Долгожданная неожиданность

Понемногу я снова становился человеком. Со Славяной мы навёрстывали упущенное и постоянно ходили парой. Мне необходимо было со жгучим признанием собственных ошибок, их теперь исправить. Хорош жених, называется. Не поверил, истерией смял иммунитет оптимизма, а у девушки горе. Вот так парадокс, называется. Короче, штифты-штифтами: выпрямить кайло, копнуть как можно глубже, ибо не ради денег, а науке и Родине полезнее, сходить покопать, переть на своём горбу, самому же трудиться и затем, по возвращении в лагерь, вести "документацию", да чуть не выгорая, сопровождать потом Славю с её осмотром деревьев. Зато любимая снова потихоньку-полегоньку, возвращалась в мою часть души. Снова я обнимаю зайку в дрёме, а если сил совсем нет, то ложусь спать затылком на её ляжках, в одышке смотря на голубые глаза, любящие, ласковые и заботливые, обладательница которых всё также великолепно готовит... Я чувствовал очень забытое чувство - тепло, добро, любовь и спокойную радость, уверенность. Перегорая в раздражительности на работе, возвращался в обитель ласки. Славяна, покорная и верная хозяюшка, врачевала дух мой, который зиял гнойными ранами от разочарования в человечестве и каждой отдельной личности. Теперь мне стало понятно, отчего бралась и сейчас снова берётся светлая крепкость. Готовность совершенствоваться в аскетизме, суровости и развиваться прежде всего упражняясь в служении добру, для максимизации эффективности которого, надо подрихтовать собственное тело, в коем оно срощено накрепко с душою, пока бьётся сердце... ...а берётся всё это в облегчённом вдохе сердца - когда доверяешь, веришь любишь и надеешься. Вот он, мой бальзам на душе, от которого запитано всё остальное. Славяна, в которую я влюблён, с которой мы взаимно верны. Как же это приятно - снять мегагромоздкую тяжесть бронежилета и разгрузки защитного скепсиса со своего сердца. Оно бьётся опьяняясь в чистоте трезвой чистой целомудренной радости, причиною которой служит доверие. Оно сделало меня счастливым. Я больше не истерю внутри себя, сгорая от кровожадности, паранойя догадками априори непроверяемыми. Вот в общем-то и всё. Первая неделя прошла и мы снова как дети: непорочны и чисты, крепко вместе, навсегда рядом... Полторы недели и наш быт становится семейной чистой келью посреди мрака реальности, обителью золотистого, как волосы любимой, света непорочного чуда. "Щекотно и по-детски" как писал Егор Летов. Быт наш был налажен. Словно давно нечищеный и частично разобранный автомат Калашникова составные части со всеми деталями которого, это мы сами. Ласковой любовью содрали, счистили всякую грязь. Нежностью смазали, а доверием собрали воедино, став одним целым. Надёжным и парадоксально этому, базированному своей крепостью на доверии. Улыбаясь и целуясь после очередной трапезы, тиская друг-друга и признаваясь в любви под взором горящих глаз, смакуя свежесть северного лета и красоту пейзажей, мы были опьянены - тем более после перенесённой школы жизни. Уж если в детстве мы были "калашом" со склада, то зубодробительная, атомная адская несправедливость погрязшего во грехе, чёрного мира, удалила всю избыточную смазку, которая была на нас ещё лежащих на складу жизни, законсервированных и ждущих своего часа. Эта наивность защитного покрытия только мешала. Так или иначе, она должна была быть удалена: рано или поздно... ...но вот уже завершился очередной трудовой день, а мы со Славей в обнимку греемся возле костра, любуясь розовым закатом в горах, дыша чистейшим воздухом, не в силах насытиться губами друг-друга, вновь и вновь целуемся, обретя друг-друга сначала телесно, а теперь уже духовно, забинтовываем друг-другу раны, которые нанесла эта ненавистная несправедливая жизнь... ...и если подумать, что целью всего горя - подобное утешение в руках друг-друга, то жизнь начинает казаться вполне себе даже справедливой и этого обезболивающего под названием "любимая, первая и последняя" хочется всё больше и чаще...