О третьем сыне Феанаро

У Тьелкормо было много верных. Каждого из них он знал в лицо. Помнил могилы тех, кто погиб, сражаясь под знаменем Первого Дома и под его мечом. Бесстрашные воины, надёжные товарищи — верные были его второй семьёй. Но воля Судьбы неотвратима, одной рукой она связывает нити фэа, а второй — безжалостно разрывает. И чем крепче узел, тем страшнее он рвётся.

Всем известно, что самые крупные и сладкие яблоки растут исключительно на верхушке дерева. Конечно, можно нарвать и тех, что растут пониже, но это было бы совсем не в духе юных нолдор. Тьелкормо и Эскелар в тот день гуляли по фруктовому саду, собирая яблоки для пирога. Густая трава была сплошь усеяна паданками, но добыча жуков и червей не привлекала внимание маленьких искателей приключений. Гораздо интереснее было срывать яблоки в прыжке, сбивать их корзинкой или, что ещё лучше, лазать за ними прямо на деревья. — Смотри! — Тьелкормо вскинул голову, восхищённо разглядывая раскидистую яблоню. — Большая какая! — Да-а-а, — заворожённо протянул Эскелар. — Я таких ещё не видел! Яблоня и правда была выше других, ветви её были толще и раскидистей, плоды едва ли умещались в детскую ладошку. А на самой верхней ветке красовалось огромное, золотистое, словно насквозь пропитанное светом Лаурелин яблоко. Мальчишки быстро переглянулись, поняв друг друга без слов. Ловко подсаживая и подтягивая друг друга, они стали забираться на дерево. Ветви, словно ожившие, казалось помогали им, не оцарапывали кожу и не позволяли сорваться вниз. Юные нолдор же в свою очередь бережно обращались с деревом, старались не ломать даже тонкие ветки, не рвали понапрасну листья и не обдирали тонкую кору. — Немного ещё, чуть-чуть не дотягиваюсь! — Эскелар забрался на последнюю крепкую ветвь и встал на цыпочки, пытаясь достать заветное яблоко. — Давай ко мне на плечи, — Турко обхватил раздвоившийся ствол. — Только держись крепко. Я тоже держусь, не бойся! Юный нолдо немного нерешительно переступил с ноги на ногу, но всё же осторожно перелез с ветки на плечи друга. — Не слишком тяжело? — с беспокойством спросил он. — Ничего, только давай побыстрее! — от усердия на щеках Тьелкормо проступил малиновый румянец. Эскелар не стал медлить, а потихоньку выпрямился, цепляясь за торчащую спереди ветку. Заветная добыча становилась всё ближе и ближе, пока ловкая ладошка не схватила её за черенок. — Достал! — ликующе вскрикнул мальчик и, тут же опомнившись, ловко перебрался обратно на дерево. — Уф, — громко выдохнул Турко. — Ура! Торжественно положив свой трофей на дно корзины, они сорвали ещё несколько яблок, чтобы заполнить её до конца, спустили вниз на верёвке и стали слезать сами. Это почему-то оказалось на порядок сложнее, чем взбираться наверх, искать ветки под ногами приходилось практически наощупь. А затем был крик, шум ломающихся веток, громкий треск рвущейся ткани и глухой шлепок об землю. Всё произошло так быстро, что Тьелкормо даже не успел понять и опомниться, что произошло. — Эскелар! — испуганно закричал он, потеряв друга из виду. Страх всегда подгоняет, заставляет делать то, что в обычной жизни вряд ли получится, а страх за близкого усиливает это во много раз. Турко за пару секунд слетел с верхушки дерева и в два прыжка подскочил к другу. Ещё никогда в жизни он не был так сильно напуган. — Эскелар, ты в порядке? — дрожащим голосом спросил он. — Угу… — отозвался тот, потирая ушибленный бок. Ветки смягчили падение и мальчишка заработал лишь несколько ссадин и пару синяков, а вот его рубахе повезло гораздо меньше. Последняя ветка зацепила его за подол, не давая упасть, но ткань не выдержала и теперь в ней зияла огромная дыра. — Только вот рубашку порвал. Мама расстроится… Она мне её совсем недавно сшила. — Эскелар печально разглядывал открывшуюся картину, так и сяк пытаясь соединить разорванные концы. — Главное, что ты в порядке, — Турко облегчённо выдохнул и, немного подумав, предложил. — А пойдём ко мне, пока пирог печётся, моя мама поможет нам её починить и ссадины мазью помажет, так заживут быстрее. — Правда? — просиял Эскелар. — Вот спасибо! — Мы же друзья! — улыбнулся Тьелкормо и протянул руку. — А друзья в беде не бросают. *** Друзья в беде не бросают. Когда Тьма опустилась на благословенный край и взвилось пламя факелов, призывающее нолдор бросить ей вызов, Эскелар первым склонил голову и поклялся в верности, встав рядом со своим другом. Но ради долга позади пришлось оставить слишком многое: мать, совсем юную сестру, родной дом и невесту, которую он так и не успел сделать своей женой. *** Берега Эндорэ встретили нолдор отнюдь не ласково. За первую победу, какой бы она ни была великой и славной, пришлось заплатить слишком высокую цену. Дважды обезглавленное войско вернулось к озеру Митрим, отстраивать лагерь и копить силы для осады северных бастионов. На плечи Макалаурэ лёг титул наместника короля, хотел он того или нет. Всем братьям пришлось, наступив себе на горло, отодвинуть в сторону горе и скорбь до иных времён. Возведение укреплённого лагеря помогало отвлечься, Курво был занят чертежами построек, Карнистир руководил распределением материалов и мастеров, близнецы патрулировали окрестности и выставляли дозоры, а Охотник занялся обеспечением лагеря продовольствием. Каждый был у дел, и это хоть как-то отвлекало от мрачных мыслей. Турко вместе с Эскеларом, закончив работу над расчётами, вышли на обход лагеря. Перед этим Куруфинвэ, несколько ночей не отрывающийся от чертежей, бесконечно что-то добавляя и исправляя, вручил им стопку листов и велел отнести на одобрение к Макалаурэ. В лагере работа кипела вовсю: здесь строгали, пилили, ковали, одни мастера сменяли других, процесс не прерывался ни на мгновение. Возвести укрепления старались в кратчайшие сроки — никто не знал, когда армии Моргота будут готовы к новому удару. Эскелар и Тьелкормо обошли постройки вдоль кромки леса, оценивая вид со стороны. Возле тропы, ведущей через густые кусты к небольшой поляне, Эскелар замер. Он недобро покосился в сторону леса, напряжённо прислушиваясь, но шум множества голосов, грохот, стук и звон мешали что-либо различить. —Что-то слышал? — Тьелкормо вопросительно приподнял светлую бровь. — Да так, показалось. — Постояв ещё несколько минут, нолдо махнул рукой, считая, что ему и правда померещилось. А через мгновение из леса донёсся обрывок неясного детского крика. Кожаные ножны тихо скрипнули и рукоять кинжала плотно легла в руку Охотника. Эскелар, на ходу вынимая своё оружие, бесшумно нырнул в кусты. Вдвоём они всего в несколько прыжков преодолели перелесок и выскочили на край поляны, готовые столкнуться с чем и с кем угодно. Но там их ожидал небольшой сюрприз. Виновник переполоха полувисел-полусидел на дереве, а внизу валялась корзинка с рассыпанными яблоками. Мальчишка был напуган, но выглядел вполне целым и невредимым. Убедившись, для верности, что кроме них на поляне никого нет и не было, друзья встали под кроной. — Застрял? — спросил Эскелар. — Тебя как туда занесло? Старая полусгнившая яблоня с тонкими, но на удивление прочными ветками была достаточно высока. Мальчишка висел почти на самой верхушке — падать с такой высоты было страшновато. — Хотел яблок набрать, — шмыгнул носом юный нолдо, — а потом зацепился, и вот… — Изогнувшаяся словно крючок ветка крепко держала подол его рубахи. Разожми мальчишка руки, ткань бы треснула, но и встреча с землёй была бы не самой приятной. Охотник и Эскелар переглянулись. Слова и даже осанвэ здесь были лишними, они и без них вспомнили те времена, когда оба были такими же мальчишками, беззаботно ищущими приключения, и дружно рассмеялись. — Отпускай, герой, я тебя поймаю, — улыбнулся и протянул руки Турко. Юный нолдо ничуть не колебался, до этого момента лорда Тьелкормо он видел только издалека, а теперь он стоял совсем перед ним, стоит только руку протянуть… Вернее, ветку отпустить. Раздался до смешного знакомый треск ткани, но удара вслед за ним не последовало. Крепко-крепко зажмуренные глаза мальчишка открыл уже тогда, когда сильные руки осторожно поставили его на землю. Турко, убедившись, что ребёнок остался цел и невредим, не считая пары мелких ссадин, легко потрепал его по светлой курчавой макушке. — Тебя как зовут? — спросил он, присаживаясь рядом с ним на корточки. — Каламэ. То есть Каламэлимэ, — ответил совсем засмущавшийся мальчишка. — Я тебя не помню, — хмыкнул Охотник. Эскелар отрицательно мотнул головой, поймав его взгляд. — Ты чей будешь? Где твои родители? Каламэ отвёл глаза, затеребил в руках рваный подол рубахи и тяжело вздохнул. Дети так не вздыхают. Охотник сразу заподозрил что-то неладное, но юный нолдо шмыгнул носом, потёр глаза и едва слышно заговорил. — Маму забрало море, когда мы сюда плыли. Мы остались вдвоём с папой, но потом… — он снова шмыгнул носом, пытаясь сдержать подступающие слёзы. — Но потом папа ушёл сражаться с тёмными, а обратно не вернулся. Я всё жду и жду, а его так и нет… В лагере нолдор было не так много детей, а полных сирот среди них — ещё меньше. Эскелар и Турко растерянно переглянулись. — Родные у тебя здесь есть? Где ты сейчас живёшь? — осторожно спросил Охотник, положив ладонь на тонкое детское плечико. Мальчик доверчиво потянулся к нему, но в этот же момент со стороны лагеря раздался громкий оклик. — Каламэлимэ! Все трое повернулись на голос. К ним приближалась высокая женская фигура в простых серых одеждах, какие обычно носят целители. Увидев её, Каламэ поник и шагнул назад. — Тётушка… — выдохнул он. Ингалоссэ была старшей целительницей. За свой недолгий пост она успела повидать столь многое, что её и без того строгий и требовательный нрав стал твёрже закалённой стали. Рядом с собой она не терпела и капли непослушания, даже Тьелкормо в её палатах исцеления затихал и не высказывал своего неудовольствия, при всей своей нелюбви быть запертым в четырёх стенах. — Каламэлимэ, — спокойно, но сурово сказала она, подойдя ближе. — Что ты здесь делаешь? Мальчишка шагнул к ней и ухватился за руку, всё ещё не поднимая глаз. Слова здесь были не нужны, Каламэ не мог их подобрать, а Ингалоссэ и без них всё прекрасно поняла. Она обернулась к Турко и слегка склонила голову. — Лорд Тьелкормо, прошу прощения, такое больше не повторится. Я сейчас же его заберу. Впредь мы будем лучше следить за ним. Охотник в который раз перебросился взглядами с другом. Получив от того немое одобрение, он улыбнулся и перехватил руку мальчишки с другой стороны. Каламэ посмотрел на него снизу вверх с искренним детским восторгом. — Не беспокойся, мы с ним сами разберёмся. Ступай, у тебя и так много дел. — На самом деле Турко не ожидал, что Ингалоссэ так легко согласится, но та не долго думая сдержанно кивнула и отпустила руку Каламэ, видимо что-то сказав ему осанвэ. Мальчишка улыбнулся ей и уверительно закивал. Целительница скрылась также быстро, как и возникла. Эскелар, всё это время наблюдавший за ними как бы со стороны, подхватил корзинку и покрутил её в руках. — Ну, герой… Яблоки-то собирать будем? Сияющий от счастья Каламэ радостно затараторил о том, как он хотел набрать целую корзину, чтобы принести её и угостить всех-всех-всех, но коварная ветка сорвала его планы… Тьелкормо сорвал с ближайшей веточки плод, откусил и зажмурился. Яблоки здесь были мелкие, кислые и ужасно горчили. *** Большой камин, щедро украшенный умелой рукой мастера, негромко потрескивал, создавая уют и наполняя зал тёплым светом. Горячий отвар на слабом вине приятно согревал и расслаблял уставшее после долгой дороги тело. Разъехавшись по крепостям братья стали реже видеть друг друга — оттого каждая встреча стала цениться во много раз дороже. В этот раз гостей принимали суровые стены Химринга. — Хороша, — Майтимо любовался огромной медвежьей шкурой превосходной выделки, подарком от Охотника. — Очень хороша, — гордо подтвердил Тьелкормо, проводя пальцами по резным подлокотникам. — Славная была охота. — Мои подарки будут позже, — Нельо откинулся на спинку кресла. — Лучше расскажи, как идут дела в ваших владениях? Как Атаринкэ? Тьелпэ? Беседа затянулась надолго. Они говорили о крепостях, о торговле, о дозорах и прочей ерунде, о которой положено разговаривать лордам. Говорили о братьях и предавались тёплым воспоминаниям. Слова лились, как тягучее густое вино, пока их не прервал негромкий стук в дверь. — Войдите, — громко сказал Майтимо, вмиг поднявшись из кресла и превратившись в лорда Маэдроса. Тускло блеснул в свете камина протез на правой руке, выкованный для брата Искусником. Лицо Нельяфинвэ было спокойным, но Турко всем нутром почувствовал его напряжение. Кто знал, какие вести мог принести нежданный гость среди ночи? Вопреки всем ожиданиям, в каминный зал тихо проскользнула фигура юноши в скромных целительских одеждах. Майтимо нескрываемо удивился, а Охотник узнал его, как только они пересеклись взглядами. Это был Каламэлимэ. Тот самый юнец-сирота, с которым Турко и половина его отряда верных водились ещё в те времена, когда они все жили у берега озера Митрим. Ингалоссэ, опекающая Каламэ, забрала его с собой во владения Нельяфинвэ и с тех пор Тьелкормо доводилось его видеть только мельком, во время визитов к старшему. Прежний мальчишка вытянулся и возмужал, но взгляд его по-прежнему оставался чистым и невинным, словно у ребёнка. — Позвольте мне… — Он осёкся на полуслове, смущённо опустив взгляд в пол. Его руки чуть подрагивали от волнения, а кровь совсем отлила от щёк. — Позвольте… Изумлённые лорды молча наблюдали. Даже Майтимо не находил слов и объяснений происходящему. Каламэ замялся на мгновение, не решаясь сделать задуманное, но и отступать было уже поздно. На негнущихся ногах он подошёл к креслу Охотника и почти рухнул на одно колено, низко склонив голову. — Лорд Тьелкормо, позвольте мне… — его взволнованный голос эхом отдавался под потолком, — присягнуть вам в верности и стать одним из ваших подданных. — Закончив свою недолгую речь, юноша умолк, так и не поднимая головы. Ошеломлённый таким внезапным прошением, Охотник медленно убрал руку с кинжала, за который бессознательно схватился, когда Каламэ влетел в зал. Тихо скрипнуло кресло. — Встань, Каламэлимэ, и посмотри на меня. — Сказал он тоном, не допускающим возражений. Каламэ разогнулся. В его лице не было ни кровинки, Тьелкормо смотрел ему прямо в глаза. — Запомни одну вещь: мои верные никогда и ни перед кем не будут стоять на коленях. Даже передо мной. — Турко осторожно хлопнул юнца по плечу. — Ты меня понял? Каламэлимэ медленно кивнул. Его глаза сияли от благодарности и переполнявших его чувств. Он пытался что-то сбивчиво сказать, не совсем веря в то, что смог свершить задуманное, но слова никак не клеились. Тьелкормо тоже улыбался, словно это он был тем самым юнцом, которого только что приняли в свои ряды. Майтимо, молча наблюдавший за ними, коротко усмехнулся. — Интересно, так будет каждый раз, когда ко мне приезжает кто-то из братьев? На всех вас у меня верных не хватит! ***** Все их планы провалились. С оглушительным треском и грохотом, как хлипко сколоченные деревяшки во время бури. Сорвавшееся раньше времени войско Финдекано и подлое предательство Улфанга обернули вспять все преимущества, выбитые долгими расчётами и тяжёлой подготовкой. Не спасло даже неожиданное появление Турукано, высунувшегося из своей норы. Войско сыновей Феанора отрезало от Финдекано и гондолинцев и зажало ударом вастаков с тыла. Стройные ряды воинов рассыпались в беспорядке на множество мелких поединков. Конница, руководил которой Тьелкормо, попала в окружение и встретила жёсткое сопротивление, неся огромные потери, захлёбываясь в набегающих волнами атаках. Сражаясь в первых рядах и не имея ни минуты на передышку, Охотник уже потерял счёт времени. Казалось, эта битва длится бесконечно. Усталость, которую он так старательно не замечал и гнал прочь начинала брать своё. Он пропустил момент, когда сзади наползла чёрная тень, поглощая всё вокруг — огромная туша перегородила собой половину неба. Тролль. Искажение, едва ли не отвратительнее орков. На первый взгляд обманчиво медлительный и неповоротливый, вблизи он становился опаснейшим противником — толстую шкуру было почти невозможно пробить ни мечом, ни стрелой, тяжёлая дубина разила всё вокруг с неожиданной скоростью, и доспехи под ней сминались, как лист бумаги. Турко пожалел, что его копье осталось торчать в орочьей туше. Он почти вовремя успел отклониться и уйти от прямого удара, без сомнений раздробившего бы все его кости. Каменная дубина лишь краем прошлась по шлему, но даже этой силы хватило, чтобы сбросить его с коня и швырнуть на землю. По щеке потекло липкое и горячее, мимо лица безумным хороводом замелькали ноги и копыта, над ухом лязгнул меч и кто-то рухнул рядом в грязь. Оглушенный ударом Охотник успел только поймать мимолётную мысль: такой он, его конец? Чья-то сильная рука крепко схватила и рванула его наверх, вытягивая из-под ног и копыт. Из рассечённой брови, заливая глаза, хлестала кровь. — Живой? — Его сумели затащить на лошадь. Голос, этот знакомый голос Охотник был рад слышать, как никогда раньше. — Ты очень вовремя, — благодарно прохрипел он, борясь с нарастающей мутью в голове. — Я тебе жизнью обязан. — Это мой долг, — ухмыльнулся Эскелар. — Тебя из неприятностей вытаскивать. — Труби отход, нужно прорываться назад. — Как отвратительно ни было признавать поражение, Тьелкормо должен был это сказать. Они просчитались, проиграли, тратить жизни верных на пустые попытки сдержать натиск было бессмысленно. Боевой рог запел отступление. Разбитое войско потянулось назад, из последних сил яростно сопротивляясь нескончаемым ордам врага. Эскелар погнал коня, на бегу рубя мечом самых проворных орков. Они облепляли со всех сторон, как мухи, слетающиеся на запах тухлятины. Их тела нагромождались друг на друга огромными кучами, но они продолжали лезть по ним, одержимые волей своего хозяина. Вастаки-предатели были куда искуснее глупых орков, дороже ценили свои жизни и не подставлялись под острые нолдорские мечи, предпочитая подло подрубать лошадям ноги и нападать со спины. И без того маленькая лошадка, выросшая в Белерианде, а не в Амане, тяжело просела под весом двух всадников. Она несла их, сколько могла, прорываясь сквозь бушующую битву, сквозь горы тел и острые клинки, служа хозяину до последнего. Не сумев преодолеть очередной завал, кобыла споткнулась и рухнула в грязь, напоровшись грудью на обломок копья. Всадников отшвырнуло в сторону. Турко упал на кого-то сверху, едва успев сгруппироваться, прокатился кубарем, так, что земля и небо в этой бешеной пляске поменялись местами. Грязь вперемешку с кровью залепила глаза, по голове словно прошлись кузнечным молотом и от этой боли всё тело свело и сковало противной слабостью. Его едва не вывернуло наизнанку прямо там же. Тьелкормо попытался встать. Упасть и не подняться означало быть втоптанным в землю живьём. Скрежет металла, визги падающих лошадей, отчаянные боевые кличи слились воедино и сомкнулись у него над головой щитом. Ему почти удалось выбраться, но тут сверху рухнула тяжелая орочья туша и пригвоздила к земле мёртвым грузом. Хваленая мощь отцовского имени куда-то улетучилась, осталась только липкая муть в голове, доводящая до тошноты, и слабость, опутавшая сетью всё тело. Глупая гибель для лорда Первого Дома. Турко никогда не боялся смерти в бою, он был готов принять смертельный удар, сложить свою голову ради общей цели, но погибнуть настолько глупо, придавленным орочьей тушей, он просто не имел права. Ради чести своего отца, ради братьев, ради верных, гибнущих здесь за него. Третий сын Феанора зарычал, собрав всю свою силу, и сбросил с себя орка. Он вцепился в ногу мелькнувшего мимо вастака и тот, рванувшись от ужаса и сам того не понимая, помог лорду нолдор подняться. Кровь тут же ударила в голову, Охотника повело и он едва устоял на ногах. Что-то заставило его обернуться. Потерявший шлем, измазанный в крови и грязи, но живой Эскелар что-то ему кричал, но Турко почему-то никак не мог разобрать, что именно. Шум битвы заглох и доносился как будто из-под водной толщи, звон в ушах нарастал всё сильнее и сильнее. —…урко! У…ди! …лы…шь, …аз…д! Слева что-то зашевелилось и поползло вверх — матёрый орк с секирой наперевес гадко скалился, замахиваясь ей. Тьелкормо слишком поздно отшатнулся назад. Не будь он так подло и противно ранен, перехватил бы удар прежде, чем орк успел это понять. Но сейчас его реакция непростительно замедлилась и тяжёлая секира неумолимо летела вниз. Встретить смерть на ногах было не так позорно. Мощный удар в бок снова сбил его с ног, и в первое мгновение Турко даже подумал, что это другой орк решил выбить у своего сородича добычу прямо из-под носа. Он ещё не успел коснуться земли, как разум настигло короткое прощальное «Прости». Взгляд, брошенный в сторону, успел лишь зацепиться за спокойную обречённость светло-серых глаз. Тяжёлая секира обрушилась вниз. Дальше всё превратилось густой, медленно текущий туман. По земле покатилось что-то странное, словно упавшее с дерева яблоко, и остановилось у ног Охотника. Остекленевшие серые глаза смотрели в небо, застеленное низкими рваными тучами. То, что ещё мгновение назад было его другом, рухнуло в грязь безвольной куклой. — Эскелар… — леденящий, прошибающий насквозь ужас вгрызся в Турко, а следом за ним накатила ослепляющая ярость. — Эскелар! Сила одним разом вернулась в ослабевшее тело, фэа требовала виры за гибель верного товарища. Рука крепко сжала рукоять меча и Охотник с яростным воплем рванулся уничтожить мерзавца, стереть в порошок, но было уже слишком поздно. Секира во второй раз взвилась в воздух. Доспехи встретили удар протяжным стоном и скрежетом, закалённая руками брата сталь держалась до последнего, но, не выдержав, лопнула. Довольный своей работой орк выдернул оружие и воодушевлённо взмахнул им, исчезая в гуще сражения. В глазах сразу потемнело. Ударом вышибло воздух из лёгких, страшно затрещали рёбра. Турко впечатало в землю и он судорожно схватил воздух, как рыба, выброшенная на сушу, а внутри что-то забулькало и заклокотало. Рот наполнился мерзким металлическим привкусом, на губах лопнул кровавый пузырь. Руки сами потянулись к груди, к покорёженной стали, а тело вдруг осело тяжёлым мешком. Время потеряло всякий смысл — может, он пролежал так всего пару минут, а может, всю пару дней. Шум вокруг почти исчез. Перед глазами поползли тёмные пятна, стало очень холодно и почему-то Охотник подумал, что в Хэлкараксэ, наверное, всё равно было холоднее. Впрочем, уже было не важно. В груди зияла дыра, и сквозь неё наружу утекала жизнь. Вдох через силу. Ещё один. Каждый из них даётся тяжелее предыдущего и причиняет только больше страданий, но он борется, отчаянно цепляется за жизнь. Среди темноты перед глазами заплясали картинки с чужими лицами. Матушка с отцом, дед Махтан, Оромэ, братья, друзья… Чьи-то неясные размытые черты. Это кто-то навис сверху и почему-то выгнал остальные видения. Его губы торопливо шевелились, хотя Турко уже его не слышал. Ощущения стали пропадать, стало не так холодно, боль притупилась и стала какой-то далёкой и будто бы вовсе чужой. Чёрные пятна, мерцающие перед глазами, стали расти всё больше и больше. — Лорд!.. Я сейчас, вы держитесь… Не умирайте, лорд! — Молодой нолдо в лёгком, явно с чужого плеча, наспех натянутом доспехе склонился над умирающим Охотником. Среди боли и смерти вдруг расцвела светлая и сильная мелодия жизни. Она окутала собой фэа, готовую расстаться с хроа и убедила остаться, потерпеть ещё немного, помощь уже была близко. Вернулась боль, вернулся шум битвы, на мгновение взгляд прояснился. Турко судорожно втянул воздух со страшным хрипом и вцепился в руку молодого целителя. — Ка… Ламэ? Губы паренька тронула счастливая улыбка, но ей было суждено тут же погаснуть. Целитель пошатнулся и побледнел, но песнь исцеления не оборвалась. В уголке его рта появилась кровь, быстро стёртая дрожащий рукой. — Вы только держитесь… — шепнул Каламэ на выдохе и снова запел. Стало совсем темно. *** Когда он очнулся, вокруг была чернота. Он как-то иначе представлял себе Чертоги, более холодными и тихими, с голыми каменными стенами и полом. Здесь же наваливалась согревающая тяжесть, пахнущая шерстью, где-то в отдалении глухо звучали голоса, а совсем рядом был слышен шорох и тихий звон. Постепенно темнота начинала таять, сквозь неё проступили туманные очертания возвышающейся над ним фигуры, похожей на тень. Заострённые черты бледного лица, тонкие длинные пальцы, что-то плетущие в воздухе и серый балахон навеяли единственную мысль, принять которую оказалось на удивление легко. — Намо Мандос? — Тьелкормо попытался произнести это вслух, но вместо слов из горла вырвался только свистящий хрип. Неожиданно телу вернулись все ощущения: грудь изнутри царапнула жгучая боль, переходящая в надрывный кашель, а голову будто сдавили тугим железным обручем. Тень встрепенулась и повернулась к нему. — Размечтался, — бросила она почему-то знакомым голосом, уловив его мысль без слов и осанвэ. Пока Охотника скручивало приступом мучительного кашля, рвущего хроа на клочки, тень скользнула в сторону, перехватив что-то со стола. Затем её руки прижали его к постели и она запела чистым, сильным, пусть и очень усталым голосом. Кашель постепенно затих и боль немного отступила, взгляд прояснился, ощущение нереальности происходящего пропало. Очертания склонившейся над Тьелкормо тени перестали расплываться и сложились в единую картину. Ещё никогда он не видел её такой: серая от усталости, с нездорово заострившимися чертами лица, ввалившимися щеками и тёмными кругами под глазами. Турко бы подумал, что перед ним мертвец, если бы не живой строгий взгляд, пронизывающий вплоть до фэа. — Пей. — Требовательно сказала Ингалоссэ, поднося чашу к губам Охотника. Терпкая горечь по капле полилась в горло, едва ли не накатил второй приступ кашля, но его тут же умело сдержала песнь исцеления. — Будешь проситься к Мандосу, выпою целый чан, — сурово сказала целительница. — И не напрягай горло. Если что-то нужно сказать или спросить — пользуйся осанвэ. Напускной строгостью она говорила «Я рада, что ты остался жив». В голове звенело, как в чугунном котелке, собраться с силами и послать внятную мысль получилось далеко не сразу. Он понимал, что надеяться на что-то хорошее глупо, но слабый отголосок веры в лучшее ещё теплился в его фэа. — Мы проиграли. — Мрачно ответила вслух на заданный осанвэ вопрос Ингалоссэ. — Нолдоран погиб. Все твои братья живы, но наше войско разбито и рассеяно по лесам. Большего не скажу, тебе нужно набираться сил, а не тратить их на волнения и пустые размышления. Поражение. Осознание такого сокрушительного провала било больнее любого оружия. Эта битва должна была принести победу над Морготом, стать торжеством Света над Тьмой, возвратить Сильмариллы, а вместо этого обернулась чёрным горем для всего народа нолдор. Сколько своих верных положил Тьелкормо, безуспешно пытаясь вернуть преимущество на их сторону? Было бы их меньше, сразу согласись он на отступление? Эскелар, наверное, сейчас бы обругал его. За мрачные мысли и кислый вид, за то, что вопреки наставлениям целителя передаётся унынию. Только вот ругать было уже некому. Остекленевший взгляд намертво въелся в память, и вытравить его оттуда уже невозможно. Охотник никогда не мог смириться с неизбежными потерями, пройди хоть тысяча битв и потеряй он в них десятки тысяч верных. Всё равно будет помнить всех до последнего. — Каламэ… Где он? Мутное видение маячило перед глазами — последнее, что он видел. Что это? Бред воспалённого разума? Был ли молодой целитель там, или же на грани смерти ему привиделось? Целительница едва заметно вздрогнула, услышав вопрос. Нетвёрдой рукой что-то переставила на столе, уронила склянку, и та звякнула обо что-то на полу. — Нет его больше. Лежит в Кургане слёз, даже похоронить не смогли… — Она отвернулась и голос её стал глуше. — Не успели. Погас, как свечка. Тебя вытянул, а сам погас. Ещё одна напрасно загубленная жизнь. Фэа взвыла от стыда и безысходной злости, рванулась в покалеченном теле. Снова поражение, снова столько смертей, впустую положенных на тропе войны. Грудь сжало болью, только уже болью хроа. Охотник судорожно втянул воздух и едва снова не зашёлся болезненным кашлем. По полу тянулся сильный, почему-то до страшного знакомый аромат. Его свежесть окутала с ног до головы, впиталась в волосы и кожу, проникла, казалось, в кровь. Он никак не мог вспомнить, откуда ему знаком этот аромат, и почему от него внутри что-то сжимается. Тьелкормо пошарил взглядом по шатру. Совсем рядом стояла корзинка, полная яблок. Наливных, сочных, с румяными боками, размером, пожалуй, с его кулак. Они сияли нелепым пятном посреди мрачного и тёмного целительского шатра, слишком яркие, слишком живые… Как насмешка. — Убери… Убери!.. — вместо голоса наружу рвался страшный хрип, в груди опять что-то забулькало. Ингалоссэ метнулась к постели, что-то закричала в проём шатра — Турко уже не слышал. Его рука беспомощно комкала ткань, не в силах дотянуться до корзины. Слишком живые, слишком…