Простуда

Когда Мирон болеет, он ведёт себя, как ребёнок. Собственно, в его возрасте это и не удивительно — как ещё себя может вести мальчишка, которому по человеческим меркам лет двенадцать? Но это настолько выбивалось из его привычной манеры поведения, что остальные дальневосточные иногда шутили, что Нагаев здоровый и Нагаев болеющий — это два разных человека. Вот и сейчас Магадан, завёрнутый в два одеяла, по-детски дул губы, отвернувшись к стенке. Вова, до этого вышедший, чтобы заварить чай и по возвращении в комнату обнаруживший эту очаровательную картину, расплылся в мягкой улыбке. — Мирош, ну, не дуйся, — Владивосток аккуратно сел на край кровати, двумя руками обхватывая принесённую кружку. — Я на тебя обиделся, — проворчал младший, так знакомо хмуря брови — благотворное влияние Хабаровска. — Слушай, я знаю, что лекарства горькие, — ласково продолжил Приморский, одной рукой потянувшись к комочку из одеяла, — но тебе надо их выпить, чтобы стало лучше. — Не хочу, — буркнул Нагаев, — не буду. — Ладно. А чай будешь? — пошёл на уступки Володя, легонько потянув на себя этот кокон. — Сладкий? — Магадан слегка повернулся навстречу, недоверчиво глядя в голубые глаза. — Конечно, — вновь улыбнулся Вова, протягивая Мирону чашку. Тот опасливо взял её, обхватив обеими ладонями, и вдохнул приятный аромат имбиря и каких-то трав. Осторожно припав губами к краю кружки, мальчик сделал пару глотков и блаженно прикрыл глаза — и правда сладкий. А ещё разливающийся по больному горлу мягким теплом, согревающий и спасающий от озноба. Голубовато-серые, мутные глаза одарили Володю благодарным взглядом и вновь вернулись к чашке. — Хочешь, варенья принесу? — предложил Владивосток, по-отцовски ероша и без того взлохмаченные волосы младшего. — То, которое Юка в начале года привезла. Нагаев ненадолго задумался и кивнул: — Давай. Вова ответил нежной улыбкой и снова ушёл на кухню. Вернулся уже с чашечкой, наполненной розовато-красным вареньем, и чайной ложечкой. Едва он отставил их на тумбе у изголовья кровати, как их тут же нагло стащили к себе на коленки. — Сильно не налегай, там ещё суп варится, — назидательно, но с заботой, а не упрёком произнёс Приморский, забирая всё с той же тумбы градусник. — Не хочу суп, он не вкусный, — нахмурился в ответ Магадан, отпивая ещё немного чая. — Зато полезный, — с той же поучающей интонацией сказал Володя, встряхивающий термометр. Убедившись, что ртуть в приборе вернулась в исходную позицию, Владивосток подсел ближе к младшему: — Давай ещё раз температуру измерим. — Не хочу, — буркнул тот, плотнее сжимаясь в комочек. — Мирош, — мягко обратился Вова, — ты же знаешь, что это не больно. — Он холодный, — продолжал капризничать Нагаев, отправляя в рот очередную ложку варенья. — Это ненадолго, — убеждал Приморский, нежно поглаживая по волосам. Младший надул губы, но в итоге сдался — позволил стянуть с себя тёплый кокон и засунуть под мышку прохладный кончик градусника, отчего тут же поёжился. Володя укутал мальчишку обратно, превращая в почти неподвижный кулёк. Тот попытался возмутиться — а как же варенье? Но всю посуду Вова поставил на тумбу, плотнее укрывая Магадан. — Я сейчас ещё раз обижусь, — проворчал тот, забавно надувая щёки. Владивосток лишь мягко улыбнулся, поглаживая Мирона по голове. Нагаев, разморенный простудой, прильнул к тёплым ладоням, подставляясь под ласку. — Я всё равно могу обидеться, — предупредил он, укладывая голову старшему на колени. — Как выздоровеешь — с меня Милкис, — шёпотом, будто по секрету, пообещал Вова, слегка наклонившись ближе к мальчику. — Твой любимый, яблочный. — Тогда ладно, — негромко ответил Магадан, уже прикрывший глаза — явно пригрелся и собирался уснуть. Что ж, Володя вовсе не против.