Мама

Стиву, привыкшему, что рассказы матери о раннем детстве в Ирландии похожи на волшебную сказку, как-то не приходит в голову поинтересоваться, отчего и как Сара уехала из страны своих предков. Точнее, он совсем малышом спрашивал иногда, но ответы были всегда уклончивы: раз уж оно так вышло, неужто он недоволен, что родился не где-нибудь ещё, а в Америке? Конечно, восклицал всегда Стив, не видевший ничего, кроме бруклинских дворов, здесь самое лучшее место на земле! И большее Стив узнаёт, в общем, случайно. Ему пятнадцать, мать хочет, чтобы он отучился ещё два года в школе, а он спорит: по его мнению, он достаточно взрослый уже, чтобы идти работать. Не то чтобы он определился, к какому именно делу намерен пристроиться, или чтоб ему не нравилось получать новые знания, недоставало усидчивости или способностей. Но... Он ведь мужчина, ему пора брать бОльший груз ответственности на свои плечи! И... и если он останется в школе... опять будет отличаться от большинства сверстников. — Ты должен учиться, — жёстко настаивает мать. — Или считаешь, что знаешь уже достаточно? — Достаточно, — вызывающе вскидывает подбородок Стив, — чтобы меня взяли в какую-нибудь контору! — В «какую-нибудь», — повторяет Сара ядовито. — В первую попавшуюся, где только примут? — Ну... — Чем лучше ты выучишься, тем в большее число мест тебя захотят нанять. — Сара плотнее укутывает шалью плечи, она такая худая, что мёрзнет даже летом, если оно не очень жаркое, как в этом году. — Знания открывают глаза, дают силу и выявляют возможности. Иногда то, что ты знаешь больше других, способно полностью поменять твою жизнь. Стив возмущённо пробегается по комнате. — Возможности даёт то, что ты делаешь, а не то, что ты знаешь! — В самом деле? — Мама, ну! Вот Баки — он уже год как закончил школу и работает! В воздухе повисает непроизнесённое «А я чем уступаю ему?!» Стив в запале не желает вспомнить, что Баки-то вовсе не в конторе занят, что нынешняя работа друга включает изрядное количество физических усилий. Нельзя ему сравнивать себя с Джеймсом Барнсом. — Ты когда-то хотел знать, как я уехала из Ирландии. Перемена темы так непредвиденна, что Стив хлопает ресницами. Он ждал, что мать обострит спор, начнёт давить, доказывая своё, он накручивал себя, готовился противостоять этому давлению, сжимая кулаки... И оказался не готов к чему-то другому. Конечно, и это тоже неспроста, это тоже какой-то косвенный аргумент, которым мать попытается переубедить его, но — он же настроен настоять на своём любой ценой, значит, никакие аргументы его точку зрения не изменят, и выслушать их он может безбоязненно! Сара плотнее укутывается в шаль. — Мы жили в Дублине, — говорит она спокойно и ровно. — Родители, дед — отец отца — я, мои двое братьев и четверо сестёр. Я была четвёртой по старшинству. Я ходила в школу и ухаживала за дедом и младшим братом: они оба серьёзно болели. Брата не стало быстро. А деда я любила, несмотря на его немощь, мне хотелось, чтобы он был с нами подольше, я не считала его обузой, как другие. Дед проболел три года, прежде чем умер, и с ним было тяжело в последнее время, но я думала иногда, что если бы знала больше, если бы его можно было лучше лечить, он и чувствовал бы себя не так плохо, и пожил бы ещё. Я решила не идти работать на фабрику, как старшие сёстры, как от меня этого ждали. Я сказала, что хочу стать медсестрой. Родители не стали спорить. Они хотели бы, чтобы у меня получилось: это значило бы подняться выше того, на что когда-то оказались способны они, иметь уважение и надёжный кусок хлеба. Но они едва сводили концы с концами, а учиться на медсестру нужно было три года, и во время учёбы не платили ничего. Так что мне нужно было или как-то решить этот вопрос самой, или проститься со своими намерениями. Ну, мне повезло. Одна из богатых дам объявила небольшую стипендию... У меня уже было преимущество: после деда я знала, что за работа и в каком количестве меня ждёт. Я училась. Я получила лицензию. Я получила место в госпитале. Там... было трудно. Ничего. Справлялась. Я рассчитывала проработать год или два, потом попробовать добиться большего. Она выдыхает. — Несколько дней — и всё изменилось. Квартал, где жили родители, был старый. Плохие трубы. Грязная вода. Дизентерия. Власти не назвали это эпидемией, но умерло много людей, очень много. И из всей моей семьи я осталась одна, потому что жила не с ними. Стив вскидывает голову, смотрит на мать неверящими, соболезнующими глазами. Но если она и испытывает скорбные чувства, они спрятаны слишком далеко, чтобы оказаться на виду. — Родители отца давно умерли. Родители матери жили на ферме — я ведь рассказывала тебе, как когда-то ездила погостить туда? Они приехали в Дублин, когда узнали обо всех смертях. Сочли это своим долгом: позаботиться об имуществе покойных и несовершеннолетней сироте. То есть обо мне. Я работала уже год, но по закону не могла полностью распоряжаться ни деньгами, ни самой собой. И вот несколько дней спустя... когда стало понятно, в каком состоянии дела и бабушка с дедом могли возвращаться назад к себе... она сказала, чтобы я собиралась, потому что я еду с ними. Она не позволит мне остаться в Дублине одной и заниматься дальше тем, чем я занимаюсь сейчас. Для тех людей, которыми были бабушка и дед, работа госпитальной медсестры — необходимость видеть чужих людей в неглиже, касаться их тел — выглядела позорной, немыслимой и недопустимой для молодой незамужней девушки. Максимум того, что они могли бы мне позволить, — быть сиделкой у какой-нибудь добропорядочной пожилой вдовы, скорее служанкой, чем медиком. Они пригрозили, что если я буду упрямиться, они насильно увезут меня. — Они могли?! — вскидывается Стив. — Нет. Но могли устроить очень много неприятностей. Если бы явились в госпиталь, где я работала, с требованием, чтобы меня уволили, это случилось бы: до совершеннолетия мне оставалось полгода, и они имели право заявлять претензии... а в уважающем себя заведении не нужна медсестра, имя которой связано со скандалом. Я взяла расчёт сама. И рекомендации. И купила билет на пароход. Сара делает короткую передышку. — Конечно, всё было не так отчаянно, — едва заметно улыбается она. — Я могла бы переехать куда-нибудь — в Белфаст или Корк, или даже в Англию — и переждать там эти полгода. Но... Тех, кто меня любил и понимал, никого не было в живых, а другие, родные вроде бы по крови люди, в один миг обесценили всё, чего я добилась за прошедшие несколько лет. Я хотела убедить весь мир и себя, что имею право быть самой собой и что сама по себе кое-чего да стою. Я хотела оставить прошлое в прошлом, и думала, что в Новом Свете это будет легче сделать, чем в Старом. Ну, и как раз в это время другие люди собирались за океан в поисках лучшей жизни, там были знакомые моих родителей, и с немалым числом их детей я когда-то вместе росла. К ним-то я и присоединилась в последний момент. Они были только рады: они-то понимали, что девушка с хорошей профессией совсем не будет обузой на новом месте. Думаю, даже имели надежду, что я сроднюсь с ними во время этого путешествия: многие из ребят наперебой ухаживали за мной... Только на пароходе мне встретился Джозеф Роджерс. Когда мы приплыли в Америку, он отбил меня у всех. В буквальном смысле отбил. Сара медленно проводит пальцами вдоль укутывающей её шали, будто повторяет движения чьей-то руки, которая невидимо гладит её по плечу. — А теперь подумай, что было бы, если бы я не училась. Я смогла вырваться и уехать, потому что у меня были деньги, которые я заработала своей профессией. Я была легче принята здесь, в Америке, потому что у меня были рекомендации за мои навыки и знания. Когда... не стало Джозефа, я опиралась только на то, что знаю и умею. Если бы не это, где я была бы тогда? И кем? И с тобой — что было бы с тобой? Да и остался бы ты жив вообще? Стив молчит. Его возражения остались при нём... но после такого рассказа матери, после откровенности, которую она проявила с ним едва не впервые, он не считает возможным что-либо ей сказать. Сара встаёт, подходит вплотную, присаживается на ручку кресла рядом с сыном и легко касается ладонью его головы — то самое, знакомое прикосновение, что представлялось Стиву самым желанным, самым драгоценным сокровищем, когда он был крошечным малышом. — Баки не станет смеяться над тобой, если ты пойдёшь учиться дальше, — тихо-тихо, в макушку ему, говорит она. — Он на всё смотрит правильно. И мистер и миссис Барнс тоже, безусловно, одобрят тебя. А остальные... Если ты сам решишь, что хочешь учиться дальше, сочтёшь, что именно так тебе надлежит, если это будет твоим собственным решением и намерением, — сколько раз, Стив, ты уже шёл против несогласного с твоим мнения всех остальных?