Часы

      Осень – это пожары, вспыхивающие на деревьях багровым, золотым, бурым и тут же осыпающиеся, становясь пёстрым ковром, шелестящим под ногами при каждом шаге. Сухие листья в спешке шепчутся друг с другом, взмывают в чистый воздух цветными всплесками под подошвами ярко-красных тряпичных кедов и, подхватываемые лёгкими ветерком, вновь опускаются на ещё тёплую землю. Ласковое солнце вплетает свои золотые лучи в непослушные волосы Томми, пока тот срезает путь к дому лучшего друга через тихий сквер, отдавшийся во владение раннего октября и окрашенный его яркой палитрой. Небольшой пакет в руке юноши тихо шуршит, вторя листве под ногами, когда он лихо перемахивает через свежевыкрашенную ограду ярко-зелёного цвета, пока никто не видит. А даже если бы кто-нибудь из взрослых это заметил и начал ворчать, Томми не обратил бы на это никакого внимания – сейчас его настроение настолько хорошее, что испортить его не удастся никому и ничему.       Даже тусклым и мрачным пятиэтажкам в старом районе, куда он заворачивает, минув безлюдный сквер. По сравнению с более «новой» частью города, дома здесь унылые, а пустым улицам выглядеть живее едва помогают иногда мелькающие вдоль дорог яркие деревья – единственные краски здесь. И всё же шагающему по сухому асфальту Томми не холодно – его греет мысль о том, что в одном из этих домов, в старой и пыльной квартире, его ждёт Уилбур.       Замок на массивной железной двери, ведущей в подъезд, давно сломан, и юноша быстро проскальзывает внутрь, слегка морщится, когда та громко хлопает у него за спиной, а затем быстро поднимается по ступенькам всего на один уровень и останавливается у знакомой двери. Ему даже не приходится тянуться до звонка (который, впрочем, работает через раз), потому что стоило глухому железному стуку раздаться в подъезде, эхом отскакивая от стен с облупившейся краской, как в нужной квартире слышится тихое копошение, а уже через минуту дверь открывается, и Томми без стеснения перешагивает порог. — На улице солнце светит, а у тебя тут такая тьмища и бардак, что чёрт ногу сломит, — почему то именно после этих слов он случайно спотыкается обо что-то на полу и едва не падает, а за его спиной слышатся хриплый смешок и скрип закрывающейся двери. — Тьфу ты!.. — Траву трогать – это обратно на улицу, — Уилбур слегка взъерошивает непослушные кудри Томми, проходя мимо него по коридору и сворачивая на кухню. Конечно, Том следует за ним. — Зато я купил всё, что нужно! — быстро переводит тему он и с гордым видом ставит на стол свой пакет. — Здесь дрожжи, мука и корица. Остальное у тебя, надеюсь, найдётся?       Уилл тем временем подходит к окну, отворяет настежь форточку, достаёт из кармана полупустую пачку сигарет с зажигалкой и закуривает. — Не вопрос. Я живу один, но продукты у меня в холодильнике есть. — Кто тебя знает...       Мужчина лишь молча пожимает плечами и затягивается. Томми прав – ведь даже он, будучи знакомым с Уилбуром уже около года, по-прежнему знает о жизни друга не так уж и много. Тот просто не любит рассказывать о себе (хотя иногда всё же делится некоторыми историями из прошлого, и Том готов поклясться, что ничего интереснее он не слышал), а друг на него особо не давит.       Тесную кухню заполняет сигаретный дым, но Томми не жалуется. Раньше он протестовал против курения, но видя, как Уилл спустя какое-то время начинает нервно крутить в руках связку ключей и кусать вечно сухие губы, сдался и со временем привык к резкому запаху сигарет. Уилбур почему-то не спорил – возможно, и сам понимал, что травит себя, – и уступал юноше, как будто в чём-то провинился перед ним и теперь пытался хоть как-то загладить вину. А тот не знал, почему, но был благодарен. Однако слушать перманентный звон ключей оказалось неприятнее, чем дышать одним ядом с лучшим другом. — Напомни, для чего нам это всё затевать? — мужчина тушит сигарету в самодельной – из случайной крышки от банки – пепельнице и глухо кашляет в кулак. — Отвечу вопросом на вопрос: когда ты последний раз нормально ел? — Эй, между прочим... — Нет, Уилл, — Том оборачивается к нему с глубокой миской в руках и тут же вручает её ему, как награду, — я имею ввиду, нормально ел, а не вливал в себя очередную кружку кофе или закидывался лапшой быстрого приготовления.       Тот слегка приподнимает бровь, принимая миску. — Но мне это не нужно. — Пока ты не научился фотосинтезировать, нужно. К слову, включи лампу, чтобы до тебя хоть какой-то свет доходил.       Впрочем, Уилбуру самому интересно что из их задумки выйдет.       Вчера вечером Томми позвонил ему с прекрасной идеей: что если вместе они испекут булочки с корицей из нашумевшего в интернете тренда. Благо, объяснять, что такое «тренд», не пришлось, а уж убеждать друга в том, что осень – самое подходящее для выпечки время – тем более. Уилбур сам по себе – такой человек, который легко соглашается на большинство авантюр, будь это поход в кино на недавно вышедший в прокат фильм или прогулка по ночному городу в комендантский час (в тот раз их чуть не поймала полиция, и если бы им не удалось удрать, пришлось бы ночевать в участке – зато как весело это было!). Он старше семнадцатилетнего Томми на семь или восемь лет, но как будто так и остался наполовину ребёнком. И если Том хочет испечь мягкие и ароматные булочки, то Уилл обязательно поможет ему с этим. Да, немного поворчит, мол, не буду я это пробовать – сдалась мне твоя выпечка, да и вообще, я сладкое не очень люблю. Но потом обязательно стащит с тарелки пару булочек, незаметно, как сын с стаскивает со стола что-то вкусное, пока увлечённая готовкой мать не видит, и будет уплетать их с большим удовольствием       Потому что никто никогда не заботился о нём, как Томми. — Тогда, чур, с тестом возишься ты, — отзывается Уилбур, включая свет, и снова окидывает взглядом кухню, теперь залитую тёплым жёлтым – прямо как золотистые волосы Томми – светом. — Не забудь руки помыть. — Да-да, я знаю. Звучишь так, будто я ребёнок. — Я старше. — Ты сделал целых восемь ошибок во фразе «а я дед».       И из ванной, куда ушёл Том, доносится шум воды из-под крана. А Уилл убирает со стола грязные кружки, пару старых выпусков местной газеты и пустую пачку сигарет, чтобы освободить место для готовки. Сколько лет прошло с последнего раза, когда он готовил с кем-то? Десять? Пятнадцать? А впрочем, неважно, потому что Томми возвращается, и вместе они начинают замешивать тесто.       И это оказывается сложнее, чем Уилл ожидал.       Несмотря на то, что с тестом ему действительно заморачиваться не пришлось, для того, чтобы разобраться с духовкой, потребовалось некоторое время. Конечно, в микроволновке булочки не испечёшь (а жаль!), но сколько он снимает эту квартиру, духовкой пользоваться не приходилось ни разу. К тому же она – духовка, то есть – старая, и из-за этого с ней ещё больше мороки. Томми не раз спрашивал, почему Уилбур просто не купит новую, и зачем ему снимать эту маленькую квартирку в старом и едва не разваливающемся районе, если деньги на более цивильное жильё у него есть. Но тот лишь пожимал плечами и отвечал коротким «всё равно я здесь не надолго». И Том не знал, что его друг имеет ввиду. Однажды он увидел в спальне Уилла гитару, которая, по сравнению со всеми предметами вокруг, совсем не выглядела старой. Позже он случайно нашёл пару тетрадей с текстами песен и аккордами, набросанными размашистым почерком. И тогда юноша предположил, что его лучший друг – музыкант, который ездит по миру именно потому, что его песни слушают – или слушали – и любят люди из разных стран. Но Том так и не смог услышать ни одной песни в исполнении Уилбура, а интернет отказывался выдавать хоть что-то, что могло бы помочь с поисками. И он снова остался ни с чем.       Иногда Томми пугало то, насколько «бесследно» для него проходит дружба с этим человеком: у него до сих пор нет ни одного материального воспоминания – какого-нибудь браслета или хотя бы зажигалки. С самой первой встречи его не покидало ощущение, что он уже давно знал Уилбура, но почему-то не помнил ни одной детали их общего прошлого. Тот в ответ на все вопросы лишь бросал многозначительные взгляды и качал головой. Как будто в этом и крылась разгадка, почему мужчина так мало рассказывает о своей жизни, и что значит его «всё равно я здесь не надолго».       Но пока Уилбур рядом, сидит перед духовкой и с сосредоточенным выражением лица жмёт на разные кнопки, Томми решает не думать об этом. — Ну как? Понял, как это работает? — интересуется он, оставляя замешанное в миске тесто «отдыхать» и присаживаясь рядом с Уиллом. — Ага. Теперь смогу запекать детей на ужин.       Шутнику тут же прилетает в бок испачканной в муке рукой, и он едва не падает, хрипло смеясь. — Эй, у меня теперь рубашка в муке!.. — На что ты надеялся, когда надевал чёрное, зная, что мы будем заниматься выпечкой?       Том лучисто улыбается, и в голове Уилла мелькает мысль, что ради этой улыбки вымазаться в муке не жалко. — Включай духовку нагреваться, а потом будем готовить и раскладывать начинку.       Вместе они смешивают корицу с сахаром, подготавливают стол, чтобы раскатывать на нём тесто, и не удерживаются от того, чтобы запустить друг в друга горсткой муки. Потом им придётся отмывать всю кухню, но это будет потом, а сейчас они звонко и весело смеются, глядя на свои бледные от муки щёки и «поседевшие» волосы. За окном темнеет.       Когда Томми заканчивает орудовать скалкой и уходит в спальню, чтобы покопаться в шкафах и найти нитки, вместо неаккуратно режущего ножа, Уилбур остаётся на кухне и щедро посыпает воздушное тесто сахаром с корицей, а затем сворачивает его в длинный рулет. Ещё несколько минут – и булочки, выложенные на противень, отправляются в разогретую духовку.       Полчаса – это не так уж и долго. Особенно когда проводишь это время с лучшим другом. Том успевает помыть посуду и отыскать в навесном шкафу немного сахарной пудры, вместо крема сверху для булочек, а Уилл – соскрести муку со стола и выкурить ещё одну сигарету.       Они немного приглушают свет, от духовки веет теплом и лёгким ароматом корицы, а из звуков остаются только тихий гул печи и стук по окну покачиваемых ветром веток. Заметив ошивающегося неподалёку уличного кота, которого он привык подкармливать, Уилбур открывает окно – удобно жить на первом этаже! – и запускает его на подоконник. И пока Томми достаёт из духовки противень с горячими булочками, чтобы оставить их на столе остывать, Уилбур берёт из холодильника банку с молоком, наливает в небольшую миску и ставит перед котом – Президентом, как он привык его называть, не зная, какое его настоящее имя, и есть ли оно вообще. Тому́, впрочем, всё равно, как его зовут, пока каждый вечер его встречают здесь с банкой молока или кусочком мяса и, кажется, ждут. Не как просто гостя или сбившегося со своей дороги путника, но как кого-то родного, насколько вообще этот бродяга может с кем-то породниться.       Томми смотрит, как его друг небрежно чешет кота за ухом, пока тот неспеша пьёт, видит его тусклую, усталую улыбку, смягчившийся взгляд, и юноше кажется, что что-то необъяснимое связывает этого человека с бродячим, так и не нашедшим настоящий дом, котом. На долю секунды он понимает, и как они могли быть знакомы раньше, и кто он такой, и почему однажды Уилл должен будет уйти.       А потом видение рассеивается, мысль – ускользает.       И всё снова как раньше.       Том сдвигает стопку газет в сторону и садится на противоположный конец подоконника. Он бросает взгляд на верхний выпуск и замечает сегодняшнюю дату – вышел только этим утром. — Ты на работе был? — Да. — Снова? Ты уже который день без выходных...       Уилл пожимает плечами. Он и не думал считать, ему незачем. — Дома одному скучно, а так я хотя бы... с людьми живыми общаюсь, — Томми готов поклясться, что слова после короткой заминки прозвучали странно, но ещё страннее оказывается осознание, что на самом деле такое оправдание вполне в духе его друга. — Мне это нравится.       С Уилбуром они встретились в небольшом магазинчике с канцелярскими принадлежностями. Томми тогда нужны были карандаши, а с продавцом он познакомился вообще случайно: Уилл умудрился снести целую полку подставок с ручками и карандашами, пока вставал со своего старого, не пойми откуда взявшегося в этом магазине, кресла, и Том просто не мог оставить его одного собирать рассыпавшиеся по полу карандаши. Половину в итоге пришлось списать, потому что ни один грифель не выдержит падения с такой высоты, а юноша решил, что жалко их выбрасывать, и забрал всё за четверть цены. С тех пор каждый раз, когда он появлялся в «канцелярии», ему делали скидку, а то и позволяли выбрать из каталога что-нибудь в подарок к покупке за счёт магазина. Это всё, конечно, мелочи – и всё же приятно.       В том месте как будто время остановилось – разве что часы своим тихим тиканьем напоминали, что жизнь всё ещё идёт, даже в этом тесном, плохо освещённом и немного пыльном магазине.       А продавец, – такой же тусклый, как свет единственной лампы, – неизменно сидящий в своём кресле с газетой в руках, был неотъемлемой частью этой атмосферы. Со временем они разговорились и уже скоро стали лучшими друзьями.       Иногда Уилл вёл себя странно: подолгу очень внимательно всматривался в глаза и жесты Томми, словно пытался убедиться в чём-то, прямо посреди разговора вдруг впивался напряжённым и выискивающим взглядом в его лицо, как будто вспомнив что-то, или в случайный момент хватался за часы на золотой цепочке, висящие на его шее, и проверял время, точно ему казалось, что оно остановилось. Том сначала удивлялся, потом привык, а сейчас – и вовсе не замечает.       Уилбур – не единственный его друг. У него есть те, с кем он знаком дольше, видится чаще, кто доверяет ему куда больше.       Уилбур – не самый лучший пример для него. С его чудаковатым поведением и неизвестным прошлым Тому стоило бы опасаться, ведь он и сам понимает, что его друг, которому он так доверяет, в любой момент может выкинуть что угодно. И если бы кто-то из семьи или остальных друзей Томми узнал, что эти двое общаются, его бы обязательно попытались предупредить или огородить от такого общества.       Уилбур – вообще необычный человек. Не всегда в хорошем смысле. И Томми знает это.       Но сейчас Уилбур сидит рядом, на подоконнике, гладит звонко мурчащего кота, устроившегося у него на коленях, и для Томми обстановка вокруг уже не кажется такой тоскливой и удручающей. Среди серых панельных домов, сидя на захламленном подоконнике в маленькой квартире, прислонившись виском к холодному стеклу, он чувствует себя дома.       Их стряпня оказывается вкуснее, чем они оба ожидали. Даже Уилл не сопротивляется, когда Томми протягивает ему тёплую и ароматную булочку на пробу. Зачёсывает в сторону отросшую чёлку с мелькающей в ней седой прядью, говорит, что «выпечка хорошо получается у людей с добрым сердцем», и больше ничего не добавляет. И это действительно не сравнится ни с растворимым кофе, ни с сухой лапшой, ни с дешёвым фастфудом. Это испечено с любовью и заботой, и это заметно. По крайней мере, Уилбур чувствует.       И ему хочется отдать Томми хоть что-то взамен, поэтому спустя несколько часов, проведённых за разговорами обо всём на свете, он собирает другу несколько булочек с собой, пока тот ещё не ушёл домой. — Томми, я... — когда тот оборачивается и поднимает на него вопросительный взгляд, Уиллу стоит больших усилий собраться с мыслями и закончить начатое, а не перевести тему. — Я хотел кое-что отдать тебе. Вернее, подарить...       И он вкладывает в маленькую юношескую ладонь тихо тикающие часы. Когда Том присматривается, он видит мелко выцарапанную на обратной стороне корпуса, окрашенного в золотой, букву «W» – едва заметная пометка, от кого этот подарок. — ...это на память. Чтобы у тебя осталось хоть что-то от меня.       Томми поднимает глаза и видит, что на шее Уилла пусто. Это его часы. Те самые, которые он всегда носил раньше, чтобы следить за временем. — Спасибо.       И в следующее мгновение мужчина оказывается в крепких объятиях. Его грубая ладонь осторожно ложится на спину друга, приобнимая его в ответ, а губы кривит беззвучная усмешка. Томми сразу всё понял. Томми всегда видел его насквозь. — Спасибо за всё, что ты сделал для меня.       И прямо сейчас Томми понимает, что как только уйдёт, он больше никогда не обнимет Уилбура снова. — Тебе спасибо. Я ведь, действительно, самый счастливый человек в мире...       Больно.

***

      Ночной воздух обжигает щёки холодом, ветер приносит с собой дух ноября, который, кажется, в этом году придёт раньше обычного. Совсем скоро снег укроет землю, словно одеялом, мороз разрисует замысловатыми узорами оконные стёкла, и всё стихнет: природа уснёт на три – а то и на четыре – месяца. Но потом наступит весна: снова распустятся почки на деревьях, зазеленеет молодая трава, воздух задышит лёгким ароматом черёмухи и сирени, а птицы защебечут в скверах – мир оживёт. И когда наступит рассвет, Томми сразу об этом узнает. Часы подскажут ему. И тогда он – ведь он сильный – тоже будет самым счастливым человеком в мире, отдохнувшим и готовым встречать новый день.