1. А были ли валенки?
11 декабря 2023 г. в 15:16
В мире существует много дурацких примет. Например, ребёнок, стоящий на крыше дровяника, придирчиво вглядывающийся в сугроб, явно означает неприятности.
Но кто вообще верит в эти ваши приметы?! Тео был в себе уверен. Был на сто процентов уверен, когда увидел, что с одной стороны сарая снег, отбрасываемый сюда с расчищаемой дорожки, доходит почти до крыши; очень уверен, когда в сопровождении Белки на крышу забрался; больше уверен, чем нет, когда подошёл к краю и посмотрел вниз.
Уверенность слегка пошатнулась только на моменте, когда порыв ветра едва не сбил его с ног, отправив кувыркаться по этой самой крыше комком из нескольких слоёв ткани различной плотности и одного слоя настоящего живого Тео. Зима в Верхней Климовке выдалась морозной. На окнах давно расцвели ледяные узоры, сугробы доставали взрослым до пояса, а таких, как он, из окна можно было различить только по торчащей из-за сугроба безразмерной шапке.
— Ты не кошка, так что не прыгай, — строго сказал он стоящей рядом Белке, которая не совсем понимала, что они тут делают, но была конформистом, так что когда все лезли куда-то, она тоже лезла. — Вдруг ты не на лапы приземлишься, — то, что он сам может приземлиться не на лапы, ему в голову (тоже потенциальную точку соприкосновения с поверхностями) не приходило.
Белка что-то неразборчиво фыркнула, явно не соглашаясь с теорией о превосходстве кошачьего вида, и покорно села на край крыши, с вызовом посмотрев на юного хозяина. Тео поправил сползшую почти на нос шапку, подтянул готовые совершить побег варежки, раскинул руки в стороны и с криком, который ему самому казался воинственным кличем, а случайный слушатель принял бы его за сдавленный писк промокшего под дождём котёнка, прыгнул вниз.
Полёт длился долго. Вроде бы. До его окончания даже крика не хватило. Было бы ещё дольше, если бы не предательский вес налипшего на валенки снега и остальной одежды, основной функцией которой явно было приякорить небольших детей, чтобы их не уносило куда-нибудь в метель, а заодно лишить способности далеко и быстро убегать. Всё это не удалось компенсировать позой белки-летяги — Тео довольно быстро пробил сугроб почти на глубину своего роста.
Сугроб благодарен не остался. Когда белая пелена перед глазами немного рассеялась, прыгун, отплёвываясь, понял, что в отместку за столь грубое вторжение, снег облепил его со всех сторон и не даёт пошевелиться. Впрочем, эффект замедления продлился только первые несколько минут, а после, поддавшись давлению не перестающего дрыгаться тела, хватка ослабла, и Тео смог высвободить из плена обе руки и смахнуть с лица лишнюю влагу. Начинало смеркаться. Так бывает, когда световой день длится пару мгновений и создаётся впечатление, будто ночь плавно перетекает в другую ночь.
Пленник быстро прикинул расстояние, которое предстояло преодолеть до твёрдой поверхности, и приуныл, с запозданием отметив, что обещал бабушке вернуться домой раньше весны.
Некоторое время он изображал маятник, качаясь взад-вперёд. Это помогло… помогло создать вокруг тела какое-то подобие капсулы. А ещё эти движения утомили. Тео страдальчески простонал и запрокинул голову на довольно удобный подголовник. Так открывался неплохой вид на тёмно-синее небо с проявляющимися звёздами и собаку, взирающую на него то ли с тревогой, то ли с укоризной.
— Вытащи меня, — без особой надежды на успех попросил бельчачий хозяин. Та сделала вид, что не поняла, только коротко тявкнула. Впрочем, возможно, она и не притворялась, так как обычно ей говорили что-то вроде: «Побежали!» или «Ешь быстрее» — это когда Теодор, не желая оскорбить кулинарные чувства бабушки, скармливал Белке свои нелюбимые блюда. Ещё лучший друг (или всё-таки следует говорить подруга, так как Белками кобелей не называли) шестилетнего человека была неплохим слушателем довольно длинных и запутанных историй… Но вот команду «Вытащи меня», как назло, не знала.
Вскоре жертва собственной опрометчивости устал стоять и захотел прилечь, раз уж оказался в такой мягкой и воздушной локации. Забарабанив ногами, Тео сумел проползти немного вверх, но внезапно не рассчитал силу рывка и уже через мгновение оказался по пояс на свободе, вот только при этом лишился пары утяжелителей. Если конкретнее, валенок. Чертыхнувшись, Теодор попробовал повторить свои действия в обратном порядке и вернуть обувь туда, где она и должна была быть, однако, то ли с ориентированием в снежном пространстве дела были совсем уж плохо, то ли валенки унесло течением (?), но обнаружить пропажу не получилось. Зато двигаться стало в разы комфортнее. Теперь он мог перекатами задавать направление в сторону берега, помогая себе руками как настоящий пловец. Из сугроба он буквально вывалился на расчищенную тропинку и рухнул на спину, сложив на груди руки в чудом оставшихся на месте варежках. Вид на небо перекрыло довольное собой собачье лицо: очевидно Белка нашла более безопасный способ спуститься с крыши или воспользовалась протоптанным им самим туннелем, и пришла посмотреть, как дела у хозяина, и не хочет ли он пойти погреться в дом, где есть печка, бабушка, и нет снега по самую шею.
Он хотел. Вроде бы. В нём боролись противоречивые чувства: с одной стороны, он знал, что длина верхних конечностей Елизаветы Павловны больше, чем его, так что если позвать её, есть шанс, что она организует спасательную операцию и добудет ему обувь из-под толщи того, что он решил назвать вечной мерзлотой. Но с другой стороны на вопрос: «Бабушка, а зачем тебе такие длинные руки?» не было однозначного ответа, и всё могло сложиться не лучшим образом для смелого измерителя толщ собой. Тогда он принял единственное верное решение: встать, принять мужественный вид и заявиться домой как есть. Почему-то ему показалось, что отсутствие валенок будет не сильно бросаться в глаза, если прямо с порога сказать что-нибудь обезоруживающее, например: «Ба, я хочу есть!».
Уже позже Теодор понял свою ошибку. Оказывается, что скорость, с которой бабушка обрабатывает информацию и переводит мысли в слова, намного выше скорости его собственной реакции, заторможенной в силу возраста и пережитых испытаний.
— Фёдор, ты зачем на крыльце валенки снял? И почему с собой не принёс? — начала сразу же вопрошать Елизавета Павловна, не попавшись на уловку с преданным смотрением в глаза. Возможно, это плохо работало из-за разницы в росте. А ещё внук смотрел куда-то в фартук, а бабушка — на его ноги, на которых явно чего-то не хватало — чего-то валяного и с вышитой довольно квадратной красной буквой «Ф».
— Сейчас принесу, — возможно, услышав эту фразу, кто-то мог усомниться, что именно так должен произноситься звук «р», но точно не в том, что до материализации теодоровской обуви остаётся пара мгновений. Выходя за дверь, он был уверен, что бабушка, как взрослый занятой человек, уйдёт уже по своим бабушкиным делам на кухню. Ступив на разметённые доски крыльца, он на всякий случай посмотрел, не заявились ли его валенки обратно сами — всё-таки магическое мышление у дошкольников никто ещё не отменял, но нет, там сидела одна Белка, приветствовавшая его так, будто они не виделись всю ночь, а не три минуты.
Вздохнув, Тео дёрнул на себя тяжеленую дверь — оставлять её открытой нельзя было даже на три секунды — и снова переступил порог, сразу же столкнувшись с Елизаветой Павловной. Это так сильно нарушило его планы, что в сердцах он прошептал себе под нос: «Блин!». К несчастью, бабушка обладала суперспособностью, довольно распространённой среди учителей: она имела очень развитый слух, который только обострялся в моменты детекции правонарушений.
— Что ты сказал? — уточнила прекрасно всё слышавшая Елизавета Павловна.
— Я сказал «пни», — зачем-то попытался спасти свой имидж вообще не-сквернослова Тео.
— Ага, точно. Где валенки?
— Их… кто-то украл.
Кто-то может посчитать, будто эта фраза звучала нелепо и неправдоподобно. Но Теодор неоднократно слышал, как сама же бабушка говорила её, не обнаружив на месте своё обручальное кольцо, запасную лампочку или банку сгущёнки. Всё это обычно находилось потом (кроме сгущёнки — её, похоже, действительно унесли грабители), но какое-то время существовал крепко сколоченная команда детективов, обсуждавших, кто же вор, и приводивших очень убедительные доказательства вины своих подозреваемых («Когда Надька выходила, она прятала глаза, а её карман был оттопырен»).
— Ох получишь же ты у меня ремня, Фёдор, — сказала бабушка вместо того, чтобы тут же подключиться к расследованию. Получивший угрозу Тео и не думал испугаться — он не верил в существование ремней. А как в них поверить, если ты их ни разу не видел в деле? Это вам не привидения, чтобы бояться, не имея доказательств их реальности. Так что он приготовился обороняться фразой про еду, но сказать её смог только спустя десять минут причитаний и торопливых копошений вокруг его собственной персоны, которую затянуло в вихрь новых приключений, состоящий из торопливых раздеваний, а затем — одеваний обратно, но уже в сухую одежду. Бабушку весьма эффективно отвлекло то, что ребёнок стучал зубами от холода, так что ему вручили самые толстые шерстяные носки. Теодор благодарно впитывал тепло, очень сбивчиво заверяя, что всё с ним в порядке, и даже сумел пообещать, что завтра точно возьмёт лопату и справится с извлечением валенок из-под снежного завала, на что бабушка только фыркнула, убедилась, что он согрелся, и наконец услышала урчание детского живота. Суматоха, вызванная фееричным появлением мокрого с ног до головы Тео, закончилась накрыванием на стол, в котором виновник происшествия принимал активное участие, отчасти, чтобы выслужиться перед Елизаветой Павловной, и в некоторой степени пытаясь ускорить процесс.
Он сохранил некоторое заискивание и после еды, а когда ему показалось, что бабушка настроена благожелательно, спросил:
— Ба, а как я завтра в детский сад пойду?
— В моих.
Тео прошествовал к дверям и задумчиво встал рядом с бабушкиными модными белыми валенками. Он был выше их. Но ненамного. Демонстрацию чего он и произвёл, явившись на кухню с одним предметом из пары. Стараясь сохранить серьёзное выражение лица, Елизавета Павловна сказала:
— Сапоги мои ещё есть. Они ниже.
Теодор согласился, что это не такая уж плохая идея, но ему быстро объяснили, что это была шутка и пообещали достать из сундука ценные зимние ботинки, которые надевались только по особым случаям.
Засыпая той ночью, Тео размышлял о бренности бытия и о том, как человек должен стойко мириться с потерями и невзгодами, а ещё создавал стройные логические цепочки из действий и их последствий для организма, не желающего топать домой босиком по снегу. Впрочем, философствовать долго у него не вышло, и поток мыслей сместился в более привычное русло, а образ потерянных валенок затмили представления сказочных миров, где он, Теодор Щербаков, был, само собой, королём. Или принцем. Рано ему пока в короли.