина отеля, крышка амасека оказалась нетронутой, и тогда, откупорив её, я пригубил горьковатый напиток. Разумеется, он не шел ни в какое сравнение с винами Гесперуса или Гудрун, но назвать его дрянным было бы кощунством. Сделав пару глотков и ощущая растекающееся по телу вязкое тепло, я позволил себе расслабиться и откинуться на мягкую, обшитую бархатом спинку.       Мягкое прикосновение сна медленно овладевало моим телом даже несмотря на опьянение, отчего глаза начали слипаться. Не знаю, как долго я боролся с этим наваждением, но в конечном счёте проиграл.       …однако поспать получилось недолго.       Глаза протестующе защипало, когда я попытался раскрыть их, ощущая абсолютное истощение. Понадобилось несколько долгих секунд, чтобы вспомнить, что накануне я забился в кабинет домоправителя, руководившего персоналом поместья. Мы пришли сюда вчера вечером, едва избавившись от погони, длившейся три дня. Людям нужно было передохнуть перед новым броском.       Потом я услышал стук в дверь. Тяжёлые удары заставляли крепкую дубовую дверь дрожать. Звук был достаточно громким, чтобы поднять всё поместье, если бы в нём ещё жили.       Я взял с комода пистолет и проверил патроны. Лишь когда болтер оказался в руке, я стал чувствовать себя защищённым.       Тем временем стук в дверь стал более агрессивным, нестройным, будто кого-то охватила отчаянная потребность войти. Но если это было бы так, то с той стороны непременно бы слышались звуки битвы. Однако вокруг царила подозрительная тишина.       Указательный палец уже коснулся уха, чтобы проверить эфир, но не нащупал там вокс-бусины. Она пропала ещё два дня назад, когда нам пришлось плыть через акведук. Стоило сделать один шаг вперед, как на дверь обрушился особенно мощный удар, заставив резное дерево задрожать в петлях. — Иероним… — Тихий шепот, похожий на шипение змеи, начал просачиваться с противоположной стороны. — Хальвинд… Моё имя звучало протяжно, словно гной, медленно текущий из ран мертвецов, которых мы встречали все эти дни. — Микорд? — Позвал я того, кто стучался в дверь. — Микорд, это ты?       За следующей парой шагов последовала новая серия ударов. — Иероним… — На этот раз голос звучал более агрессивно. Злобно. Словно рычание отчаявшегося от боли дикого зверя. — Хальвинд… — Что за глупые розыгрыши… — проворчал я и отворил дверь.       То, что ждало меня за ней, заставило отшатнуться.       В дверном проёме, едва удерживаясь на ногах, стоял один из гвардейцев, которыми я командовал. Ветеран Бронтских Длинных Ножей Микорд уже совершенно не походил на себя живого. Его кожа неестественно побледнела и потрескалась, покрываясь струпьями и уродливыми язвами. Из-под шлема на меня смотрело осунувшееся лицо со впалыми щеками и пустеющей, оголившейся до кости глазницей. Внутри неё горело глубинное зелёное пламя, один взгляд на которое вызывал тошноту.       Как только дверь открылась, я отскочил вглубь комнаты, сжимая пистолет двумя руками и надавливая на спуск. Прозвучал выстрел…       …из сна меня вырвал чей-то торопливый стук в дверь.       Застигнутый врасплох, я вздрогнул на стуле и попытался нащупать болтерный пистолет на комоде, но рука лишь рассекла пустоту. Под ногами зазвенела упавшая бутылка амасека, начатая поздним вечером. Стекло не разбилось, но алая жидкость уже медленно растекалась по полу, неизбежно приближаясь к лысеющему ковру. — Фраг… — Выругавшись, я пинком скатал край покрова подальше к кровати и поторопился к двери. За эти несколько секунд я успел еще раз окинуть взглядом свои апартаменты.       Это снова Валон Урр. Гостиница на окраине Санктинуса уже встречала раннее утро, прорывавшееся через открытое окно щебетом птиц. — Кто там? — Спросил я в дверь, чтобы убедиться окончательно. Рука предупредительно легла на рукоятку подмышкой. — Иероним, это я, — голос Себастьяна звучал несколько озабоченно. — Икар передал письмо на твое имя. Кажется, оно от Августа.       Щёлкнув замком, я пропустил дознавателя внутрь и вернулся к креслу. — Трон, что у тебя тут случилось? — Похоже, дознаватель проснулся совсем недавно. Он был одет в одну ночную рубаху, небрежно заправленную в брюки. Вполне вероятно, что сервитор застал его в постели. — Просто дурной сон, — отмахнулся я, поднимая бутылку и кидая её в мусорное ведро неподалёку. — В последнее время у тебя только такие, — удручённо опустил голову Себастьян и передал мне конверт. — Держи.       Я разорвал блестящую, всё ещё тёплую лиловую печать и развернул письмо. Первое, что бросилось в глаза — это почерк. Любой другой мог бы не обратить на это внимание из-за распространённой среди священников манеры быстрого письма. Всего лишь отголоски долгих и изнурительных конспектирований в семинарии.       Но Августа я знал достаточно хорошо, чтобы понять — что-то произошло. Иначе бы он написал длинное официальное письмо размашистым, каллиграфическим почерком, приправив его запахом благовоний.       Здесь же не было ничего, кроме зловеще короткой надписи, нанесённой дрожащей рукой и нескольких чернильных пятен.

«Скорее приезжай, произошло ужасное».

— Ещё Икар сказал, что внизу ждет автомобиль, — произнес Себастьян, когда я поднял на него глаза. — Судя по твоему лицу, нас приглашают не на экскурсию, да? — Да, — кивнул я и снял с кресла плащ. — Одевайся. Я буду ждать тебя внизу.       Улица встретила меня пробирающим холодным ветром. Дыхание вырывалось из груди белёсыми облачками, пока я шёл до рычащего во дворе лимузина. Странно, что это был не паланкин, запряжённый в четыре пары сервиторов, но тогда поездка до соборного города оказалась бы слишком долгой.       Похоже, что святые братья не могли ждать.       Чёрный автомобиль с вытянутым кузовом чем-то походил на торжественный катафалк, используемый братьями Мортус для транспортировки особенно важных людей. Такие же строгие квадратные формы, орнаменты в виде черепов и флажки, установленные вдоль капота, чадящего разогретым воздухом.       У двери в пассажирский салон стоял мужчина в простой рясе и с тяжеленной аквиллой на шее. — Господин Хальвинд? — Поклонился он, как только я приблизился. — Что стряслось? — Мне не ведомо, господин инквизитор, — священник говорил спокойно, но в его тоне звучали предательские нотки волнения. — Могу лишь сказать, что Собор с раннего утра стоит на ушах. Все службы в главном святилище отменены, а старшие братья…       Несколько мгновений он выбирал подходящее слово, но, столкнувшись с моим нетерпеливым взглядом, окончательно смешался. — Ну? — Напуганы, господин инквизитор. Как есть напуганы.       Мужчина сделал шаг назад и открыл дверь лимузина, давая понять, что больше ничего не знает. Тем временем рядом возник Себастьян, как всегда практически бесшумный. Следов небрежного пробуждения более не осталось, и теперь дознаватель являл собой саму суровость Инквизиции, облачённый в сплошной чёрный плащ. — Едем, — довольно кивнул я, занимая место в автомобиле.       Стоило только дверям захлопнуться, как все шесть задних колес завертелись, прокручиваясь на обледеневшем рокрите. Спустя секунду лимузин рванулся вперед, заставляя тело прижаться к спинке.       Священник занял место рядом с сервитором-водителем, отделённым от салона плексиглассовой перегородкой. Похоже, дополнительных разъяснений мы не получим до приезда на место. Тогда я расслабился и выглянул в окно.       Улицы Санктинуса всё ещё были окутаны предрассветным мраком, дрогнувшим лишь далеко на востоке. Мы быстро мчались сквозь полупустые гостиницы, постояльцы которых предпочитали ночному сну разгульное веселье.       Автомобильные дороги были практически пусты в направлении к центру, поскольку Экклезиархия крайне жёстко фильтровала трафик в своих владениях. Если ты простой паломник, то можешь забыть о коротком пути до интересующего тебя храма. В особые дни, церковь могла запретить проезд даже высокородным правителям планет, тем не менее предлагая им воспользоваться паланкинами или телегами с киборгами-носильщиками. Возможно, таким образом святые братья демонстрировали свою власть, говоря о равенстве перед Имперским Культом всех. От вшивого бродяги до планетарного губернатора или ещё выше.       Очень скоро жилые шпили сменились просторной площадью, которая, словно замковый ров, ограждала соборный город от всего остального. Здесь не было практически ничего, кроме уличных фонарей и лестниц, ведущих наверх, к главному святилищу планеты.       Однако рассмотреть Собор Святого Друза было невозможно. Лишь огромный чернеющий силуэт, теряющийся в низких облаках.       Водитель сделал несколько поворотов, и мы оказались на пустынной эстакаде, ведущей вглубь владений Экклезиархии. Здесь не мигали неоновые вывески, не искрились светом гололитические проекции агит-стендов или реклам. Только высокие газовые фонари отбрасывали слабый свет на белый и черный гранит.       Как и подобает любому священному месту в Империуме, мы тут же оказались в окружении черепов и двуглавых орлов, украшающих каждое строение от малой уличной кафедры, до возвышающихся рядом схол и семинарий.       Несмотря на ранний час, по улицам уже вышагивали паломники. Лишь когда наш лимузин пересек границу храмового района, на вершине зазвучал главный колокол. Ему в унисон затрезвонили остальные, расположенные повсюду. Это произошло так неожиданно, что у меня перехватило дыхание и заложило уши.       Людям на улице же было все равно. Казалось, будто бы они совершенно не обращают внимания на оглушительный грохот, заставляющий дрожать даже бронированные стекла автомобиля.       Всюду, где мы проезжали, открывались двери храмов и маленьких часовен, принимающие людей на утренний молебен. Граждане следовали дисциплинированными группами, точно зная куда и кому идти. — Наверняка скамейки у них тоже распределены, — озвучил мои мысли Себастьян, позволяя себе лёгкую усмешку. — Как думаешь, что случилось? — Нам стоит проявить терпение, дознаватель, — ответил я, продолжая смотреть в окно. — Очисти разум от догадок и мистерий. Они лишь навредят.       Мой менторский ответ заставил юношу смутиться и скорчить какую-то неподобающую гримасу, отражение которой я едва разобрал в стекле. Это вызывало улыбку, отвлекая меня от более чёрных мыслей.       Соборный город Экклезиархии. Самое настоящее логово змей. Клубок интриг и заговоров, что ежечасно плетутся за спинами имперских институтов под прикрытием безумных миллионов. Глядя на мрачные статуи космических десантников и укрытых капюшонами ангелов, я размышлял о том, насколько монументален и могущественен Имперский Культ. Воистину, в Империуме нет ничего более устойчивого, чем вера в Бога-Императора.       И тем не менее, эта же вера в прошлом дважды подводила человечество к обрыву, угрожая вновь бросить его в анархию и раздробленность Древней Ночи. Конечно, минуло много тысяч лет со времен Эры Отступничества и последовавшей затем Реформации Святого Тора, но Ордо Еретикус до сих пор находит последователей безумного Вандира, что стремятся разрушить наши устои изнутри, считая их ложными.       Интересно, на Санктинусе тоже скрываются Теневые Жрецы? Я слышал, что в сектор Каликсида — настоящее засилье этих безумных еретиков.       Наверняка. Не исключено, что они занимают очень высокие посты в церковной иерархии даже здесь, на такой тихой и спокойно планетке, как Валон Урр. Возможно, случившееся сегодня в священных стенах есть не что иное, как проявление их злобных козней… — Иероним, — голос Себастьяна возвращает меня в реальность, и я отрываюсь от бронированного стекла. — Мы на месте.       Выйдя из лимузина, я понял, что это было не совсем так. Наш транспорт остановился у широкой лестницы, ведущей вверх, к самому Собору. В догорающих сумерках окружающие нас купола и острые башенки колоколен всё ещё представали мрачными фантомами, стерегущими своё тёмное царство. С обеих сторон от колоссальных ступеней были расположены жаровни. Когда мы остановились, я заметил, как группа сервиторов во главе с каким-то священником подпитывала эти пылающие чаши дровами. На спине каждого киборга было закреплено их столько, что даже аугментированные ноги слегка подгибались.       Очень быстро нас нагнали прихожане. Закутанные в церемониальные накидки с капюшонами, они молча брели по мраморным ступеням. Во главе таких групп обязательно вышагивал жрец, постукивая по древнему камню позолоченным посохом и произнося какие-то слова.       К сожалению, из-за усилившегося колокольного звона, я не смог ничего разобрать. — Нам обязательно подниматься к главному входу? — Спросил я проводника, вглядываясь в сумрачный образ громады, возвышающейся впереди.       Священник тоже покинул лимузин и, ничего не говоря, пригласительным жестом указал на лестницу. Его лицо продолжало выражать благочестивую простоту, но я не сомневался, что был куда более короткий путь наверх. Просто кто-то приказал этому засранцу высадить нас здесь, чтобы продемонстрировать значение слов «не зазнавайся». Экклезиархия не питала любви к Инквизиции, но порой мы испытывали вынужденную необходимость друг в друге.       Однако у моего начальства было куда больше прав и причин вынюхивать среди служителей Министорума еретиков и предателей. За это они получили право ненавидеть нас.       Пожав плечами, я вступил на первую ступень и начал подъем. Себастьян молчаливой тенью двинулся следом.       Окружавшие нас костры согревали воздух и отбрасывали дрожащее свечение на одежды прихожан. Возвышающиеся вдоль лестницы статуи так же подсвечивались снизу, отчего выражение лиц святых и Астартес приобретало инфернальные черты.       Над головой утреннее небо продолжал сотрясать колокольный звон…       Пытаясь сосредоточиться, я закрыл глаза, но молитвы не помогают сдержать головную боль. В приступе злобы я ускорил шаг, просачиваясь мимо прохожих, бесцеремонно отталкивая их. Сначала они все были будто на одно лицо. Одинаковые дешёвые одежды с минимальными различиями в деталях. Одинаковые возмущённые вздохи и тут же нечленораздельные просьбы о милости, когда инсигния на моей груди вновь попадала на свет.       Но в какой-то момент я начал замечать гвардейцев. Одного, второго. Церемониальные тряпки сменились видавшей виды тёмно-серой бронёй. С тёмного неба с оттенком зелени начал падать пепел, а в опустившейся тишине был слышен лишь хруст камней на растрескавшихся ступенях.       Лица многих из них измотаны, покрыты свежими шрамами и окровавленными повязками. Да и сами они похожи на побитых бродячих псов с ссутулившимися спинами. Эта планета способна истончить даже гвардейскую выдержку…       Оказавшись почти на вершине, я приметил собирающуюся толпу. Кто-то у окончания подъема возмущался, проклиная весь свет на благородном наречии с характерными интонациями.       В мои мысли вновь пробивается колокольный звон, вынуждая замереть у ограды. Стирая пепел с лица, я обернулся в поисках Себастьяна. Сначала его лицо было тяжело разглядеть в дрожащей массе гвардейских шлемов, но внезапно дознаватель возник совсем рядом. — Что-то случилось?       Его голос едва различим под оглушительным грохотом, но этого достаточно, чтобы привести меня в чувство. Снова моргнув, я вновь оказываюсь на лестнице, ведущей в Собор Святого Друза. Со светлеющего неба больше не падал пепел, но время от времени ледяные капли обрушивались на кожу. Гвардейцы исчезли, уступив место прихожанам. Однако аристократические возмущения всё так же звучали у подножья храма… — В чем дело? — Спрашиваю я нашего проводника, который всё это время шел впереди. Для острастки я кладу руку на его плечо и разворачиваю к себе лицом.       Священник вздрагивает, но старается не показывать тревоги. Его губы всё так же изгибаются в благочестивой улыбке, и он разводит руками. — Мне не ведомо, но думаю, что всё в порядке. Вас должны ждать, господин инквизитор. Прошу, следуйте дальше за мной.       Лишь поднявшись и протолкавшись через толпу зевак, мы оказались на широкой площадке перед главными воротами Собора. Огромные стрельчатые двери были выполнены из керамита и украшены золотым барельефом. На нём изображалось возрождение святого Друза на Маккавей Квентус. Овеянный золотым светом, крылатый воин заносил меч над своими убийцами из ксенорасы ю`ват, ведя за собой полки Имперской Гвардии.       Барельеф занимал всё пространство врат, окружённый по краям узорчатыми рамками в виде херувимов и крылатых черепов. Даже сумрачному свету жаровен было не под силу хоть немного умалить величественность этого изображения. Воистину, скульпторы заслужили погребение в стенах Собора за свою работу.       Впрочем, несмотря на красоту и торжественность, я не мог не вспомнить один из отчетов, которые читал в молодости.       В закромах архивов Инквизиции сектора хранится документ, согласно которому лорда-генерала Друза убили собственные союзники из числа оппозиционной фракции штаба. Поразительно, как даже на войне люди не могут оставить своих алчных амбиций, готовые поставить под угрозу любое предприятие.       Правда это или нет, но после «воскрешения» Друза в рядах верховного командования действительно произошли чистки, а Анжуйский крестовый поход завершился блистательным успехом. — Почему двери закрыты?! — Срывающиеся на фальцет возмущения здесь заглушали даже колокольный звон. — Кто смеет преграждать мне путь? Вы хоть понимаете, чем это чревато?!       В окружении десятка слуг в богатых ливреях, у ворот стоял мужчина. Со стороны было сложно определить возраст, поскольку знать активно прибегала к омолаживающим процедурам, но судя по его манерам и тону, мне пришло на ум одно слово: «юнец».       Этот юнец был одет в простые одежды прихожанина, которые тем не менее были сшиты из настоящих органических материалов и украшены редкими позолоченными узорами. На груди переливалась брошка в виде колосьев, оплетающих меч — герба какого-то местного знатного рода.       Ропот вокруг моего появления уже добрался до последних рядов слуг и быстро достиг самого господина в виде кроткого старика с ухоженной бородой, шепнувшего что-то на ухо юнцу.       Тогда тот оставил в покое двух непроницаемых мужчин из городской стражи и обернулся ко мне, сохраняя надменный вид. Это удивляло, хоть и не настолько, чтобы вызвать уважение. Очень многие глупцы считают, что их голубая кровь является индульгенцией от всего, включая Инквизицию. — Инквизитор? — Голос аристократа стал менее заносчивым, но все еще сохранял высокомерие, прививаемое таким детям с рождения. — Значит, в Соборе действительно что-то стряслось?       Прежде чем ответить, я молча подошёл ближе, словно ледокол раздвигая толпу слуг, облепившую хозяина. — Что бы не произошло, ваши планы придётся изменить, лорд… — Лорд Атрик, второй сын досточтимого лорда Стенграса, внука Иседора Мер, планетарного губернатора мира Мерров, — всё это торжественным голосом и с придыханием произнес тот самый старик с ухоженной бородой. — Ух ты, вы ещё и герольда с собой водите? — Наигранно поразился Себастьян, чем вызвал багровение на лицах как минимум дюжины сопровождающих лорда.       Чувствуя растущее напряжение, я просто пошёл вперёд к самим вратам, где молчаливо несли караул двое мужчин в церемониальных одеждах. Впрочем, в руках они сжимали настоящие силовые мечи, прижимая ладони к груди, чтобы острие клинка смотрело в небо. — Иероним Хальвинд, инквизитор, — громко произнес я, указывая на знак своих властных полномочий.       Стражники несколько секунд молчали, после чего впереди что-то загрохотало, выделяясь даже на фоне колокольного звона. Спустя ещё мгновения, громадный барельеф дверей вздрогнул и створки ворот начали медленно расходиться внутрь Собора, открывая вид на стену нартекса, украшенную гигантской статуей ангела в капюшоне.       В тени помещения нас уже ждали. — Иероним! — Голос Августа одновременно изображал радость и мольбу. Раскинув руки, низкорослый священник тут же приблизился и обнял меня. — Мы признательны тебе за то, что ты решил взойти как и все наши дорогие прихожане, но… я не ожидал что ты захочешь сделать это именно сейчас…       Я обернулся туда, где раньше стоял наш сопровождающий, но того уже и след простыл, что вызвало у меня кривую улыбку. — Мы просто хотели проявить учтивость, — пришел мне на выручку Себастьян, хищно выискивая подлого святошу глазами. — Ох, славно… — Август отпустил меня и сделал шаг назад и сделал руками подзывающий жест. — Прошу за мной, братья. — Прошу прощения! — Раздалось со стороны врат. — Но как быть мне? Брат Август, мне было обещано проведение свадьбы с дочерью шестого отпрыска Дома Крин! Вы хоть понимаете, что это за люди?       Произнося эти слова, сам лорд Атрик прошёл в Собор, не обращая внимания на развернувшихся к нему стражей. Толпа слуг тоже собралась завалиться следом, но им уже преградили дорогу скрещенные мечи.       Юнец не рискнул оттолкнуть меня или Себастьяна, но встал за спиной церемонария, задрав подбородок. Несчастный священник был вынужден обратить на него внимание. — Мне жаль, лорд, однако в сложившихся обстоятельствах мы не можем предложить главную святыню для проведения вашего бракосочетания, но… — Как это не можете? — Лицо юнца начало краснеть от злобы и возмущения. — Кардинал Анку обещал мне церемонию под сиянием обломка меча Святого!       Кажется, Август собирался что-то ответить, но я не стал ждать. Моя рука легла на плечо священника: — Нам пора, брат. Время не ждёт.       Лорд был достаточно умён, чтобы не мешать мне пройти, а потому лишь бессильно наблюдал за нашими удаляющимися спинами.       Пройдя нартекс, мы оказались в главном помещении Собора Святого Друза. В Империуме существуют миллионы храмов и часовен, и все они строятся по схожим канонам, сохраняющим в себе строгость и торжественность имперской готики. А потому людям, путешествующим между мирами, подобные строения могут показаться схожими, или даже одинаковыми.       Но это место…       Шаги гулко отражались от пола, выложенного крупными плитами из розового камня, начищенного до зеркального блеска. Широкие боковые нефы опирались на два ряда колонн, высеченных в виде могучих космических десантников, удерживающих бельэтажи, где с перил свисали полотнища, изображавшие знамена полков Гвардии, которые участвовали Анжуйском крестовом походе и сопровождали Друза ещё до его перерождения.       Основной неф тянулся на несколько сотен метров, убегая вдаль и оканчиваясь искрящимся золотом алтарем. На таком расстоянии рассмотреть детали было невозможно. С боков пространство заполняли сотни скамей, вырезанных из тёмного дерева. Подлокотники и ножки украшали лакированные орлиные головы и когтистые лапы, а сиденья и спинки покрывал алый бархат.       Потолок главного нефа скрывался в темноте. Он был таким высоким, что под сводами собирались облака сероватого дыма от сотен курильниц, установленных по всему собору. В этих искусственных облаках мелькали сервочерепа и херувимы, носящиеся среди громоздких канделябров из переливающегося серебра и золота.       Основные конструкции и колонны Собора были выполнены из чёрного обсидиана, украшенного розовым мрамором. Казалось, что архитекторы специально преумножали тень там, где нужно, чтобы сохранять таинственный полумрак, разгоняемый пламенем свечей и люминосфер, установленных на подставках вдоль скамей.       Помимо нашей троицы здесь присутствовали ещё несколько священников в белых сутанах, что в царившей темноте придавало им схожесть с призраками. — Так что произошло? — Наконец спросил я, как только колокольный звон стал тише из-за монументального сооружения. — Чудовищное святотатство… Убийство! — Взмахнул руками Август, не в силах сдержать свой гнев. — Подобные деяния в стенах храма Его бросают тень на всех нас, Иероним. Это будто проклятье! — Кто жертва? — Ох, несчастная канониса из Эбеновой чаши! — Священник зашморгал носом и остановился, чтобы нащупать в карманах своей одежды платок. — Несчастная Селестина… — Постой, — я тоже остановился, глядя на собеседника. — Сороритас? — Да… — Не в силах сдержать слез, Август высморкался. — Несчастная сестра! Кто бы мог подумать, что пережив поход на сорок-семь Капелла, она погибнет от удара в спину! — Это…чудовищно… — Выдохнул Себастьян, сочувствующе глядя на церемонария. — Не то слово, сын мой, не то слово… — Стирая с лица слезы, прошептал тот и вновь пошёл вперёд. — Пойдёмте, мы и так запоздали.       Путь до нужного места занял ещё некоторое время. Пройдя под куполом Собора, мы покинули его через боковой неф, ведущий не на улицу, а на просторную лестницу, спускающуюся до девичьей семинарии. Здесь украшений было уже меньше, но стены были куда светлее, создавая атмосферу аскетичной строгости. На пути нам встречались группки девочек, ведомых своими наставницами в тёмных одеждах и капюшонах. Похоже, здесь располагалось нечто вроде схолума.       Далее Август вывел нас на улицу, и мы оказались у подножья Собора, но с другой стороны. Здесь располагался широкий сад, заполненный деревьями, что по сезону уже растеряли всю листву. Извилистая брусчатая дорога привела нас к святилищу. Оно было во много раз меньше самого Собора, но не менее богато украшено.       На этот раз двери сторожили воительницы в непроницаемой черной броне, украшенной белыми накидками. Как только мы появились, они нацелили на нас свои болтеры. — Спокойно, сестры, — Август выступил вперёд, мирно выставив перед собой руки. — Это брат Хальвинд, инквизитор из Ордо Еретикус, и его дознаватель Ворн.       Несколько секунд стражи внимательно разглядывали меня, после чего одна из них произнесла что-то в вокс-бусину. Оружие всё так же смотрело в нашу сторону, что немного тревожило Себастьяна. Я видел, как напряглось тело дознавателя, готового к броску при первом же признаке опасности. — Я думаю, всё в порядке, — тихо произнеся я, кладя руку на его плечо.       Юноша стрельнул в меня взглядом, но всё же принял более спокойную позу.       Тем временем двери в святилище распахнулись, но не для того, чтобы впустить нас. Из-под стрельчатого проема вышла женщина в такой же чёрной броне. Печати чистоты и знаки на котте говорили о её многочисленных заслугах и старшинстве среди других. — Я Афелия. Палатина местной прецептории ордена Эбеновой чаши. — Далеко же вы забрались от Святой Терры… — Я сделал несколько шагов вперед, тактично отодвигая с дороги Августа и поднимая перед собой розетту. — Я Иероним Халь… — Я слышала ваше имя, инквизитор, — резко оборвала дева битвы, впиваясь в меня недоверчивым взглядом. — Я задам два вопроса — зачем вы здесь и что вы имеете против пребывания на Валон Урре моего ордена?       В её вопросах звучал откровенный вызов, как и у всех сестер. Многие из них были ревностными фанатичками как снаружи, так и внутри, что часто отражалось в виде чудовищных шрамов и обильной аугметики, заменяющей отсутствующие конечности.       Афелия тоже обладала следами битвы. Её зрелое лицо наискосок рассекали три борозды, начинающиеся где-то за правым виском, задевая лоб, переносицу и оканчиваясь у левого уголка губ. Эта рана была нанесена давно и, к удивлению, не обезображивала носительницу, но подчёркивала её суровый вид, прямо как коротко стриженные седые волосы.       Разглядывая свою собеседницу, я начал улавливать запах гниения, медленно растекающийся по саду. На глаза навернулись слезы, и я моргнул, чтобы стряхнуть их.       …и тут же вздрогнул, увидев перед собой полутруп Афелии, который продолжал стоять напротив меня, пошатываясь на ветру. Как у большинства мертвецов на этой проклятой планете, её бледная кожа покрылась язвами, струпьями или отслоилась вовсе. Голова облысела, а застарелый шрам теперь постоянно сочился гноем вперемешку с чёрной кровью…. — Инквизитор? — Требовательный голос целестианки вырвал меня из забытья.       Я с ужасом обнаружил, что моя рука лежит на рукоятке стаббера, скрытого под плащом. Придя в себя и прочистив горло, я спрятал руки за спину. — Меня пригласил мой давний друг — брат Август, — рука в черной перчатке указывает на священника.       Тот подпрыгивает на месте, словно бы его в чем-то обвиняют, и тут же встаёт рядом. — Так и есть, моя госпожа, — кивает толстяк. — Как только я узнал о случившемся, тут же послал за братом Хальвиндом. Всё-таки он инквизитор и обладает огромным опытом в расследовании подобных ересей. Я не сомневаюсь, что его помощь вам будет только на пользу!       Женщина несколько секунд оценивающе разглядывала Августа со смесью пренебрежения и злости, но в конечном счете вздохнула, опуская скрещенные на груди руки. — Что ж, видимо, такова воля Бога-Императора, — посетовала она и развернулась ко входу в святилище. — Идите за мной, все трое.