roots

Свадебная церемония, на которой присутствовал Урие, его мало интересовала, но это зрелище всё равно отпечаталось в памяти. Белоснежное платье невесты, свежий букет цветов в руках и изящное движение, которым она бросила его в толпу, радостный смех, и, в конце концов, Такеоми Куроива, который впервые на памяти Урие выглядел таким счастливым… А ведь он и раньше обладал всем: служебными рекомендациями, уважением коллег, уверенностью, живой и здоровой семьей, в конце концов. Но только сейчас, под венцом, он в буквальном смысле светился от радости. Нечестно… Он всегда на шаг лучше, на тон счастливее. Но Урие быстро растворил эту маленькую обиду в ворохе остальных тревог. Муцуки всегда находилась в поле его зрения. Она хлопала и улыбалась молодожёнам. Даже протянула руку к букету, но смущённо прервала движение, забыв, что на публике она всё ещё играет мужчину. Её беспечный вид давал ложное ощущение спокойствия. После церемонии, когда люди стали разбиваться на маленькие общества и скапливаться вокруг молодожёнов, Муцуки постаралась улизнуть, и настал момент, когда Урие мог выловить её из толпы. Когда они отходили подальше, на задний двор, а затем поднимались на небольшой холм, Муцуки тихонько напевала: — Something borrowed, something blue. Every me and every you.* Они сели на скамью под вязом, глядя на продолжающееся вдалеке веселье, и долго молчали. Урие стал говорить, что-то спрашивать, стал рассматривать её почти бесстыже. Она мечтательно отвечала, в какой-то момент даже рассмеялась. Давно он не слышал её смеха. Она так грустно улыбалась, когда думала о прошлом, об их жизни под крылом Хайсе, о неловком знакомстве с коллегами, которое вылилось в такую интимную, дорогую сердцу близость. Она, думал Урие, тоже хотела вернуться во время, когда они ещё не знали друг друга, как облупленных, когда она ещё удивлялась огромному количеству холстов и красок в комнате Урие, когда она каждый день смеялась и пыталась поднять всем настроение за обеденным столом. Беспечность улетучивалась с каждым следующим словом. Так опасно было заводить разговор в это русло. Был так велик риск поругаться и потерять связь насовсем. Ощущение близости покидало Урие, он слишком глубоко копал в её душу, слишком долго вглядывался в то, чего никогда не хотел замечать, и вот… — Я люблю сенсея. Ах, вот как. Нет, стойте, почему это? Разве она любила не их дом, не совместные расследования, не компанию, заменившую ей семью? Разве она любила не тихие разговоры в гостиной с выключенным светом, не ночные перекуры на террасе, не самого Урие? Разве она любила Хайсе? Тоору удалялась, продолжая петь, а под её подошвами хрустели осколки одного маленького разбитого сердца.