Дикие розы

Он всегда приходил на рассвете. Громко, настойчиво стучал в открытую дверь, а потом долго оттряхивался от росы на пороге. Казалось, молодой маг ничего не умел делать не привлекая внимания. — Знаешь, что я услышал вчера? Что ты меня приворожила! Украла мое сердце и съела его. — довольно произносит он, не успев повесить светлый плащ. Девушка, сидящая на полу и перебирающая сушеные травы, улыбаясь кивает ему. Ей еще столько нужно сделать сегодня, и по-хорошему надо разозлиться на него и вытолкать из дома — чтобы занялся своими делами. Не мешал думать, не лез под руки, не задавал бессмысленные вопросы. Но, вместе с ним в ее дом всегда заглядывает солнце. А прогонять солнце — знак дурной. — Может, так оно и есть? — Твои цветы и толченные кости, конечно, могут вылечить жар или прогнать кошмары у детей, но на меня они точно не подействуют. Я бы знал, попытайся ты околдовать меня, — даже место для себя он выбирает всегда так, чтобы лучи света из распахнутого окна эффектно подсвечивали его профиль. Амайи смешно и немного приятно от того, как сильно он старается понравиться ей. — Ну, тогда тебе не стоит приходить сюда, разве не так? — в противовес ему, ее голос всегда мягкий, тихий. Чтобы не пропустить ничего, нужно действительно слушать. Да и выглядит Амайя совсем не так ярко, ухоженно, как ее гость. На ней простое шерстяное платье, руки исколоты крапивой и шиповником. Под ногтями у нее земля, в распущенных волосах — травинки и сухие лепестки лесных цветов. — Прислушайся к людям, они ведь добра желают. На это он только отмахивается небрежно, насмешливо кривя губы. — Амайя, ну ты что. В вашей деревне грамотных не найдешь — а ты говоришь «прислушаться»! Это они должны меня слушать, а не болтать глупости. — Мы все заложники своих заблуждений, Нико, — она мягко упрекает мага, не переставая улыбаться. Эту свою надменную сторону он показывает только ей. Ей нравится непоколебимая уверенность, с которой он произносит даже полнейшую, на ее взгляд, глупость. — Ты тоже пока не всезнающий. — По крайне мере, я знаю, что бояться одиноких девушек, живущих на краю леса, не надо. — маг ловит ее взгляд, и пытается удержать, но проигрывает чабрецу, папоротнику и мяте. Амайя аккуратно перекладывает часть трав на солнце, другую крошит между пальцами, отчего в воздухе повисает терпкий запах. Она смотрит на него, вытирая ладонь об подол. Насколько же неуместно маг здесь смотрится. Бежать бы ему отсюда. — А ты что, не знаешь, кто обычно живет на краю леса? — между ними повисает молчание. Она видит, что он нервно оглядывается — пытается что-то понять. Найти ответ, как всегда находит на вопросы своих учителей. Только Амайя училась совсем по другим книгам. Ему не поддалась ее ворожба. Сколько бы он не бился, он видел только сизые окровавленные внутренности воронов, где она видела еще не случившуюся горькую печаль. Сколь бы не смешивал травы, прогоревшие угли и свою кровь, — точно как она, не нарушая ни одного жеста, ни одного слова из нужных, — получал только дурно пахнущую жижу, там где у нее к пальцам лип чудной мёд, под которым затягивались царапины. Не то чтобы он не старался… Нет. Он просто не умел просить — только требовать. Амайя пыталась объяснить ему, что его магия принуждает мир меняться под его желания, тогда как ее — только просит, нащупывая баланс между тем, сколько нужно отдать, а сколько взять. Но, ему быстро наскучило — то, чем он не мог повелевать, не имело значения. И все же, он продолжал приходить к ней. С упорством, достойным лучшего применения, жадно забирая ее внимание и время. Будто сам не чувствовал, насколько не вписывается в историю. Считал себя сильнее того, что изменить нельзя. И вот эта его вера — глупая, питающаяся только эгоистичным желанием обладать всем, что он видит, что освещает своим присутствием, — нравилась ей больше всего. У нее никогда не хватало смелости мечтать о несбыточном. Она видела свое будущее и не противилась своей роли. Все знали, чем закончится жизнь одинокой девушки, которая не боится ходить в лес и умеет говорить с огнем. Сколько не бейся — Амайя чувствовала, что увязает в этом будущем, в словах будущей истории про пугающую, жестокую ведьму. Молодые маги в таких историях если и появляются, то только чтобы спасти людей от ужасов проклятой мучительницы. Маги, или принцы. И Нико похож на принца. Он просто ошибся — пришел слишком рано. Амайя все еще думает, что дорога, которая вывела его к ней, должна была упереться совсем в другой город. Сколько сил он приложил, чтобы оказаться здесь и сейчас? Может он и не догадывался, но для нее это само по себе было демонстрацией его силы. — Знаю, — с вызовом отвечает он. Как всегда, когда сталкивается с чем-то, что ему не нравится. Закипая недовольством ее спокойствию. — Ты можешь жить не здесь. — Это ты хочешь, чтобы я жила не здесь, — мягко поправляет она. — Да. А ты разве этого не хочешь?! Ей хочется ответить, что не ей решать. Ей хочется ответить, что он только делает ей больнее, и никогда мир не прогнется под желания одного, даже такого красивого, мага. Ей хочется попросить больше не приходить к ней, не приносить утреннюю росу на сапогах и солнце в волосах. Но она говорит: — Мне хочется верить, что мы больше не встретимся, свет мой. Он подскакивает так резко, что стул со стуком отлетает в сторону и падает, поднимая пыль с пола. Его всегда так до смешного легко вывести из себя. Глядя в его сверкающие гневом и разочарованием глаза, Амайя решает найти семена горечавки. Так она не забудет этот цвет даже через много лет. — А это не тебе решать, — свистящим шепотом шипит он, выскакивая из ее домика, и почти бегом удаляясь. Амайя пожимает плечами, медленно вставая. Нужно вернуть стул на место. Освободить место для заготовок, и отмыть в реке нож от засохшей крови. Все эти заботы так привычно и мягко поглощают все ее внимание, позволяя плыть по привычному течению, что у нее уходит весь день, чтобы заметить светлый плащ у двери. Застыв, Амайя медленно моргает, надеясь, что белая ткань с синим подбивом просто мерещится ей. Но и через минуту он не исчезает. Наглость, достойная его хозяина. А у Амайи не хватает смелости прикоснуться к плащу даже кончиками пальцев. Эта вещь кажется ей опасной. Настолько, что на секунду у нее возникает желание бросить его в очаг. Сжечь до углей, а угли закопать под старой высохшей елью. Краткий миг она захлебывается страхом перед этой вещью. Тонет в бессильном ужасе, скованная чьей-то чужой мыслью и желанием. Воздух, который она глотками, с трудом, вдыхает, на вкус как море. Ей бы так и утонуть, если бы не твердая земля под ногами, не ночная тьма, заползающая в дом сквозь незакрытую все еще дверь. Привычные вещи помогают вспомнить, что страх дает власть над тобой. Вещам, людям. Страх молодого мага, — страх, пахнущей соленой бурей и болотным дымом, — уже сейчас ведет его. Амайя же училась не бояться. Ткань мнется под ее пальцами, совсем как обычный плащ. Никакого волшебства в нем нет. Ей удается аккуратно свернуть его и взвесить в руке, всматриваясь в сумерки. Быть воровкой ей совсем не нравится. Выбрасывать чужие вещи, пахнущие солнцем — не красиво. И бояться его не стоит. Плаща, — думает про себя Амайя, — не хозяина. К тому же, она знает, где он остановился. Вернуть плащ будет проще простого, решает она, обувая туфли. Жалобно скрипят под ее шагами половицы, будто плача по хозяйке. Но ей не до этого, ее ноги сами несут по вытоптанной дорожке в деревню, к трактиру. Высокая трава вяжет узлы у нее на пути, репейники цепляются за подол простого платья. Но у нее совсем другим заняты мысли. Амайя и не замечает как перепрыгивает через корни, ивы, и уворачивается от ее гибких ветвей, тянущихся к ее рукам. Она приходит к нему затемно. Осторожно крадется к двери, стараясь не разбудить никого. Ей всего то и надо, что оставить сверток у порога и уйти обратно в свою историю незамеченной. Дверь распахивается без скрипа. И её пришпиливает торжественно-жадным взглядом. На языке снова вкус моря. Или будущих слез. — Ты так и не спросила, что я им ответил. Тем дуракам, что решили будто ты украла мое сердце. Амайя качает головой, улыбаясь чуть грустно. Нико берет ее за руку и тянет к себе, и она физически ощущает, как будто выныривает из-под холодной воды впервые за всю жизнь. — Я сказал, что в обмен на сердце я забрал тебя. И мне кажется, это достойный обмен.