Ма(нь)як

На город упала ночь. Не медленно спустилась, как это обычно бывает, пустив вперед себя розовые всполохи, а затем и сумерки, а рухнула внезапно, словно на только что освещенную сцену города опустили темный тяжелый и пыльный занавес. Улицы разом погрузились в вязкий мрак – предвестник приближавшейся грозы – но еще были полны людей, сразу ускоривших шаг в надежде оказаться дома до первых раскатов грома. Кто-то предупредительно достал из сумки зонт и задумчиво поглядывал на небо. Один из прохожих брел медленно, подгребая ботинками сухие листья и о чем-то беззаботно болтая по телефону, а в некотором отдалении от него шли, слегка покачиваясь, двое весьма подвыпивших людей довольно потрепанного вида. Подойдя к одной из еще не снесенных кирпичных хрущевок, прохожий юркнул в подъезд, и двое тут же остановились, продолжая покачиваться. - Ну и что дальше? – возбужденно прошептал один из них. – Долго мы тут будем ошиваться? Так нас, пожалуй, заметят и вычислят. - Ты предлагаешь ночевать у него под дверью? – усмехнулся второй. – Будем сидеть тут. Хотя бы вон на той лавочке. Ляжем и прикинемся бомжами. - Вань, да его повяжут, мы и глазом моргнуть не успеем! Они наверняка уже там. - Отведенный ему срок истекает только завтра утром. Ты же сам мне говорил, что Маат чрезвычайно пунктуален. Он здесь не появится раньше. - Тогда дежурим по очереди. Пошли на лавочку и доставай пиво. Фу, у меня воблой все штаны провоняли. Они расположились на лавочке в некотором отдалении от интересующего их подъезда, расстелили газету и принялись опустошать заранее приготовленную двухлитровую бутыль с разливным пивом, закусывая его воблой и распространяя по округе весьма характерный аромат. Они громко хохотали, имитируя пьяную речь, ругали правительство и масонов, потом перешли к обсуждению женщин и затихли лишь часа через два, разложившись на той же скамейке. Вскоре оттуда раздался громкий дуэтный храп. Первым бодрствовать оставался Николай как типичная сова и в три часа ночи незаметно толкнул Ивана в бок, давая тому понять, что пришла его очередь. Тот едва заметно кивнул, в остальном даже не пошевелившись. Он долго и напряженно всматривался в темноту, периодически поглядывая на часы и стараясь ничем себя не выдать. Это был старый и многократно проверенный метод, безотказно работавший с любыми закоренелыми преступниками. Даже самые подозрительные из них никогда не обращали внимания на храпевших на лавочках пьяниц, принимая их за безобидный элемент окружающей среды. Как бы ни был хитер Маат, будь он один или будь то целая преступная группировка, Иван был уверен, что уловка с бомжами сработает. Он пристально смотрел на дверь подъезда, глаза его окончательно привыкли к темноте, и чем настойчивее становилась поступь рассвета, тем сильнее напрягался криминалист, сжимая пистолет в складках грязной одежды, раньше служившей обоим рабочей формой в гараже. В прошлый раз объект похитили прямо на выходе из дома ровно в восемь утра, и когда на улицах стали появляться первые прохожие, Иван медленно поднялся и отправился к ближайшим кустам, всем своим видом демонстрируя полное безразличие к происходящему. Требовалась немалая выдержка и даже толика актерского мастерства, чтобы унять бешеное сердцебиение и буравить подъезд лишь боковым зрением, зная, что с минуты на минуту появится преступник. Не дойдя до кустов каких-то пары шагов, Иван почувствовал, как что-то вонзилось ему между лопаток. - Коля? – тихо охнул он и грудой грязной одежды осел на землю, чувствуя, как все поплыло перед глазами. – Он нас перехитрил…

* * *

Когда Иван открыл глаза, постепенно приходя в себя, он сразу понял, где находится. Над головой покачивалась та самая тусклая лампочка, о которой он десятки раз читал в отчетах, а сам он оказался привязанным к стулу в пятне света, окруженном кромешной тьмой. - Вы уже убили его, да? Этого следовало ожидать. Вероятно, за нами с Секачевым была слежка, оттого нас и раскрыли. Сколько вас? Из темноты шагнула одинокая фигура и опустилась на стул напротив Ивана. На лицо мужчины, как и прежде, была надвинута шляпа. - Вы решили, что я работаю не один? – во тьме прозвучал его глухой голос. – Что ж, вполне предсказуемый вывод, - судя по интонации, мужчина усмехнулся. – Вы ведь сами сегодня шли мне в руки, не могли же вы этого не понимать, Сурненков, - Маат откинулся на спинку стула и закурил. – Или вы рассчитывали уберечь от моего правосудия того любителя мяса? – он захохотал. - Вашего правосудия? – задохнулся Иван. – Вашего? Вы кем себя возомнили? Господом богом? Да кто вы такой, чтобы ломать установленные им законы?! - О, Сурненков, - протянул Маат, - да вы верующий? А мне казалось… - Верующий, не верующий. Бог, эволюция. Какое все это имеет значение? Вы вмешиваетесь в течение естественных процессов, пытаетесь сломать человеческую природу об колено. Да кто вы такой? Впрочем… у вас все равно ничего не выйдет. Только зря столько крови проливаете. - Я идеалист, Сурненков, вы же понимаете. А идеалистам свойственна кровожадность. Идеалистам и человеколюбцам, а я величайший человеколюбец в истории! – с некоторым пафосом в голосе произнес Маат и снова усмехнулся. - И скольких вы планируете отправить на тот свет? - Тигра хлещут плеткой, чтобы он, в конце концов, научился выполнять те фокусы, что от него требуются… - Но выпусти тигра в лес, и он не будет скакать с пенька на пенек и прыгать через горящий обруч! Даже если вам удастся запугать все человечество – что уже звучит абсурдно, но тем не менее – с вашей смертью все вернется на круги своя. - А с чего вы взяли, Сурненков, что я хочу изменить непременно все человечество и непременно окончательно и навсегда? – он аккуратно потушил окурок и убрал его в карман пиджака, что немало позабавило Ивана. – Что если я просто развлекаюсь? Что если это для меня что-то вроде тараканьих бегов или петушиных боев? Такое вам в голову не приходило? Ну конечно же нет. Вечно рефлексирующий человеческий разум всенепременно настроен на постоянный поиск причин происходящего. Вы там даже списочек моих требований к человечеству уже наваяли, не так ли? А вы для меня просто пауки в банке. - Вы же сами человек, Маат. Кстати, почему вы взяли себе женское имя? И вы действительно работаете один? - Да-да-да. Как много вопросов, требующих ответов! Давайте лучше перейдем к делу. Вы у меня необычный пациент. Вас брать я пока не планировал, вы сами ко мне явились. Поэтому и условия вашего освобождения будут эксклюзивными, - Маат сделал шаг вперед, протянул руку и принялся ощупывать пиджак Ивана. – А вот и он! – и он извлек из одного из карманов мятый листок бумаги. – У вас тут пока всего четыре пункта отмечено, но нам хватит и этого. Так и быть, даю вам фору – не месяц, а два. И чтобы ровно через шестьдесят дней вы явили собой идеального человека будущего – все согласно вот этому вот списочку! – и Маат помахал листком перед лицом Ивана, а затем убрал его обратно в карман пиджака. – О, нет, не делайте такое лицо! Вы у меня необычный клиент, совершенно необычный! При других обстоятельствах я бы и вовсе не заинтересовался вами: вы ведете тихий и аскетичный образ жизни. Женщинами почти не интересуетесь. Кстати почему? Иван лишь мотнул головой не в силах поверить в происходящее. - Вы кристальной честности человек, на работе все на вас молиться готовы. Да вам почти и делать-то ничего из этого списка не надо. Вот разве что завязать с употреблением мяса. Но на два-то месяца, думаю, вы сможете от него отказаться. Так чего же вы так испугались? - Я полагал, что мы имеем дело с идейным и всесильным безумцем вроде переродившегося Раскольникова. А вы оказались сорвавшимся с цепи маньяком, который кромсает людей исключительно ради собственного удовольствия. - А чему вы так удивляетесь, Сурненков? Вы же сами давеча заявили, что я такой же человек, как и все прочие. А теперь вдруг возмущаетесь, что я не оказался столь возвышенным и идеальным, каким вы хотели меня видеть. Да вы сами мизантроп ничуть не меньше меня! А хотите работать со мной, а? Никакой группы у меня нет, вы это и сами уже поняли, я вижу. Но вот вас бы я взял. К черту те четыре пункта. Давайте ко мне, и мы вместе повеселимся, а? - Да вы, ей-богу, глупее, чем я думал, - презрительно бросил Сурненков. - Да бросьте, Иван, любая ненависть должна иметь выход. Я от своей исцеляюсь вот таким образом. Я ведь все это поганое человечество просто ненавижу. Всю их мелочность, все их обывательство, их стремление к комфорту, бесконечную показуху и эгоизм. Их готовность уничтожить ради самих себя и своих отпрысков все живое на планете. Вы ведь слышали про случай, когда одна ненормальная мамаша скормила своему умирающему от рака сыну семнадцать ежиков? Ловила их в лесу и готовила – варила, жарила. Можете себе представить подобное безумие? Она убила семнадцать живых существ – для чего? Сын ее все равно умер, да если бы даже он и не умер, кто дал ей право решать, чья жизнь ценнее – сына ее или того ежика? - Вы бредите, - устало проговорил Иван. – Ну разумеется мать будет спасать собственного ребенка любой ценой. - В том-то и беда, что человек по умолчанию решил, что его биологический вид самый ценный для планеты, и делает все ради ублажения собственного вида. Ест других живых существ, использует их кожу и мех для того, чтобы спастись от холода, вырывает этих существ из привычных ареалов обитания и дрессирует, чтобы развлекать других людей, или заставляет их работать на себя… И все это проистекает из святой убежденности в собственной исключительности. Люди и уголовный кодекс создали, в котором прописали один святой принцип, на котором и держится все законодательство – человеческая жизнь – это главнейшая ценность. Даже религию придумали, чтобы оправдать собственный эгоизм. Дескать, бог их сотворил по своему образу и подобию, а потому они имеют право эксплуатировать всех прочих, сотворенных не по образу и подобию, а для удовлетворения нужд человека. Вы только вдумайтесь в это! Иван вяло покачал головой: - Чего вы хотите? - Я всю эту человеческую сущность ненавижу. И буду уничтожать ее пусть не в масштабах всего человечества, но хоть в нескольких отдельно взятых людях. Пусть я покорежу пятьсот человек или даже тысячу, но эта тысяча будет вертеться у меня, как ужи на сковородке, ради своих жалких жизней! Они уже начинают вертеться. У фотографа уже закрутились в голове шестеренки, как ему выполнить мои требования, а ведь это только начало! Ох, как я развернусь! - Вряд ли. Рано или поздно вас накроют, и вот тогда вам не поздоровится. - О нет, Сурненков, меня не накроют никогда. Вы даже не представляете кто я такой, - и Маат грустно усмехнулся. Он подошел и разрезал путы на руках и ногах Ивана. - Выход у вас за спиной. Мое предложение остается в силе при одном условии – вы ни слова не расскажете о нем никому из ваших знакомых. Впрочем, это в ваших же интересах. Как и обещал, даю вам два месяца на размышления. Понаблюдайте за окружающим миром, и если поймете, что люди раздражают вас не меньше моего – присоединяйтесь. - А если я не захочу этого, вы меня убьете? – спросил Иван, разминая затекшие суставы. Но Маата в помещении уже не было.

* * *

Иван медленно направился к выходу, спотыкаясь в кромешной тьме – лампочка погасла в миг его освобождения. Наконец, он уткнулся ладонями в холодный металл и принялся ощупывать его, ища ручку. Когда, в конце концов, найденная дверь распахнулась, яркий свет резанул глаза криминалиста. Он сделал еще несколько робких шагов вперед и оглянулся: за его спиной высилось довольно массивное и в чем-то нелепое металлическое сооружение – то ли необычной формы, то ли просто покореженное. С крыши вверх тянулись бесчисленные антенны самых причудливых очертаний – ломаные, спиралевидные – да и антенны ли это были? Само здание – то ли огромный гараж, то ли миниатюрный ангар – казалось воплощением чьей-то безумной фантазии. Словно сумасшедший конструктор решил вдруг материализовать свои самые страшные и больные кошмары. Если бы Сурненков верил в инопланетян, он бы решил, что здание это построили в глухом лесу – а именно посреди леса он и стоял, все более изумляясь происходящему – пришельцы с других планет, где гравитация работает по совсем иным принципам, да и архитектура сформировалась по чужеродным для Земли формулам и законам. Здание нельзя было назвать безобразным или даже просто некрасивым, но его красота вызывала скорее ужас и оцепенение, хотя оно сияло всеми цветами радуги, как какой-то чертов ярмарочный балаган. Странно только, что его хозяин не обрядился в клоунский костюм, хотя это стало бы уже явным плагиатом, Маат не мог не понимать этого. На бесформенной двери ядовито-желтого цвета красовалось изображение гигантского синего пера. Иван подошел ближе и коснулся ладонью стен. Это был явный металл, чем-то напоминавший титан, и отчего-то теплый. Он провел рукой по стене, и на мгновение ему показалось, как яркие и безумные рисунки, покрывавшие стены, принялись менять свои очертания, как в калейдоскопе. Иван зажмурился, тряхнул головой и потер глаза. Вероятно, Маат что-то вколол ему, вызывающее такие реалистичные галлюцинации: рисунок на стене и вправду изменился, хотя Сурненков и не мог сказать, как именно, поскольку во всем этом буйстве красок не наблюдалось никакой логики, один лишь внеземной хаос. Иван решил обойти здание кругом, чтобы получить о нем более полное представление, но уже через несколько шагов остановился, не веря своим глазам: неподалеку слышалось мерное течение реки и ощущался явный запах воды, а безумное здание шаг за шагом, метр за метром постепенно обретало форму и цвет радуги, что мостом переброшена была на противоположный берег реки. - Это ЛСД. Вне всякого сомнения, - пробормотал Иван, снова протирая кулаками глаза. Чем ближе к реке, тем больше на крыше – или скорее том, что следовало бы назвать крышей – появлялось антенн, а подчас и башенок в форме ракет, вздымавшихся высоко в небо. Их вершины топорщились, словно безумные многоцветные насекомые – других сравнений Сурненков подобрать не мог. Здание все больше походило на лабиринт – его стены, извивались, образуя бесчисленные ниши и арки. Между некоторыми, казалось, нелогично отделенными друг от друга стенами были перекинуты мосты, производившие впечатление невиданной древности и сделанные явно из дерева. По крайней мере, так показалось Ивану. Некоторые части этой немыслимой конструкции были сложены из кирпича, и совершенно непонятно было, как все эти материалы крепились друг с другом. Создавалось впечатление, что металл вырастал из дерева, а дерево врастало в кирпич. Берег уходил под уклон, и к тому моменту здание окончательно перерастало в радугу – самую настоящую радугу, не раскрашенное дерево или металл, словно его тяжеловесная конструкция постепенно испарялась, образуя нечто совершенно невообразимое. Сурненков попытался вернуться назад, но тщетно – двери нигде не было, да и здание словно изменилось за прошедшие полчаса: он никак не мог понять где находится и как ему отсюда выбраться. В этот момент Иван вспомнил про мобильный телефон, достал его и принялся фотографировать все подряд, понимая, что в противном случае Секачев ему просто не поверит. И фотографии не исчезали с телефона, они заполнили его память и служили явным свидетельством того, что все это правда. Безумная и бредовая правда. Наконец, спустя бог знает сколько минут бесплодных поисков Иван вышел к ядовито-желтой двери с пером и снова вошел внутрь, освещая телефонным фонариком пространство впереди себя. И не нашел там ничего нового: пустое помещение, погасшая лампочка под потолком, два стула и больше ровным счетом ничего. Он обошел его метр за метром – его площадь никак не превышала тридцати квадратов или около того – нащупывая еще хоть какую-нибудь дверь или потайной ход, куда мог скрыться Маат, но ничего не обнаружил. Тогда он вернулся в лес и набрал номер Николая. Тот взял трубку практически сразу же и тут же закричал в нее: - Ваня! Ты где? С тобой все в порядке?! - Погоди, не тараторь. Ты мой звонок отследить можешь? У меня тут навигатор что-то не работает. Засеки меня. Я не пойму, как отсюда выбраться. - Ты цел? - Все подробности позже. И да, я цел. Давай, отслеживай скорее. - Тогда виси на линии, сейчас спецов подключу. Прошло несколько томительных минут. Сурненков повернулся спиной к зданию и мерил шагами небольшую прогалину, окруженную плотной стеной леса. - Вань, а у тебя точно навигатор не работает? Может, еще проверишь? – раздался через несколько минут голос Секачева. - Да сто раз уже запускал. Только координаты выдает, а карту не выгружает. А что мне эти цифры? 23° 4′ северной широты и 12° 36′ восточной долготы. Только где это? Сдается мне… - То-то и оно, Ваня, - каким-то загробным голосом произнес Николай. – То-то и оно. Ты не в России. И даже не на нашем континенте. Ты в Африке! - В Африке?! Но… как?! - Я тебе больше скажу, Ваня. Ты в пустыне Сахара. Километры песка вокруг тебя ни на что тебе не намекали? - Песка?! Но я… я в лесу!