Когда мечты лежат в руинах

На улице был откровенный дубак. На пустынных дорогах разве что не лежало снега. Под голыми деревьями скрючивались неровными кучками опавшие за ночь листья, не выдержавшие внезапного похолодания. Наташа сидела на скамейке, обнимая гитару, непослушными пальцами подбирая аккорды, как когда-то подбирала их в первый раз. Кажется, эту песню она не играла уже целую вечность… А ведь раньше так хотела её исполнять, просила аккорды, потратила на эту маленькую мечту кучу времени… В рукавицах играть было невозможно, от чего они лежали рядом. Если стучать пальцами по струнам энергичнее, это слегка помогало согреться. Хотя жопа уже конкретно начинала примерзать к скамейке. Скоро можно будет тащить с собой в парк подушку, чтобы окончательно не подломить своё проклятое здоровье. —Идёт дорога далеко, но я не вижу свет. Нести вопросы тяжело, если ответов нет… В горле предательски начало драть и она оборвала себя, пытаясь прокашляться. Потянулась к открытому рюкзаку, доставая оттуда термос с горячим чаем. Сделала несколько больших глотков. Стало теплее и легче, но лишь немного. Не стоило сегодня сюда идти и усугублять положение, ведь уже видела, к чему такое может привести. Но именно поэтому не могла Наташа остаться в промёрзшей квартире. Жизни паутина превращается в петлю. И я уже не понимаю, как же долго я не сплю И не дышу, переосмысливая каждую ошибку, Что я допустил… Единственная ошибка, которую она допустила — это смогла пережить всё и сейчас сидит здесь, живее всех живых, пока родные люди уже давно окоченели в промёрзшей земле. Была ли её ошибка в том, что друзья умирали у неё на руках, а она не смогла их спасти… Раньше Наташе нравилось читать всякую жесть, просто понимая, что она происходит не с ней. А теперь с ней произошло слишком многое. Скольких любимых людей, друзей, знакомых, она потеряла разом? Сколько потеряла потом… По-началу от всего было невероятно больно, а потом внутри просто осталась пустота. Будто она медленно замерзала, вместе с планетой и, в то же время, отдельно от неё, потерявшись где-то между мирами, в своей боли и одиночестве. Узнавая о каждой новой смерти, о принесённых трагедией разрушениях, она срывалась на отчаянный крик, не могла остановить слёзы. О том, что на самом деле случилось с миром, она узнала не сразу, лишь спустя месяц, когда смогла встать на ноги. Долго лежала в незнакомой серой квартире, мучаясь от бесконечной головной боли и слабости во всём теле. Кажется, она тормознула головой при падении, когда весь мир тряхнуло так, что он будто рухнул… Не отходящая от кровати Лера, единственная, кого Наташа видела до некоторого времени, упрямо молчала и не рассказывала. Иногда она садилась на край кровати и играла на каком-то причудливом музыкальном инструменте, случайно подобранном, по её словам, на улице… От его мелодичного звучания боль на время отступала. Кажется, эта штука называлась калимба. Теперь Наташа смогла припомнить, хотя было уже не важно. Эти горизонты не для нас, Эти горизонты не для нас, Мы их не выбирали. Я не верю в холод твоих глаз, Я не верю в холод твоих глаз, Вспомни, о чём мечтали… Мечтали ли они потом о чём-то? Когда Танечка нашла их квартиру, теперь не было сомнений, что это отныне их единственный дом, пришлось всё рассказать. Когда Наташа смогла встать и выглянуть в окно, чтобы увидеть серые безжизненные руины. Неужели здесь всё ещё жили люди… Смиренье проникает в кровь: я просто «не такой». Но боль глаза откроет вновь, что я ещё живой… Теперь с утра она больше не просыпалась от перебора клавиш расстроенного от резких перепадов температуры пианино, не видела рядом торчащую из-под толстого слоя одеял лохматую рыжую макушку и не слышала сонное невнятное бормотание Леры. Теперь Наташа просыпалась от пробирающего насквозь холода в пустой остывшей квартире, где нельзя было никого обнять, кроме себя самой, вздрагивая от холода собственных ладоней. Ела холодную еду, если такая была, брала гитару и уходила, чтобы не так сильно ощущать своё одиночество, чтобы вечером вернуться в покрытую инеем квартиру, растопить остатками расколоченного пианино печь… И замкнуть этот бесконечный круг. Эти горизонты не для нас, мы их не выбирали… Песня продолжала рваться наружу, и Наташе вдруг захотелось зажмуриться и сорваться на крик, когда она почувствовала движение и оборвала мелодию. Последняя нота растворилась в повисшей разом тишине. Лишь ветер со скрежетом нёс по земле скрюченные замёрзшие листья. —Семён? — Наташа, кажется, на мгновение перестала дышать, смотря в чужое лицо. Его она от чего-то сразу узнала, смогла отличить от брата, хотя не видела, наверное, целую вечность. Может, потому что Федя смотрел по-другому. —Алабай… От звучания своего псевдонима Наташа вздрогнула. Как давно её так не называли… —Вы неплохо играете, да и поёте, — серые глаза смотрели невероятно внимательно, —Не хотели бы выступать на сцене? Сейчас людям очень необходима поддержка. Да и вам не будет так одиноко. Поддержка, одиночество… Наташа смотрела Сёме в глаза, даже не пытаясь сглотнуть вставший в горле ком. Ей нужно, чтобы он увидел её сейчас и что-то понял. Но что увидит он и поймёт, она даже не могла предполагать… Когда-то давно она хотела выступать на сцене, рвалась туда… Но всё оборвалось сразу же, как только начало налаживаться. Чёртова катастрофа, которая не позволила даже объявить о дате концерта. Но это вдруг стало так неважно. Вся связь разом оборвалась, дома стали непригодны для жилья, а улицы для ходьбы. Кто-то, кажется, доставал солнечные батареи, чтобы была возможность хоть зарядить и включить телефон. Она тогда не смогла ничего сделать, а потом было поздно. Перед замершими глазами встал давний вечер, пустой парк и Таня. В умирающем мире они пытались снова начать играть. Как прежде. Пусть это и не станет больше концертом… Звон гитары, весёлые голоса, неразличимый свист камня, оборвавшаяся строка и убегающий прочь светленький мальчишка в слезах. От шума в ушах Наташа не разобрала, что он кричал. Что-то о том, что из-за музыки он лишился отца… Как же Наташе было на него вдруг откровенно насрать. Было насрать теперь вообще на всё. На земле в невозможно неправильной позе лежала Танечка, остекленевшими глазами смотря в безразлично серое небо… —Алабай, пожалуйста, приходите по адресу на этой визитке, как сможете. Наташа вздрогнула, приходя в себя. Пред ней на коленях сидел Сёма, сжимая в своих тёплых руках её холодные, вложив туда маленькую бумажку. —И не плачьте… Все мы на руинах прошлого должны жить и строить новый мир, даже если друзей больше не осталось и опускаются руки. Саша с Ромой точно обрадуются присоединению такой славной девушки, как вы. —Спасибо… — почти беззвучно выдохнула Наташа, смаргивая слёзы. Не смотря на свалившуюся вдруг поддержку, было больно. Больно, когда после самой катастрофы она узнавала, кто погиб и кто ещё остался. Белерианд и вправду утонул. В реалии тоже. После себя оставив лишь воспоминания о былом величии и нескончаемый свет в душе. Вместе с ним погибли многие, со всеми оборвалась связь… Сёма всё ещё сидел на коленях, вознамерившись отогреть даже не руки, а саму душу. Посмотрел Наташе в глаза и улыбнулся. Так тепло, что показалось, будто из-за туч выглянул луч ласкового тёплого солнца. После чего медленно поднялся, кивнул на прощание и пошёл по парковой тропе в сторону жилого района… Пальцы снова заскользили по струнам, не позволяя теплу скоро их покинуть, воспроизводя слишком родную мелодию. С обветренных губ сначало тихо, а потом всё набирая силу, стали срываться слова. —Мне сегодня с утра моя шерсть показалась седой. Но это лишь иней, я всё ещё чёрен, как раньше. Но бивни с трудом оторвал от земли ледяной. И поднялся, как будто не спал, и отправился дальше… Она нашла в себе силы идти, когда её мир повторно рухнул. Когда Таня так неожиданно исчезла из её жизни. Когда Лера упала в ледяную реку. Сильнейшая лихорадка, никакая медицина… Наташа сидела у её кровати, когда подруга последний раз улыбнулась. Неумолимо движение льда, Он всё так же ползёт по нашим следам. Догнать неспособен, способен прогнать, Он сгонит нас с пастбищ опять и опять. Проникая в сердца, оставляя одних Мы уходим не в силах расплавить ледник. Мы уходим туда, где никто нас не ждёт, А за нами хвостом продвигается лёд. В далёкой прошлой жизни Аврора написала: «Нефилимы не умирают»… Наташе хотелось верить, что, подобно её нефилимам, все погибшие тоже на самом деле живы, где-то продолжают жить. Что они все смотрят на неё и не желают видеться с ней в ближайшее время. Не желают и её смерти… —Я раньше каждого утра со страхом не ждал. И шерсть не вставала дыбом от каждого шороха, Сегодня ледник стал ближе сантиметра на два И понял я как вокруг мне всё дорого… Иногда холодными вечерами Наташа, как прежде, играла в пустой тёмной квартире. По лакированному корпусу гитары с облезшими и полусодранными наклейками гуляли рыжие отблески — на столе догорала купленная Лерой свечка с латунным дракончиком… Но выбора нет, и придётся уйти, Оставить места, которые были мне домом, И, если кончился путь, то куда же идти? Ах, как же хочется жить, но как же мне холодно! Наташа видела, что Сёма остановился вдалеке, видимо, ловя отголоски долетающей до него песни. Иней покрывал скамейку, с ветром, кажется, начинался снегопад, заметающий серые промёрзшие руины Москвы, но на душе вдруг стало так свободно, будто с неё упал камень многолетнего груза. Будто сердце немного оттаяло… Будто на руинах прежнего мира она снова сможет начать мечтать.