Два плохих дня

Звёзды смотрели на мир, сквозь покрывало облаков. Иголка осторожно прокалывала ткань, вшивая заплату в подранный плащ. Если бы не она, если бы не эта идея, то он бы давно напоминал лоскутное одеяло. Когда-то забраться так высоко было страшно, теперь же Талион спокойно сидел в оконной нише, даже ни думая держаться. Разве что упёршись ногами в стену. Внизу в лагере кипела жизнь, досюда доносился только слитный шум. Скоро Чёрный Рука поплатиться за смерти, скоро вновь будет только Ничто. До самого конца до самого Дагор Дагорат. Такова судьба только склеенного, скованного проволокой чужих воспоминаний кувшина памяти. Проволока проржавеет, вновь останутся только осколки в тёмных водах тоски и пустых сожалений. Где-то на горизонте высится громада Мораннона. Всё закончиться там, где началось. История совершила круг, виток, и всё будет как прежде, точнее не станет ничего. Ничего кроме бесплодных эмоций. Без цели, без имени, без надежды. Стежок за стежком, заплатка становится частью много раз порванного плаща следопыта. Лёгких толчок еле уловим. Только отвлечься на что-то своё, перестать слушать и можно пропустить, не понять, ни услышать. Где-то на горизонте собираются тёмные тучи, хотел ли он обратить внимание на это? — Почему ты решил воевать на его территории, место того чтобы уйти? — несмелый вопрос. Он легко перевёл взгляд, на громаду Крепости перекрывавший выход из ущелья. — Я не мог. Не мог их оставить. Потом понял, что один не справлюсь. Южные земли были мне неизвестны. Пытался бежать. Вышел сюда, — лёгкая просьба, он обвёл взглядом долину и вернулся к крепости. — Она казалась непреодолимой. Я много дней бродил по ущелью, вжимаясь в скалы. И чем дольше я не мог найти тропу, тем чаще и чаще Единое оказывалось на моём пальце, сначала для того чтобы укрыться, потом… я понял какую имею власть. Он итак знал, где я, а с Кольцом должно быть был как маяк в тёмную тихую ночь. А оставить его не мог. Уже тогда не мог. Руки следопыта продолжали аккуратные стежки. Заплатка сливалась с тканью, там, где нитка соединяла их воедино. Вещи людей так недолговечны… так же как и они сами. Это закономерно, но всё так же непривычно. В памяти всплывали собственные любимые вещи. Стало тепло, лёгкая, светлая печаль. Да, они навсегда потеряны для него, но с другой стороны он помнит. Сейчас только осознание этого отгоняло мрак и безнадёжные мысли. — Ты был для орков страшной сказкой, — продолжил Талион. — Мы вновь ведём их в бой против их хозяина. Думаешь, справимся? Сможем его одолеть? — Свяжем орков боем, и придётся рискнуть, забираясь по стене. Стрелами нас вряд ли смогут достать…. — начал Келибримбор, понимая, волнение, но как он мог дать однозначный ответ на этот вопрос? Имел ли право делиться своими опасениями, сомнениями? Душа человека уйдёт. Ему будет всё равно… — Я не об этом. Я… орки его считают чуть ли не… — следопыт запнулся, опуская взгляд на ткань, поправляя нитку. — Так просто бы майя меня не отпустил бы… — он обрывает себя, слишком расслабился, слишком привык, говорить что думает. Или всё же стоит рассказать сейчас. Выдержать его злость, объясниться… — иголка на мгновение замирает, не выйдя из ткани. Непонимание, удивление. Талион смотрит перед собой, хмуриться. — Быть может, этому человеку дарована часть силы, но не более, — стараясь сохранить спокойствие, продолжает Келибримбор. — Я помогу тебе. — Кажется, я уже и забыл, какого это сражаться без тебя. Он замолчал. Но было иное между ними, и не нужно было видеть или ощущать, как холодеющие пальцы вновь напряжённо бороться за иголку. Липкое ощущение полное сомнений мучило его. Должно ли успокаивать его, если он сам не уверен, но просто хоть что-то сказать. Осталось немного… — Всё закончиться, для тебя, и я уйду, — не пустить собственную горечь, чтобы он только не чувствовал, не заподозрил. — Мне… мне страшно… — иголка упорно входит в ткань, пальцы стискивают серебристый металл. — Почему… почему для людей нет такой однозначности? Почему мы сами должные думать, что нас ждёт после смерти? — он замер, смотря куда-то вниз, но не на лежащий по ногами лагерь. Куда-то, где когда-то кипела жизнь. Он продолжил, вновь переводя взгляд на плащ. — Ты в итоге, вернёшься туда, откуда начал свой путь, к родным… — эти слова словно раскалённый оставили болезненный отпечаток. Вряд ли ему следует ждать милости Намо. Вряд ли отказавшемуся будет дарован второй шанс. — Некоторые говорят, что после только тьма… — Ты же в это не веришь… — не дело Талиона знать об участи того, кто не дал ему спокойно умереть. Если можно было бы просто закрыть глаза и перестать осознавать. — Людская доля великий дар. Человек создан свободным, его судьба в некотором смысле не подчинена Арде, и он может выходить за её пределы. И только вы способны влиять на мир… В надежде всегда есть… Талион усмехнулся. — Я знаю, надеюсь на то, что вновь увижу их. Верю, что наша битва окончиться победой, — Талион вновь устремил взгляд на собирающуюся на юге грозу, он тускло улыбнулся, распрямляя шов и стараясь как можно ровнее, что на плаще не осталось складок изменить угол. — И всё же неопределённость пугает куда сильнее. Каким бы это не было даром… — продолжил он очень тихо. Скорбь, сжимающая сердце. — Я не смогу дать тебе ответов. Тот кто обречён вечность скитаться, кого злость и страх вынудили встать на этот путь, вряд ли сможете сказать тебе что-то кроме того, что ты итак знаешь, — тонкая иголка, соединяющая ткань с крупным ушком, стежок за стежком соединяет плащ и заплатку, оставляя шов незримым, скрывая в отличие в тоне темно-синего. Такая важная для Талиона тряпка. Один из знаков отличия. Вещь, с которой связаны воспоминания. Как же они похожи… — Ты говорил, что если бы тебе кто-то сказал, тогда в Валиненоре, что твой путь окончиться так, то ты не поверил бы, — после паузы начал следопыт, чуть поднимая руки, желая напомнить движением. Люди склонны забывать и перекладывать своё мышление на других, не пытаясь познать сути. Привычная аксиома. И бесполезно говорить, что это не так. Не поймёт, не сможет понять, а после и вовсе вновь забудет. Вот ещё одно благо людей — забывать отдалённые события. Не всё и те так. Не разбитый кувшин памяти, а кувшин, погруженный в чистые воды осознания прожитого. Через них видно суть, но некоторые детали плывут. — Я бы то же посчитал бы дурной шуткой, если бы мне как-то сказал, что я, командуя армией орков, пойду мстить за жизни друзей, родных, сослуживцев. — То есть наше теперешнее положение тебя не смутило бы тебя, — весёлая усмешка, но так чтобы она не тронула лица. Может, стоили, и проявиться, разговаривать глядя в лицо. Загвоздка только в том, что в нише встать-то по сути не куда. Слишком она узкая, не просить же ради этого Талиона подвинуться. — Я подумал бы, что этот человек бредит. Хотя, этот бред был бы больше похож на нечто реальное. Чем: ты умрёшь от руки Саурона, изберёшь судьбу вечно скитаться по миру, будешь призван людским некромантом в тело человека, и вместе с ним попытаешься свершить месть. И заметь, ты предполагал, что этот добродетель скажет это в дни твоей юности. — Весомый повод остаться с матерью, если он будет достаточно убедителен, — заметил он, стараясь не выпустить собственное веселье, не трогать чужого тела, ставшего столь привычным за это короткое время. — Но что-то мне думается, что я бы не поверил бы. Держал бы в голове предостережением? Пришло бы мне это в голову в минуты перед смертью? Быть может и смог бы умерить свой пыл, принять смерть достойнее и всё же оказаться перед Намо, — тень грусти, новая волна сожалений и предположений, но в этом странном подобии жизни всё же есть маяк за который можно держаться. — Твоя история не лучше. Допустим после принесения Воинской Клятвы. Талион воткнул иголку в ткань, напрягся. Чувство чужой воли, несущее образы. Человек думает, что это так же просто разобрать послание, полагая, что так же просто, как и ему самому понимать суть ведений. Раньше, это и вовсе была каша из слабых образов. Теперь же всё ещё требовались усилия… Таверна, шум, площадь на которой она стоит. Некто: «Ты полюбишь девушку, убьёшь из-за неё человека, будешь отправлен служить на Чёрные врата, она последует за тобой, но не будете вы благословлены. Но у вас родится сын, вы переживёте Мор, ты станешь капитаном. Крепость падёт, и вы будете убиты в ходе ритуала некромантом. Ты будешь проклят на скитания вместе с Бездомным, не помнящем о себе ничего кроме желания отомстить Саурону. Вместе вы встанете во главе армии орков, чтобы свершить месть убийце. Не чёткие образы плывут, не в силах понять «болит голова». — Талион, — окликнуть вслух. Он виновато улыбается . — Мне это показалось хорошей идеей, — заметил он, вновь берясь за иголку. — Твоё… твоя история мне от… квенди? Майя? Просто видение, пришедшее во сне, не даст мне убедиться в правдивости до самых последних мгновений перед смертью. — Скажи мне такое незнакомец и когда оно начала бы сбываться, я бы, если бы вспомнил, скорее всего, вспомнил, был бы напуган. Постарался бы защитить Иорет… — Ты говоришь тоже самое, от чего тогда старался разубедить. «Если бы знал, то остался бы один. Запер бы любовь под сотню замков», — он уверен, что последняя фраза прозвучала для Талиона его же голосом. Он смотрит на свои руки, не отвечая. Некоторое время между ними воцаряется молчание. Иголка механически скользила, пронзая ткань. — Смогли бы мы что-то изменить, если бы знали? — Талион вновь заговорил, в этот раз тихо вслух. — Я… быть может… как бы это не пугало, но всё же… пусть мой приговор был бы иным. Она бы горевала, да, но, в конце концов, забыла бы, жила бы дальше. Потом… потом бы у меня не было бы выбора. — Самым верным способом предотвратить пророчество я бы пренебрёг, всё равно оказавшись на этом берегу. Если бы мой незнакомец даже был бы чуть разговорчивее, — усмешка всё же трогает чужое лицо. Талион осторожно закрепляет шов, смотря на небо, сквозь облака виднеется самая яркая звезда. — Всё же ничего бы не изменилось. Если бы не я, то кто-то другой. Важен ты. — Важен каждый. И ты и я. Не многих людей этой эпохи я видел, но в чём-то ты отличаешься от других. Ты умеешь видеть свет во мраке. И как же мне это знакомо. Нитка выскользнула из ушка, оставив хвостик, узелок на изнанке. — Надеяться, когда дом превращается в могильник, когда непонятно зачем страдать в лихорадки. Стоять до конца, когда силы противника превосходят собственные во много раз. Веря, что жертва небольшого гарнизона есть маленький кирпичик в Великом Замысле. Всё произошло как должно, — Талион оторвал зубами нитку, пряча иголку в небольшую сумочку, застёгивая её и отодвигая на поясе, осматривая починенный плащ. — Будущее и прошлое сплетены воедино во тьме… Так кажется? — Не совсем точно, но так, — постараться всё же поделиться собственной тенью улыбки, дать понять, что он не один.